В дополнение к запеченному картофелю казаки решили истребить надоевшую им порядком соленую рыбу. Лосось был большим, свыше аршина, и толстым, как валенок.
Молодой смешливый казачок быстро накромсал рыбину на солидные куски острым кинжалом и взглянул на урядника — как, мол, пойдет?
Тот степенно кивнул и поднялся. Откашлявшись, принялся негромко читать молитву, как всегда делал православный люд перед каждой трапезой. За ним вторили два казачка, истово крестясь. Неспешно помолившись, все трое степенно уселись пообедать, удобнее расположившись за импровизированным столом на бревнах.
— Ты, Ванька, ешь быстрее, — старый урядник пристально посмотрел на смешливого казака. Лицо неожиданно искривилось от судороги, борода встопорщилась. — И на башне Федьку поскорее смени, пусть тоже поесть успеет, а то мало ли что будет.
— Сделаю, Тимофей Иннокентьевич!
— Ты зубы мне не скаль, паря. И ружья нам приготовить надобно, и патроны…
— Зачем?!
Вопрос вырвался одновременно — молодые казаки с удивлением посмотрели на старшого.
— А то, что маета у меня на душе. Вещует сердечко… Чую, кровушку скоро на сыру землицу лить придется…
Черное море
Ужинал Петр неспешно, зато мысли в голове ворочались намного быстрее. Сейчас, находясь в одиночестве, он еле сдерживал полное удовлетворение ходом начавшейся кампании. Россия в тойистории, а это Петр прекрасно знал, войну вела с турками привычным ходом.
После объявления войны вначале следовала переброска и сосредоточение войск, чрезвычайно медлительное, потом вторжение в Валахию, выход к Дунаю, а там как бог положит.
Добирались и до Мраморного моря в 1830 и 1878 годах. Или, наоборот, еле уносили с голубого Дуная ноги, очищая захваченные территории, как в 1854 году в злосчастную Крымскую кампанию. А иной раз просто топтались на месте, мордуя турок, пытаясь выторговать лучший мир, как проделал Михаил Кутузов в 1811 году.
Петр решительно сломал сложившийся стереотип, когда в 1769 и 1783 годах турецкий Диван первым объявлял России войну. И не простую, а джихад, на который призывали всех мусульман воевать с северными гяурами до полной и окончательной победы.
Впрочем, это мало помогло османам — русские извозили их качественно. Однако во вторую войну все наперекос пошло — британцы, мать их за ногу и до седьмого колена, вмешались, и все надежды прахом пошли. Как было больно и горестно от плодов победы отказываться!
А потому так получилось, что один на один с турками схлестнулись в самый неудобный момент — знали османы, когда войну начать, и реванш попытались взять. Юшку им, конечно, пустили хорошо, вот только пруссаки с австрияками войска к русским границам подвели, да английский флот в Черное море ворвался.
— Шлюхины дети! — Петр выругался, припомнив давнее чувство бессильного унижения и затаенной ярости. Оплеуху он получил знатную, как на Берлинском конгрессе в реальной истории…
Сейчас все пошло совсем по-другому, потому что нужно было как можно скорее кончать с неопределенностью и нетерпимым положением. Когда по одной лишь милости султана зависело, дать или не дать русским кораблям проход через Проливы.
Ситуация сложилась крайне благоприятная — Австрия и Пруссия увязли в войне с французами, да еще с дележом Польши. И теперь просто не могли вмешаться, побряцать на границах оружием, и тем самым связать России руки этой угрозой. Тем паче Венский кабинет насмерть вцепился в Италию и выпускать ее из своих лап очень не хотел.
Британская империя занималась своим любимым и очень увлекательным делом — она прибирала к своим рукам многочисленные французские колонии, давала займы пруссакам и австрийцам и готовилась воевать с Парижем до последнего немецкого солдата.
Давили «просвещенные мореплаватели» и на Петербург, взывая к монаршему единению. Петр был обеими руками «за», вот только русских солдат в Италию не отправил. Ни одного — он не желал повторять ошибки императора Павла в тойистории.
Любимая жена вот уже два года устраивала по всякому поводу громкие истерики, поминая казненную якобинцами Марию Антуанетту. И для вящей убедительности императорская чета нарочито демонстрировала набожность. А позже дружно хохотала, читая в тишине супружеской спальни перлюстрированные в «Черном кабинете», где работали русские специалисты экстра-класса из 3-го отделения Собственной Его величества канцелярии, послания и тайные депеши иностранных дипломатов.
Нет, не начнут англичане против России войну сейчас, пока увязли во французских делах — те для них намного опаснее. Однако напакостить в очередной раз смогут, а потому император решил провести неизвестную пока молниеносную войну, «блицкриг», опередив историю на полтора века. И начал к ней готовиться заблаговременно, еще с прошлого лета…
Адрианополь
— Я принимаю командование! — звонко произнес царевич, и все офицеры и солдаты как-то заметно подтянулись. — Один взвод оттяните чуть правее, поручик, тогда можно будет картечью сшибить турок, что на насыпь полезут! Вы, сержант, выполняйте данный вам приказ. Командиру гренадеров сошлитесь на мое распоряжение. Выполнять!
— Есть, ваше высочество! — Молоденького сержанта, лет семнадцати, вчерашнего кадета, словно ветром сдуло.
— Есть, господин полковник, — в глазах поручика промелькнуло нечто, похожее на уважение — предложение царевича было разумным, и он его сразу оценил.
Именно так Ермолов хотел сам сделать, но решил посмотреть, что предпримет второй сын императора. И тот оправдал надежду — не помчался к генералу Багратиону, в тыл, а остался с артиллеристами на позиции. Ибо в уставе прямо говорится, что офицер Генерального штаба в подобных ситуациях обязан принимать командование на себя со всеми вытекающими отсюда для него последствиями.
— Как вас величать прикажете, поручик?
Константин Петрович испытывал нешуточное облегчение — обращением к нему строго по чину поручик Ермолов признал его безусловное право отдавать команды.
Ведь по титулу к непосредственному командиру на поле боя не обращаются — нет там «сиятельств», «светлостей» и даже «высочеств». Исключение оставлено только для одного императора — к тому всегда и при любых обстоятельствах обращаются «ваше величество».
— Алексей Петрович.
— Значит, мы с вами тезки. — Константин на добрую секунду задумался, лихорадочно перебирая в мозгу множественные хитросплетения дворянских связей и родословных. — Подполковник лейб-гвардии Семеновского полка Николай Николаевич Раевский вам ведь родственником приходится?
— Это так — двоюродным братом, ваше высочество. У вас поразительная память…
— Отцовское наследие, — усмехнулся Константин Петрович и повернулся к хорунжему конвоя: — Немедленно скачите к генералу Багратиону! Предупредите, что в тыл могут выйти янычары, если мы здесь позицию не удержим. Всех солдат и офицеров, кого встретите в дороге, даже обозников, направляйте сюда немедленно. Через полчаса тут такое начнется… Возьмите трех казаков, остальных оставьте со мною.
— Есть, ваше императорское высочество! Только… разрешите, — хорунжий в форме императорского Донского лейб-конвоя был несколько смущен, и Константин Петрович сам решил расставить акценты.
— Что у вас, хорунжий?
— Я останусь при вас, ваше императорское высочество. Не гоните, у меня приказ. Отправлю казаков с урядником — их сиятельство в лицо станичников помнит.
— Хорошо!
Константин Петрович чуть кивнул в ответ, прекрасно поняв казачьего офицера. Он не сомневался, что случись ему самому выкинуть что-то непотребное, и хорунжий имеет на этот счет секретное предписание — связать и увести великого князя! И ответ казак будет держать только перед императором, ни перед кем более.
Но сейчас, посмотрев на моментально посмурневшее и ожесточившееся лицо хорунжего, Константин Петрович понял, что он сделал правильный шаг в сложившейся ситуации и то, что казаки конвоя умрут здесь вместе с ним, ибо жизнь для них будет горше смерти.
И сделал в памяти зарубку на будущее — хорошо отцу, что в свое время сделал правильный выбор и нашел множество верных людей, среди которых и эти преданные, как псы, конвойцы…
Петербург
— Милый друг, я хочу, чтобы вы знали и сообщили своему королю. Мой муж немедленно заключит мир с Оттоманской Портой, как только турки дадут нам сатисфакцию. Мы не настроены вести с ними затяжную войну, как бывало прежде между нашими странами.
Императрица тяжело вздохнула и медленно опустилась в кресло. Посол с любопытством посмотрел на ее осунувшееся и почерневшее лицо, но продолжал соблюдать традиционное британское хладнокровие и полную невозмутимость, ничем — ни жестом, ни взглядом — не выражая своего интереса. Хотя… Внутри презрительно он засмеялся.
Старая стерва явно боялась — ей хватило легкого намека на британское вмешательство. И мужу отпишет сегодня, так ее пробрало. Еще бы — мало приятного увидеть флаг святого Георгия с их жалких крепостиц на Черном море. Неужели эта царская парочка считала, что она может делать все, что хочет, презрев британские интересы?!
— Война нам не нужна, — глухо вымолвила императрица, — и мы будем признательны, если правительство вашего короля выступит посредником при заключении мира между нами и османами.
Посол мысленно усмехнулся — эта бабища смотрела на него взглядом побитой собаки. Чуть ли хвостом не завиляла!
Мысль промелькнула и тут же исчезла, и пришло понимание — эти «медведи» боятся его страны, а потому им можно и нужно, не откладывая в долгий ящик, выкрутить руки.
Они должны выполнять только те дела, что несут пользу британской короне, и никак иначе. Пусть знают свое место в мировой политике и играют там вечно вторым номером, сообразуя каждый свой шаг с Лондоном.
— Ваше императорское величество, — посол склонился в самом почтительном поклоне, — якобинская зараза грозит вылиться за пределы Франции. Дело всех монархов Европы — раздавить революцию, пока она не перекинулась на другие страны и не привела к всеобщему возмущению черни. Нужно не дать им потрясти устои, нарушить спокойствие и порядок. Но без вмешательства ваших победоносных полков остановить якобинцев невозможно. А малейшее промедление может обернуться для наших стран неисчислимыми бедствиями. Мой король обращается к вашим императорским величествам с просьбой о немедленной помощи прусским и австрийским войскам, что ведут благородную борьбу с французскими полчищами.
— Да, да, конечно, мой милый друг, — старческий взгляд задрожал. Императрица негромко хлюпнула носом и достала платочек.
Посол терпеливо ожидал, когда она заговорит. Вот тогда станет полностью ясно! Выбора нет — или русские пожелают прислушаться к его словам, или они продолжат посягать на союзников Британии.
И тогда — горе им!
— Мой хранимый Богом супруг желает только одного — мира с османами. Но требует, чтобы православные храмы перестали громить! И передали нам святыни, дабы только молитвы звучали под их сводами. Константинопольский патриархат должен быть под нашим покровительством! Более ничего от османов мы требовать не будем!
Ханжи!
Посол мысленно сплюнул — царская чета явно ударилась в богоискательство. Презрев политические интересы, они желают получить церквушки. Невелика потеря — такое можно обещать смело, тем более учитывая религиозную нетерпимость турок, сие выглядит насмешкой. Права православных они никогда не признают!