Феофану Эрнестовичу испортить все мои планы! Делаю глубокий вдох ибодро произношу:
– Подумаешь,проблема! Найдем другого клиента! Мы и так выполним план за квартал– в марте у меня стройка в Питере, там двадцать миллионов. Ещесамолеты – мы уже выиграли тендер, на следующей неделе заключимдоговор, и к концу месяца нам переведут пятьдесят миллионов.Наскребем как-нибудь…
Витя никак нереагирует, и это пугает: что еще могло произойти?
– Или я чего-то незнаю? – спрашиваю я.
– Я сказалПетровичу про «Оушен», – и он смотрит на меня глазами теленка,которого тащат на бойню.
Порохов ЮрийПетрович – наш генеральный директор – человек слова. Главный егопринцип – «Сказано – сделано», и каждый, кто отступает отсвятейшего правила, жестоко карается. И кто тянул его за язык? Моесочувствие усиливается во стократ. Отчасти, это эгоизм: еслипозиции Вити пошатнутся, Петрович сможет подыскать замену, инеизвестно, как я уживусь с новым начальником.
– Скоро совещание,– смотрю на часы. – Возьми себя в руки, как-нибудь выкрутимся.
Но выкрутиться мыне смогли: пока Петрович вещал о перспективах светлого будущего иставил Рябинова в пример коллегам, тот молчал и глупо моргал. А ясидела рядом с каменным лицом, уставившись в одну точку. Поокончании совещания нас и вовсе ждал сущий ад: коллеги подходили поочереди, поздравляли, жали руку Рябинову и широко улыбались мне.Это конец…
Четверг,07.02.2013.
Часы в нижнемправом углу монитора показывают 18-10, и сотрудники медленно, новерно, собираются по домам. Мой мобильный истошно вопит и начинаетметаться по столу, высвечивая на экране незнакомый номер.
– Слушаю, –прикладываю телефон к уху.
– Мария? – надругом конце провода раздается приятный баритон.
– Да.
– Это Терехов. Вамудобно сейчас разговаривать?
– Вполне, – сухоотвечаю я.
И что ему нужно?Хочет сам мне сказать, чтобы мы катились куда подальше со своимпредложением о сотрудничестве?
– Знаете, – он нанесколько секунд замолкает, – быть может, мы встретимся сегодня иеще раз обсудим ваше предложение?
Он, что,издевается? Или это финальный аккорд того самого конца, которыйнависает над Рябиновым и мной с понедельника?
– В каком составе?– спрашиваю я и беру в руки карандаш.
– В составе насдвоих: Вы представляете проект, я принимаю решение – зачем ещекто-то?
Нервно сглатываю:не по протоколу. С чего бы ему со мной встречаться? На секундузадумываюсь: похоже, у меня нет выбора.
– Хорошо. В вашемофисе или в нашем?
– Предпочитаю нанейтральной территории, – он хихикнул, или мне показалось? – Рядомс вашим офисом есть ресторан «Латта», буду там через час. Устроитвремя?
– Хорошо.
– Отлично. Довстречи.
Он, правда,хихикнул или мне показалось? Ведь это просто деловой ужин – ничегоболее? Пусть среди бреда, который нес Рябинов на переговорах, небыло ни слова о работе, но у Алексея Константиновича былипрезентационные материалы со всеми нашими условиями. Быть может, онсмог объяснить президенту, что негоже отказываться от выгодногоконтракта только по той причине, что когда-то двадцать лет назаджена Терехова отказаться не смогла? Если, конечно, АлексейКонстантинович знал такие подробности… Быть может, сейчас я спасуделовую репутацию Рябинова, за что он будет благодарен до концасвоих дней и немедля повысит меня до директора департамента? Бытьможет…
– Я пойду домой, –многозначительно произносит Лидочка, всем своим видом давая понять,что если она и собирается домой, то явно не к себе.
Поворачиваюсь в еесторону и вижу на ее шее платок потрясающего синего цвета.
– Можешь идти кудаугодно, только мне нужен твой платок! – вскрикиваю я.
– Что? – ее глазаокругляются.
– Ты слышала.Давай его сюда!
Даже невозмутимаяАня отрывается от монитора и с интересом наблюдает за происходящим.После недолгих колебаний Лидочка все-таки снимает платок и вручаетего мне. Что-то пробормотав себе под нос, она хватает сумку иуходит.
– Вечером насвидание? – спрашивает Аня, внимательно осматривая меня с ног доголовы.
– Нет, деловойужин.
– Нет… – онавздыхает и отворачивается.
Хостесс провожаетменя к столику, за которым уже сидит Терехов: снова небритый и сприщуром, но преисполненный чувства собственного достоинства. Когдаон видит меня, то его глаза сужаются еще больше, и я чувствуюлегкое смущение: зачем только нацепила на себя этот дурацкийплаток?! Это же просто деловой ужин – на скольких таких я ужеперебывала! Хорошо, что хватило ума не заплетать волосы, а тоТерехов точно решил бы, что я пытаюсь его соблазнить. Деловой ужин,просто деловой ужин…
– Мария, – онподнимается, помогает мне сесть и возвращается на свое место. –Очень рад встрече.
– Взаимно, – яулыбаюсь как можно сдержаннее. – Надеюсь, не заставила вас долгождать.
– Нет.
– Чтопредпочитаете в качестве аперитива? – раздается голос появившегося,словно из-под земли, официанта.
– Воды. С газом. Исо льдом, – отвечаю я.
– Аналогично, –Терехов усмехается и, как только официант исчезает, обращается комне. – Вы не употребляете спиртное?
– Я за рулем.
Он замолкает иутыкается в меню. Я же вообще не хочу есть, напротив: меня мутит.Терехов совершенно не умеет себя вести! Наверняка он специальнопытается вывести меня на эмоции, но не дождется: буду самимспокойствием и невозмутимостью! Если бы этот платок не сдавливал
шею, мешая дышать, все было бы замечательно! Терехов скрупулезнолистает меню и недовольно морщится. Если он был таким же двадцатьлет назад, вовсе неудивительно, что его жена решилась наадюльтер!
Наконец онвсе-таки находит в меню блюдо, отвечающее его изыскательному вкусу,и взглядом подзывает официанта. К моему удивлению, этим блюдомоказываются всего лишь равиоли, фаршированные белыми грибами. Яотказываюсь от еды.
– Блюдете фигуру?– интересуется Терехов.
– Вовсе нет:просто я не голодна, – отвечаю я и делаю глоток воды.
Посмотрев мне вглаза, он снова усмехается, ожидая какой-то реакции. Держусь следяным спокойствием, хотя дурацкий платок обжигает шею все сильнееи сильнее.
– Ну что ж, Мария.Если вы не возражаете, можем приступить к нашему вопросу, – и, недождавшись моего ответа (вдруг я бы возражала?), он продолжает. – Явнимательно ознакомился с вашим предложением, не признать новизнукоторого – было бы глупостью, и был приятно удивлен. До этого«Оушен» сотрудничал с несколькими страховщиками, но никто из нихничего подобного предложить не мог или не хотел.
– Но все-таки выотказались от наших услуг, – сквозь зубы произношу я.
– Только чтобыподержать в тонусе вашего руководителя! – он весело смеется. –По-моему, это вполне удалось.
– Более чем.
Ненавижу его! Унего точно какие-то комплексы, иначе, зачем вытворять подобное?
– Но я вовсе ненамереваюсь мучить вас, – он улыбается и чуть наклоняет головувбок. – Насколько мне известно, всем занимались именно вы.
– Именно.
– Ну что ж, можемпоздравить друг друга, – и он протягивает мне руку.
Жуть как нехочется прикасаться к нему, но здравый рассудок подсказывает, что всложившейся ситуации капризы неуместны. Какой же этот Терехов…неприятный! Выплеснуть бы содержимое бокала ему в лицо, чтобы смытьэту самодовольную ухмылку! «Нужно ответить на рукопожатие!» –прикрикивает здравый рассудок, и я, скрепя сердце, подчиняюсь.Терехов пару секунд медлит, потом чуть склоняет голову и касаетсягубами тыльной стороны моей ладони, после чего освобождает моюкисть.
Тщеславиезахлебывается от злости: Феофан Эрнестович решил поиграть? Он ни скем нас не перепутал? Решил, что ему все можно? Не знаю, с кем онтам привык общаться, но с нами такие шуточки не пройдут. И пусть онподавится своей сделкой – мы не позволим какому-то там пижону, будьон хоть властелином мира, вести себя подобным образом. Пусть этонепрофессионально, глупо, опрометчиво – неважно. Возможно, родителибыли правы – карьера – это не наше… Здравый рассудок рассыпается впроклятьях, а тщеславие потирает ручонки: сейчас мы поставим наместо этого негодяя!
– Феофан, мне,определенно, льстит ваша благосклонность, но я не привыкла ктактильным контактам с малознакомыми людьми, – произношу я, смотряему в глаза. – Надеюсь, вы с пониманием к этому отнесетесь. Еслипосле подобной дерзости с моей стороны вы примете решение подержатьв тонусе и меня – что ж, это ваше право.
Он даже приоткрылрот от изумления. Тщеславие ликует, самолюбие отбивает барабаннуюдробь, а здравый рассудок падает в обморок. Возможно, мои словапрозвучали слишком резко, но я и так сдержалась, чтобы не послатьего куда подальше.
– Приношуизвинения, Мария, – спустя какое-то время произносит Терехов. –Впредь этого не повторится. И я вовсе не считаю подобное замечаниедерзостью. Мне жаль, что… доставил вам неудобства.
На его лице нетобычной усмешки и надменного прищура. Значит ли это, что он говоритсерьезно? Или это снова дурацкая игра? Становится тяжело дышать: толи от волнения, то ли от духоты, то ли из-за мерзкого платка,обвившего шею, словно питон. Аккуратно, чтобы не подавиться, делаюглоток воды и, сдерживая дрожь в руках, ставлю бокал рядом с собой.Терехов внимательно смотрит на меня, очевидно, ожидая ответа.
– Благодарю, –нейтральным тоном произношу я.
– Не стоит, – онулыбается. – Что ж, если вас больше ничего не смущает в моей манереобщения, то мы можем вернуться к рабочим моментам. Или смущает? –левый уголок его губ поднимается вверх.
С трудом сдерживаясмешок, поджимаю губы и лишь отрицательно качаю головой в ответ.Уверена, Терехов видит меня насквозь, поэтому теперь он улыбается иглазами.
– Равиоли, –произносит появившийся официант, ставит большую тарелку перед моимсобеседником и обращается ко мне: – Не передумали?
Понимая, что этоединственный шанс отвлечься, прошу принести меню. Официантудаляется буквально на несколько секунд, после чего передает мне вруки папку из приятной на ощупь кожи. Хватаюсь за нее, как заспасательный круг, и углубляюсь в чтение, стараясь сосредоточитьсяна названии блюд и составляющих их ингредиентов.
– Мария, –произносит Терехов и, дождавшись, когда я посмотрю на него,продолжает: – Простите за дерзость, но у вас очень красивая улыбка,– и он снова улыбается.
Я не могусдержаться и еле заметно, но все-таки улыбаюсь в ответ. Конечно,Терехов – не такое чудовище, которым казался мне еще несколькоминут назад, но здравый рассудок подсказывает, что нужно держатьсяот него на расстоянии. Интересно, а какие планы относительно меня уФеофана Эрнестовича?
Пятница,08.02.2013.
Оказываюсь нарабочем месте только в 10 – 30 утра. На моем столе стоит огромнаякорзина с ярко-оранжевыми цветами, а в нее аккуратно вложен бежевыйконверт без логотипа формата С4, на котором написанокаллиграфическим почерком: «Варнас Марии». Лидочка и Аня повернули