— Но я тебя узнал сразу, еще не зная, — ответил Славик.
— А кого же ты во мне узнал, не в первый раз пришло ей в голову. Муж и жена — не родственники, значит, она ему не родная. Лизе все чаще казалось, что она знает, кого он увидел в ней на самом деле. И она поддалась. Согласилась стать для него... ею...
Лиза попыталась отодвинуться от щеки мужа, но он крепко обнял ее за шею. Она больше не вырывалась. Закрыла глаза и принялась рассматривать его и себя в тот давний летний день.
...Лиза обратила внимание на Славика Стороженко сразу, как только вошла в накопитель перед посадкой в самолет. Высокий, светловолосый, в черных джинсах и черной футболке, он держался свободно, как держится человек, у которого все хорошо.
Она тоже была в черных джинсах и черной футболке. Но ей было плохо.
Они оказались в одном салоне, но Лиза — в самом хвосте, на неудобном месте. И когда увидела, что возле молодого человека, которого она заметила в накопителе, одно место свободно, то пересела к нему.
Лизе казалось, что они сидели молча не больше мига.
— Я могу вам сделать комплимент? — спросил Славик.
— Попробуйте. — Она повернулась к нему. Лицо молодого человека было совсем близко, всего в полуметре от ее лица. Он уже пристегнулся, ожидая взлета. Ну вот. Наконец-то. Ей так хотелось, чтобы он с ней заговорил.
Находись она в другом состоянии духа, сама нашла бы, с чего начать знакомство. Но Лиза все еще была сама не своя.
— Вам очень идет черный цвет. На редкость.
— Черный цвет? — повторила Лиза, не ожидая, что он начнет с этого. Она не замечала сама, как одета, и в черном провела всю неделю. — Я никогда его не носила.
— Вы сделали правильный выбор, — не отступал он.
Лиза почувствовала, как слезы подкатили к горлу, хотя проглотила все успокоительные таблетки, которые ей дали. Захотелось ответить ему что-то резкое, но... Он не виноват, он не знает, насколько неуместен его комплимент.
— Этот выбор сделали за меня, — тихо проговорила Лиза.
— Да? У вас есть свой дизайнер? Тогда передайте ему, что стоит обратить внимание на замечательного японского кутюрье Ямомото. Его черные вещи совершенно потрясающие. Вам пойдут.
— Я знаю. Я видела, — сказала Лиза, отвернувшись к иллюминатору. За ним серело бетонное летное поле аэропорта Елизово, по нему елозили желтые машинки-трудяги. — Но я в черном не из любви к черному, — добавила она, повернувшись к молодому человеку.
Что-то в его лице изменилось, он поежился и тихо сказал:
— Простите. Наверное, я не о том. — И умолк, а она покачала головой. — Но если честно, я просто хотел заговорить с вами. Не знал, с чего начать. — Он пожал плечами.
Лиза кивнула:
— Вы не виноваты,. Просто я летала сюда, в Петропавловск-Камчатский, по печальному случаю.
— Я понял. Хотя и поздно. — Он сложил руки лодочкой и поклонился.
— Мои родители погибли. Они были вулканологи. Их засыпало пеплом. Или накрыла лава. Никто не знает.
Она отвернулась к окну. Рабочие откатывали трап от самолета. Лиза смотрела, как резиновые колеса упирались, не желая подчиняться.
— А вы кланяетесь, как настоящий японец, — заметила она.
— Научился, — бросил молодой человек.
— Вы были в Японии?
— Я жил там. Работал, — коротко ответил он. — Возвращаюсь в Москву, мой контракт закончился. А здесь, в Петропавловске-Камчатском, были дела.
— Коннитива, — сказала она.
Он уставился на нее.
— Вы... знаете японский? Ну да, я понял. На Дальнем Востоке сейчас все могут поздороваться по-японски. Особенности данной местности. — Он хмыкнул. — Вы, конечно, знаете и как будет «до свидания»?
— Саенара, — сказала Лиза, забавляясь его удивлением. Ее лицо стало похоже на лицо дерзкого подростка. Такой она появлялась на местном телеканале в детской передаче. Лиза Соломина могла залезть на вершину сопки и там допекать вулканолога расспросами о том, как устроены все тридцать действующих и триста потухших вулканов Камчатки.
Его пухлые губы стали еще более пухлыми, острый подбородок еще сильнее подался вперед, а в глазах читалось желание узнать тайну, которой его поманили так неожиданно.
— Го-будзи-дэ, — произнесла Лиза.
— Вы сказали «счастливого пути»? — Он, не мигая, смотрел на девушку. Видел веснушки на носу, по цвету совпадающие со светло-рыжими волосами. Густыми, как заросли ламинарии — морской капусты, которую косят в Токийском заливе.
— А вы — против? — спросила она, чувствуя, как азарт охватывает ее.
— Против... чего?
— Чтобы ваш путь был счастливым?
— Он уже счастливо начался, — сосед многозначительно посмотрел на нее. — Вы на самом деле знаете японский язык?
— Да, — сказала Лиза. — Знаю.
— Простите, могу я вам сделать еще... нет, то есть просто, комплимент?
— Попробуйте... еще раз, — насмешливо произнесла Лиза, а он смущенно засмеялся.
— У вас отличное произношение.
— Я знаю, — кивнула девушка...
... — Лизунья, — услышала она голос Славика и вздрогнула. — Мне сразу захотелось назвать тебя Лизунья. — Он высунул язык и провел им по ее щеке. Язык был горячий. Очень.
— Так что тебя удержало? — спросила она, вытирая щеку и слегка морщась.
— Только одно, — он засмеялся. — Мне хотелось продлить удовольствие.
— Как это?
— Не только лизнуть, а...
— Молчи, — она прикрыла его рот ладошкой. — Нам пора вставать. Иначе твой Андрей Борисович лопнет от злости. — Славик засмеялся. — И у него из живота вылетят суси, тэмпура, соба, цукидами и...
— Ладно, перестань. Как раз сегодня я должен договориться с ним о проценте с каждого блюда... которое войдет в книгу.
— Ты уж постарайся, — Лиза резко поднялась и села в постели. — Кстати, мне пришла в голову еще одна мысль... — Она посмотрела на щелку между толстыми шторами. Солнце пробиралось в нее, и оно было не просто желтого, а золотого цвета. И если эту полоску нарезать, то можно осыпать все вокруг сусальным золотом. — Она озолотит нас, — сказала Лиза.
— А знаешь, я, кажется, понял, почему заговорил с тобой в самолете.
— Почему? — Лиза быстро повернулась к нему.
— От тебя веяло чем-то... надежным. — Славик помолчал. — К тебе хотелось прислониться и затихнуть. — Он усмехнулся. — Я... никогда... нет, точнее сказать, я давно не чувствовал себя так ни с кем.
— Понятно. — На Лизу снова навалилась какая-то тяжесть. Она не захотела уточнять, с кем ему было так же надежно. Она сама знала.
Славик выбрался из постели, за ним Лиза. У нее тоже сегодня дело. Свое. Она не сказала о нем мужу.
Павел Лобастов, хозяин галереи, позвонил ей сам. Ласковым голосом, каким разговаривал со всеми нужными людьми, сообщил:
— Лиза, только ты можешь спасти меня от позора.
Чего он опасался на самом деле, она не знала, но согласилась приехать.
Выставка японской национальной обуви уже закончилась, и теперь Павел собирался устроить распродажу вещей, которые сделали нанятые им умельцы по японским образцам.
Лиза появилась в галерее и принялась осматривать каждую пару.
— Господи, — вздыхал Павлик совершенно искренне. — Как ты отличаешь тэта от ама-гэта? — С тех пор как Лиза работала у него, Павлик раздобрел брюшком. Оно скрывалось под широкой толстовкой мышиного цвета с иероглифом на груди. Пожелание счастья, заметила она. Что ж, никому не мешает. Всем надо и всем мало.
— Ама-гэта — это лакированные тэта на дождливую погоду, — объясняла Лиза, повертев у него перед носом обувку. — К ним можно прикрепить цума-гакэ — щитки для пальцев, чтобы не выпачкаться в грязи и не намокнуть. — Лиза произносила эти названия, упиваясь звуками, как будто самой себе желая подтвердить: она ничего пока не забыла.
— А вот эти похожи на настоящие таби? — с пристрастием допрашивал Павел. — У меня их не мерено, — признался он. — Я собираюсь заложить хорошую цену.
— Похожи. — Она изучала белые хлопчатобумажные таби — качественные носки для женщин. — А эти, — Лиза взяла в руки темно-синие, — так, металлические застежки фирменные, в форме ногтей. Не опозоришься.
— А как тебе эти?
— Таби на резиновом ходу, — кивнула Лиза. — По форме — обычные, но к ним приделана резиновая подошва. Все не так плохо. Твои умельцы — сообразительные люди.
— Ты просто воскресила меня, — Павлик выдохнул. — Хочешь выпить чего-нибудь?
— Чаю.
Чай был зеленый, настоящий японский. Но заварен по-русски. Лиза не стала ничего говорить. Она пила чай, слушала болтовню Павла и думала: а он собирается заплатить гонорар за консультацию? Или чай и есть гонорар?
Лиза ждала.
— А ты, похоже, стала крутая девчонка, — он погрозил ей пальцем. — Я видел «Паджеро-пинин». Темно-зеленый, да? Твой?
— Ага, — сказала Лиза.
— Хорошо быть женщиной, — протяжно вздохнул он. — Найдешь себе мужика и живи, как золотая рыбка. А ту-ут...
— Похожа на рыбку, да? — спросила Лиза, насмешливо глядя на него.
— Очень. Ты еще больше похорошела, Соломина. В тебе появилось что-то такое... — Он наморщил нос, словно пытался вынюхать, что это может быть.
— От меня как-то пахнет? — насмешливо поинтересовалась она.
— От тебя пахнет деньгами, — сказал Павлик. — Я чувствую запах зелени.
— Я... — Лиза потянула носом, — тоже его чувствую. Только от тебя.
— Ну... — Он махнул рукой.
— Зелень у тебя в правом кармане. В бумажнике. Самый верхний листик — мой. Ты мне его приготовил. Но смущаешься предложить. — Она деланно засмеялась. — Все-таки старые знакомые. Но я возьму. За консультацию.
Павел смотрел на нее не мигая.
— Кла-асс. Ты просто класс, Лизавета. — Покачал головой и полез за бумажником. — Ну... — он пытался выдернуть другую бумажку. — Черт, куда она подевалась? Прилипла, что ли?
— Она сверху. Я вижу, — подсказала Лиза.
— Ладно, черт с тобой. Бери.
— А где спасибо? Сто долларов за консультацию — это просто подарок. По старой дружбе.
— Но ты, если я не ошибаюсь, получала у меня, когда работала в галерее, всего-то...
— Ага, две такие бумажки за месяц. — Она засмеялась. — Но тогда я ездила на метро. А теперь мой «пинии» хочет кушать. И потом, Павлик, я уже знаю, сколько ты и твои коллеги платят мужчинам за то же самое. Так что я тебе обошлась по дешевке.
— Понятно... Влияние твоего Стороженко...
— У нас взаимовлияние, — сказала Лиза. — Спасибо за чай. Еще один совет. Даю сверх суммы гонорара.
Он вскинул брови, ожидая какого-то выпада от Лизы. У него и прежде бывали с ней стычки.
— Говори.
Она подалась к нему через стол и тихо сказала:
— За такие деньги в следующий раз меня не зови.
— Принято, — с легкостью ответил Павел. — Позовем другого.
— Но имей в виду, если и дальше станешь продавать свои пляжные тапочки за резиновые дзори из Токио, — она кивнула на полку, — нарвешься на неприятности.
— Шлепанцы как шлепанцы, — он пожал плечами. — Сама знаешь, дзори — это прототип пляжных тапочек вообще. В них ходит весь мир.
— Обезьяна тоже была прототипом человека, — насмешливо заметила Лиза. — Но что-то никто не нанимает ее на работу в свою галерею. Ладно, я пошла.
— Погоди, — остановил Лизу Павел. — Что насчет них?
— Да ничего. Возьми и поскобли ногтем там, где нарисованы рыбки.