головы и в тишине следят за каждым моим движением. Извлекаю изконверта содержимое и невольно приоткрываю рот – прошитый договор с«Оушен». Пролистываю и вижу подпись Терехова. Хоть какая-то пользаот вчерашнего вечера! Впрочем, все было не так ужасно: послекомплимента относительно моей улыбки мы перешли к рабочим моментам,которые обсуждали до конца ужина. Через полтора часа я все-такинабралась храбрости и сообщила, что мне пора идти, иначе этавстреча никогда бы не закончилась. Я даже хотела закрыть счет, ноТерехов смерил меня уничижительным взглядом, поэтому ничего неоставалось, как попрощаться с ним и испариться.
– Что там? –спрашивает Аня.
– Ничего, простодоговор, – отвечаю я.
– От кого? Там вцветах еще записка, – Лидочка приподнимается, но заметив мойстрогий взгляд, сразу же садится на место. – Мы ничего нетрогали!
Распечатываюмаленький конвертик и обнаруживаю там визитку Терехова. Наоборотной стороне написано таким же каллиграфическим почерком: «Ждускан счета на свою почту». Меня одновременно охватывают и паника, ирадость. Здравый рассудок вопит, сдабривая вопль нецензурнойбранью, что все это не к добру, что стоит подвеситься на синемплатке, который я вчера нацепила на «деловой ужин», причем сделатьэто нужно как можно быстрее, пока Терехов не добрался до меня,напомнив про «должок». В такт тщеславию, напевающему «Ты – самаяумная, ты самая – красивая», самолюбие триумфально дудит в фанфары,пытаясь тем самым заглушить вопль здравого рассудка.
Прячу визитку вкарман брюк, беру договор в левую руку, правой рукой достаю изсумки мобильный телефон и направляюсь к Рябинову.
– Привет, – сажусьв кресло напротив него.
– Привет, Маш, –он продолжает стучать пальцами по клавиатуре. – Через два часасовещание у Петровича.
– Я поэтому ипришла, – с этими словами кладу договор ему на стол.
– Что это? – онотвлекается.
– Договор с«Оушен».
– Зачем он мне? –он грустно вздыхает и отворачивается.
– Подписан с ихстороны.
Рябиноввскакивает, потом снова садится, выпивает стоящий перед ним бокалводы, снова встает, хватает договор и принимается ходить покабинету, внимательно вчитываясь в документ. Снова бормочет себепод нос что-то нечленораздельное, то хихикая, то сокрушаясь. Акогда, наконец, убеждается, что это не шутка, садится в свое креслои внимательно смотрит на меня.
– Откуда это утебя? – спрашивает он со всей серьезностью, на которую толькоспособен.
– Сегодня утромприслал Терехов, – выговаривая каждое слово, отвечаю я. – Ему нуженскан счета прямо сейчас.
– Даже не хочузнать, что ты для этого сделала! Но ты спасла мою задницу.
– Неужели? – яулыбаюсь. – Давай не будем заставлять Терехова ждать, пока он непередумал. Сможешь подписать счет и договор у Петровича?
– Я сейчас сам всесделаю. Посиди пока тут, сейчас Настя принесет тебе кофе или чай,или еще что-нибудь.
И он убегает изкабинета, крепко прижимая к себе договор. Когда я остаюсь одна,здравый рассудок и тщеславие снова затевают свой спор с такойсилой, что у меня начинает болеть голова. Закрываю глаза и сразу жевижу перед собой Терехова: он щурит глаза и ухмыляется.
Вечером Рябиновсобрал наш департамент в близлежащем пабе. Сижу за столиком с Аней,пью зеленый чай и наблюдаю за коллегами: изрядно подвыпивший Шаровчто-то вещает новой сотруднице Алевтине – эффектной платиновойблондинке лет двадцати пяти; Лидочка вьется вокруг Рязанова, одаряяего томными взглядами и похотливыми улыбочками, а он пытаетсяабстрагироваться и обсуждает с Моськой выполнение плана за первыйквартал.
– Когда можнобудет уйти? – интересуется Аня. – Ненавижу корпоративы!
– Прямо сейчас, –отвечаю я.
– Ты необидишься?
– Нет. Я самаскоро уеду: хочу провести отпуск у родителей.
– Тоже мне отпуск!Ты в четверг уже будешь на работе.
– Этого хватит, –я улыбаюсь.
– Ладно, япоехала. До четверга.
Она встает,снимает свою куртку с вешалки и, по пути одеваясь, направляется квыходу. Но я недолго наслаждаюсь одиночеством: ко мне подсаживаетсяШаров.
– Признайся,крошка Мэри, как тебе удалось влезть в «Оушен»? – спрашивает он, ичерти в его глазах танцуют сальсу.
Кому-нибудьдругому я бы ответила, что сделка с «Оушен» – это показатель моегопрофессионализма и деловой хватки, но только не Шарову. Почему онвообще интересуется?
– Вообще-то, этозаслуга Вити, – изображаю улыбку.
– Да ладно? А ктоприслал цветы, тоже не расскажешь?
К чему он клонит?!Сохраняю внешнее спокойствие, хотя по спине пробегают мурашки:вверх, вниз и снова вверх.
– Ты слишкомлюбопытный, Георгий.
– А ты – зануда, –он морщит нос. – Лучше я вернусь к Алевтине.
– Удачи.
Как только Шаровуходит, его место сразу же занимает Рябинов, разгоряченный паройлитров, а, может, и больше, эля.
– Куда Безуховаделась? – спрашивает он.
– Ей срочнопришлось уехать: какие-то семейные проблемы.
– У нее? – онсмеется. – Она же не замужем!
– Я тоже, если тыне забыл.
– Я не успеваюследить за твоей личной жизнью! – его смех становится ещегромче.
Я достаю из пачкисигарету и закуриваю.
– Варнас, бросайкурить: тебе это не идет!
– По-моему, тыдолжен петь мне дифирамбы, а не отчитывать, – язвительно произношуя.
– Так о тебе жезабочусь!
– Ну-ну.
– Что хотелШаров?
– Узнатьподробности сделки с «Оушен». Я сообщила, что это твоя заслуга, –выпускаю струйку дыма. – Но я нахожу его интерес нездоровым.
Рябинов сразу жеделается серьезным. Видимо, он тоже не доверяет Шарову.
– Ты мне лучше вотчто скажи: Терехов прислал цветы?
Причем здесьТерехов? Разве это так важно? Мне не раз присылали цветы на работу– клиенты, поклонники, даже родители – на прошлый день рождения.Прежде никого не волновала личность отправителя, так что жеизменилось теперь?
– Безкомментариев.
– Значит, он. Я-тозаметил, как он на тебя пялился на той встрече. Будь осторожней, онтот еще козел!
Козел? Послевчерашнего ужина Феофан Эрнестович вызывает у меня другиеассоциации. Без сомнения, местами он крайне самодоволен, но в общеми целом производит положительное впечатление. Что-то в нем естьтакое…«Даже не думай!», – здравый рассудок топает ногами.
– Странно слышатьэто от тебя. По-моему, это ты развлекался с его женой.
– Ты за негозаступаешься? – Рябинов приподнимает брови.
– Давай закроемэту тему, – тушу сигарету в пепельнице и кладу в рот два мятныхледенца. – Я поеду: до Звенигорода – далеко, а уже девять.
– Позвони, какдоедешь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
Но я не позвонила:какой смысл? Наверняка Рябинов напился до потери сознания и вряд либы смог ответить на вызов. Да и после всего произошедшего за неделюхотелось, наконец, побыть одной и ни о чем не думать. Особенно оТерехове, который никак не выходит из головы.
Суббота,09.02.2013.
Лежу на большойкровати звездочкой и внимательно осматриваю потолочные балки, какбудто в причудливом узоре древесины зашифрованы ответы на всевопросы. Проходит десять минут, двадцать, тридцать, а я продолжаюнеподвижно лежать, уставившись в потолок. Перед глазами возникаютобразы из юношества, связанные с родительским домом: первая собака– сенбернар Билли; первый поцелуй в беседке, обвитой плющом (покавзрослые готовят шашлык); первый мопед… Тогда все было просто ипредельно понятно, и так нестерпимо хотелось повзрослеть! А сейчаспочему-то хочется вернуться назад… Не то чтобы я недовольна своейжизнью – как раз наоборот, но… Здравый рассудок демонстративнооткашливается в кулак: когда человек доволен, не бывает никаких«но», а тщеславие лишь фыркает в ответ: мы – не обычные, поэтому унас все не так, как у других! У нас свой путь, не как у всех,поэтому нам позволено иметь «но» даже при крайней удовлетворенностижизнью. Ведь у нас все отлично, не так ли? И эти маленькие «но» неиспортят общей картины… Чувствую головокружение, и потолочные балкиначинают медленно опускаться. Закрываю глаза. «У нас все отлично,все отлично, отлично…», – повторяю про себя, словно заклинание, нопочему-то не становится легче, поэтому я вскакиваю с кровати испешу в ванную.
Прохладный душпостепенно приводит в чувство: я даже ловлю себя на том, чтоулыбаюсь. В конце концов, я все-таки в отпуске – вдали от офиса,коллег, клиентов… И господина Терехова – вот уж от кого необходимодержаться подальше! «Да-да, не забывай об этом!», – здравыйрассудок грозит пальцем.
Закутавшись взеленый плюшевый халат, чищу зубы и смотрю на себя в зеркало:откуда взялся этот дурацкий румянец? Как будто мне сновашестнадцать и собираюсь сбежать из дома, когда родители заснут.Чушь какая-то! Полощу рот, умываюсь холодной водой и снова смотрю взеркало: румянец не исчезает. Наверное, это из-за свежего воздуха,успокаиваю себя я.
Мамá и папáвосседают за кофейным столиком в гостиной, пьют чай с круассанами ичто-то живо обсуждают. Она, как всегда, великолепна, хотя на часахтолько десять утра: идеальная укладка, легкий макияж, аккуратныйманикюр. На шее – нитка жемчуга. Одета, как всегда, непо-домашнему: кремовая блузка с коротким рукавом, коричневые брюкис завышенной талией, на ногах – кремовые лодочки. Ну кто так ходитдома? Тем более, в десять утра! Чувствую себя некомфортно всвободных хлопковых брюках и футболке с бразильским флагом – сейчасмамá снова меня отчитает за безвкусие. Увы и ах! Я не привыкла ссамого утра собирать прическу – мои волосы длиною до лопаток всегдараспущены, за исключением редких случаев. И я никогда не накладываюмакияж, если знаю, что не нужно никуда выходить. И я не одеваюсьдома, словно, допив кофе, нужно бежать на работу в лицей. Похоже,многолетние усилия мамá воспитать во мне леди не оправдались. Ядаже не окончила музыкальную школу по классу фортепьяно – что былоизначально неудачной затеей ввиду отсутствия и слуха, и голоса. Ядаже бросила бальные танцы, и художественную школу, и не поступалана факультет изящных искусств ввиду отсутствия творческого начала впринципе. Я даже не умею вышивать! И собирать икебану тоже. То, чтоя свободно говорю на трех языках, с отличием окончила факультет«Страхование» в Финансовой Академии, сделала неплохую карьеру – этовсе не волнует мамá. Потому что леди в ее понимании не занимаютсяподобными пустяками – они сидят дома и обхаживают мужа, окружая егои себя великолепием.
Родители такувлечены беседой, что если бы не недовольное тявканье Альфи, моеприсутствие осталось бы незамеченным. Оба сразу замолкают ивиновато улыбаются, из чего можно смело сделать вывод – обсуждалименя.
– Доброе утро иприятного аппетита, – делаю вид, будто ничего не заметила.
– Доброе, – мамáвскакивает с места. – Будешь завтракать? Странная у тебяфутболка…
– В Бразилиикупила. Я возьму что-нибудь из холодильника и вернусь в комнату:нужно немного поработать.
– Опять? – папáприподнимает брови. – Мы думали, что ты в отпуске.
Мамá лишь устало