– Как это – сама собой? – Он бросил на меня угрюмый взгляд. – Ты теперь до конца дней своих планируешь проходить в чужой шкуре и прожить чужую жизнь?
– Я понимаю, шкура не так чтобы очень красивая, моя прежняя была поинтереснее, а вот жизнь очень даже ничего, если все правильно обустро…
– А она? – не дал мне договорить Вовка. – Ты согласна жить чужой жизнью, а что будет с ней?
– Пусть берет мою. – Я сжала кулаки так сильно, что занемели пальцы. – Может, ей повезет. Если она не будет такой рохлей, а немного поднапряжется, перед ней тоже откроется резная дверца. Я же смогла!
– Ева, не все такие, как ты.
– Какие такие?
– Вот такие… не рохли.
– Считаешь, я должна переживать за всех, у кого что-то там не сложилось? – зло спросила я. – Козырев, мне бы со своими собственными проблемами разобраться. И плевать мне на какого-то там непристроенного призрака! Ясно тебе?
Он ничего не ответил, уставился на дорогу. Вот и правильно! Пусть помолчит, если не понимает, каково это… то, что со мной произошло и продолжает происходить. В моем нынешнем положении не до благородства и сантиментов. Черт, как голова болит! Надо заехать в аптеку, купить что-нибудь, чтобы не мучиться.
* * *
В начале мая Андрей Сергеевич отбыл в Санкт-Петербург, а в середине июня вернулся. Папенька обмолвился, что князь Поддубский намеревается у нас обосноваться и уже приценивается к поместью недавно почившего графа Мельникова.
Замираю, не верю своему счастью. Или горю… Неважно, главное, что Андрей Сергеевич отныне будет рядом. Месяц без него показался мне пыткой, я даже альбом завела, как у Лизи, и стишки в него преглупые по ночам записывала собственного сочинения. А теперь, значит, воротился и намеревается обосноваться…
А Лизи переменилась. Нет больше равнодушной отрешенности, взгляд задумчивый, мечтательный. Мне ведомо, о ком она мечтает, и оттого не люблю ее еще сильнее, почти так же сильно, как мадам.
И мадам переменилась, повеселела, на папеньку более не бранится, нарядов новых себе и Лизи из Санкт-Петербурга заказала. И мне два платья. Не радуюсь, вижу в том насмешку, потому как знаю, что мои платья и наряды Лизи будут отличаться как день и ночь.
Семен повадился в гости. Почитай каждый день приезжает, то по делам к папеньке, то просто так, ко мне. Давеча розы подарил, золотой лентой на столичный манер перевязанные. Учится Сеня манерам, старается. Да только не нужны мне от него розы, мне от него вообще ничего не надобно, а от кого рада бы цветы принять, тот не мне их дарит. У Лизи в комнате каждый день новый букет: то розы, то ирисы, а то и просто луговые ромашки…
Плачу ночами. Альбом с виршами сожгла. С Семеном поругалась из-за пустяка какого-то, он уже два дня как не приезжает. Зато Андрей Сергеевич ныне в нашем доме частый гость. Нет сил видеть его рядом с Лизи. У него лицо влюбленное, а глаза теперь все время бирюзовые, наверное, от счастья. Со мной князь неизменно ласков и приветлив. Улыбается, называет по-простому Соней, дарит безделицы разные: конфеты да ленты, точно я дите несмышленое. А я Лизи младше лишь на два года. Конфеты я Настене отдаю, а остальное все выбросить собираюсь, да не выходит. Так и лежат безделицы в жестяной коробке из-под леденцов, бередят душу. Не знаю, как долго смогу терпеть эти адовы муки. Хоть бы Стэфа мне зелья дала какого отворотного. Или нет, лучше приворотного для Андрея Сергеевича…
* * *
К дому мы подъехали на такси. Вовка, решив, что «светить» его уж больно представительную для простого водилы машину не стоит, оставил ее на стоянке. На подъездной дорожке в окружении двух здоровенных джипов красовался черный «Лексус». Я тяжело вздохнула. Похоже, ситуация усложняется. Как же я не подумала о своем опекуне?! Щирый – это тебе не Рая, Щирому лапши на уши не навешаешь и не пошлешь его куда подальше. Придется изворачиваться, придумывать что-нибудь прямо на ходу.
– Вовка, – сказала я шепотом, – ты помалкивай, я сама буду объясняться.
– С кем? – Козырев удивленно приподнял бровь.
– С хозяином вон тех доберманов. – Я кивнула в сторону спешащих к такси детинушек. Вид у них был грозный, и я не на шутку испугалась за Вовку. Еще, чего доброго, устроят ему допрос с пристрастием. – Щирый приехал, сечешь?
В ответ он молча кивнул, вышел из машины и услужливо распахнул передо мной дверцу. Я выбралась из теплого нутра салона, поежилась от пронзительного ветра, уставилась на замерших в метре от нас доберманов.
– Что, ребятушки? – спросила максимально ласково.
– Хозяин хочет вас видеть, – рявкнул один из ребятушек и кинул недобрый взгляд на Вовку.
– Уже бегу. – Я, похлопав Вовку перчатками по рукаву куртки, сказала с барскими нотками: – А ты, любезный, пока никуда не уходи, дождись меня. – Я осмотрелась, бросать Вовку одного с доберманами я опасалась, тащить с собой на аудиенцию к Щирому считала излишним. – А вот в доме и дождись, моя экономка введет тебя в курс дела.
– Это кто? – Одни из доберманов кивнул на Козырева.
– А ты кто? – в тон ему спросила я, и, удивительное дело, доберман заткнулся.
Рая ждала нас в холле.
– Евочка! – с громким всхлипом она повисла у меня на шее. – Евочка, где же ты была?! Мы так волновались…
– Вижу. – Я бросила выразительный взгляд на доберманов. – Кто ему позвонил?
– Я. – Рая поникла, побледнела до синевы. – Евочка, ты же не вернулась. Я не знала, что делать. С милицией были бы проблемы…
– А с ним проблем не будет? – спросила я, понемногу успокаиваясь.
– Он бы все равно узнал. – Рая смахнула со лба выступившую испарину, и мне вдруг сделалось совестно. Набросилась на единственного человека, который относится ко мне по-доброму.
– Раечка, ты не волнуйся. – Я погладила экономку по плечу. – Вот же я, приехала, целая и невредимая. – Ты вот лучше его, – я кивнула на Козырева, – в курс дела введи. Он теперь мой новый водитель. Эй, любезный, как, говоришь, тебя зовут?
– Владимир. – Козырев с достоинством поклонился сначала мне, потом Рае.
– Вот расскажи, пожалуйста, Владимиру, как тут у нас все устроено, покажи его комнату. Ну, в общем, что я тебе говорю, ты сама все знаешь. – Я чмокнула вконец растерявшуюся экономку в щеку и развернулась к доберманам.
– Где он? – спросила скучающим тоном.
– Следуйте за мной, – буркнул один из них и, не дожидаясь меня, направился в глубь дома.
Щирый сидел в гостиной. Перед инвалидным креслом стоял столик, на котором дымилась нетронутая чашка кофе, рядом лежала стопка свежих газет.
– Доброе утро, Ева. – Он встретил мое появление приветливой улыбкой и кивнул на столик. – Составишь мне компанию?
– Спасибо. – Я уселась в кресло напротив.
– Вижу, ты в добром здравии. – Щирый сощурился.
– В добром. – Я согласно кивнула. – И, честно говоря, не понимаю причину вашего волнения.
– А кто сказал, что я волнуюсь? – Кустистые брови удивленно поползли вверх.
– Ну, я только что разговаривала с Раей.
– И она сказала, что я волнуюсь?
– Нет, она просто сообщила, что позвонила вам и вы приехали. Яков Романович, – я решила брать быка за рога, – ничего плохого со мной не случилось, в моем возрасте девочкам уже позволено ночевать вне дома.
– В твоем возрасте, Ева, девочки уже понимают необходимость ставить близких в известность о своих решениях, – сделав маленький глоток из чашки, Щирый удовлетворенно крякнул.
– Виновата, – я покаянно кивнула, – надо было предупредить, но, видите ли, я не помню номера телефонов, да и своего мобильного у меня пока тоже нет.
– Теперь есть. – Щирый выложил на столик мобильник. – Там в памяти записаны телефоны всех твоих родных и еще парочка на всякий пожарный случай.
– Пожарного не будет, – заверила я его, пряча телефон в карман. – Спасибо за подарок, Яков Романович.
– Зови меня дядя Яша. – Он улыбнулся почти нормальной, почти человеческой улыбкой.
– Хорошо, дядя Яша.
– А кто тот молодой человек, с которым ты приехала?
– Какой молодой человек? – Я изобразила вполне искренне удивление, а потом тоже улыбнулась. – Это мой новый водитель. Вы же помните, прежнего я вчера уволила.
– Оперативно. – Щирый попивал кофе и ощупывал взглядом мое лицо. Взгляд у него был немигающий, змеиный.
– А что тянуть? – Я из последних сил старалась, чтобы улыбка моя выглядела естественной. – Понимаете, дядя Яша, – я перешла на доверительный шепот, – я же не умею водить машину, а быть обузой для милых родственников как-то не хочется. Вот я и подумала, что не стоит откладывать дело в долгий ящик, заехала в агентство и наняла этого… этого Владимира.
– И? – Змеиный взгляд заскользил вниз, задержался на моих сжатых кулаках.
– А где я была прошлой ночью, не скажу! – выпалила я. – Знаете, дядя Яша, у взрослых девочек есть свои маленькие интимные секреты!
Я ожидала чего угодно: нотации, вспышки гнева, но Щирый меня удивил – он расхохотался. До чего непредсказуемый мне попался опекун!
– Ева, – сказал Щирый, отсмеявшись, – я уже говорил, что кома пошла тебе на пользу?
– Говорили, кажется.
– Определенно пошла. Ты стала такая… – Он задумался, подбирая нужное слово. – Ты стала восхитительно живая.
– Это, наверное, в контрасте с моим прошлым неживым состоянием, – я несмело хихикнула.
– Ты помнишь? – вдруг спросил Щирый, и его морщинистое лицо сделалось очень серьезным.
– У меня амнезия, – на всякий случай сообщила я. – Я ничего не помню.
– Я не о том. – Он нетерпеливо взмахнул рукой. – Ты помнишь, как было там, за гранью? Что там? – В его глазах разгорался яркий огонь, и щеки, до того пергаментно-бледные, тронул лихорадочный румянец.
– Помню. – Я отвела взгляд, испугавшись, что этот непонятный огонь опалит меня, заставит вспомнить больше, чем мне хотелось бы. – Там туман и голоса. Кто-то шепчет, невидимый. Или сам туман шепчет.
– Только туман? – в голосе Щирого слышалось разочарование. – И все?
– А в конце дверца.
– В конце чего?
– Не знаю, наверное, в конце небытия, если вы понимаете, о чем я.
Наверное, он понимал. Во всяком случае, в глазах его не было недоверия. Только холодное любопытство.
– Я привез тебе деньги. – Он выложил на стол конверт. – Здесь двадцать тысяч долларов, как и договаривались. В ближайшие дни открою на твое имя счет, положу на него еще тридцать тысяч, в качестве бонуса для девочки, которая внезапно выросла. Ну, было приятно снова тебя увидеть. – Щирый направил инвалидную коляску к выходу, у самых дверей остановился, посмотрел на меня снизу вверх и сказал голосом смертельно уставшего человека: – Ева, я понимаю, что у взрослых девочек есть свои маленькие тайны, но впредь, пожалуйста, не заставляй нас с Раисой Ивановной волноваться.
– Не буду, – пообещала я и шумно вздохнула, когда за ним наконец захлопнулась дверь.
Голова гудела и раскалывалась от боли, а таблетки я ведь так и не купила. Надо попросить что-нибудь у Раи.
* * *
Моя экономка обнаружилась на кухне. Кстати, была она там не одна, а вместе с Вовкой. Вовка чинно восседал за столом и попивал кофеек, в то время как Рая вполголоса отчитывала какую-то дородную тетеньку в белом крахмальном переднике, наверное, кухарку. В воздухе витал изумительный аромат запеченного мяса, на который мой желудок тут же отреагировал голодным завыванием.