— Привет, Тюльпанчик.
— Привет, приятель. Как там наша королева?
— В порядке, — отвечает он. — Мы выехали в город на обед.
— Значит, все нормально? Никаких осложнений?
На другом конце трубки папа вздыхает, и я вздрагиваю, понимая, что веду себя, как маньячка. Доктор нам раз пять сказал, что первый сеанс химиотерапии для мамы будет легким. А вот последующие уже сложнее.
— Ты сама себя изводишь, — говорит папа, и я знаю, что он улыбается, но так же и серьезен. — Это долгий процесс.
— Я знаю, знаю, — вздохнув, отвечаю я.
— Как прошла рыбалка?
— Превосходно. Я в восторге.
— От рыбалки или от парня?
Я снова вздыхаю.
— От обоих.
— Замечательно, тогда приводи Финна сегодня. Я сказал Сальваторе, что свободен, пока в апреле не начнутся сьемки «Бескрайнего Горизонта».
Папин друг и коллега Сальваторе устраивает сегодня вечеринку по случаю празднования начала работы его нового продюсерского центра. «Бескрайний Горизонт» — это новый фильм, заслуживающий Оскара, душераздирающая драма, действия которой разворачиваются — барабанная дробь — на корабле. По правде говоря, я смутно представляю Финна на такой вечеринке, но предчувствие подсказывает, что все будет хорошо. И если Финн мой «Тот Самый», то он ужепринадлежит к этому кругу, неважно, знает ли он там кого-нибудь или нет.
К тому же, проект стартует только через полгода, и мое сердце сжимается, — надеюсь, к этому времени мама пойдет на поправку.
Я возвращаюсь на пристань и нахожу Финна с большой пачкой чипсов в руках. Он предлагает мне немного, и я не могу устоять. Я и не подозревала, что так проголодалась, пока не съела немного этих соленых вкусняшек.
— Не хочешь сегодня пойти на вечеринку? — с набитым ртом спрашиваю я.
С таким же полным ртом еды от уточняет:
— Что за вечеринка?
— Киношники. Роскошь. Мартини и оливки.
Он пожимает плечами и спрашивает:
— А ты будешь моей спутницей?
Я улыбаюсь самой обворожительной улыбкой и киваю.
Он улыбается в ответ и стряхивает соль с моего подбородка.
— Конечно, Печенька.
* * *
Финн ждал меня возле дома Оливера, когда я забрала его в семь вечера. На нем была та же одежда, что и на встрече в Л-А, но сегодня он умудрился выглядеть намного лучше. От проведенного дня на свежем воздухе он более расслабленный. Да и загорелый Финн — это убийственно.
Он садится на пассажирское сиденье, ворча по поводу моей маленькой машины, а потом смотрит на меня.
— Вау, — говорит он. — Выйди.
— Что? — пугаюсь я, быстро осматривая платье, чтобы убедиться, что не пролила на себя апельсиновый сок, когда пила его прямо из бутылки, торопясь выходить.
— Хочу на тебя посмотреть, — говорит он и тянется через меня, чтобы открыть мою дверь. — Выйди, чтобы я мог тебя увидеть.
— О-о, — я выхожу, расправляю платье на бедрах и встаю перед машиной. Финн остается в машине, откидывается на спинку сиденья и смотрит в лобовое стекло. Я вижу, как одними губами он произносит: «Боже мой».
— Что? — кричу я.
Качая головой, он говорит:
— Выглядишь обалденно.
Я смотрю на свое платье. Оно сапфирового цвета — кстати, он мне очень идет — облегающее сверху и расклешенное внизу, длиной до колен. Я надела золотые босоножки на шпильке, а на шее простой золотой кулон, который папа подарил мне на совершеннолетие. Но сегодня я не сильно задумывалась, что надеть — а не как тем вечером в баре, когда хотела выглядеть непринужденно-очаровательно, а Финн меня без конца поддразнивал. И вот когда я забила на это и напилась соку, будто парнишка с похмелья, Финн теряет дар речи.
Когда я снова сажусь в машину, он без промедлений наклоняется, берет в руки мое лицо, смотрит на меня тяжелым взглядом и прижимается губами к моим. Как только мы касаемся друг друга, он слегка приоткрывает губы, у него вырывается тихое «О-о», он пододвигается ближе и зажимает мою нижнюю губу между своими. Когда я чувствую дразнящее скольжение его языка, понимаю: все пропало. Япропала.
Мои руки оказываются в его волосах, и я хочу намного большего, я почти схожу с ума. Хочу чувствовать его каждым дюймом своего тела. Он издает такие глубокие тихие звуки, что они, вибрируя, прокатываются по моим костям, сотрясая и превращая в ничто, в девушку, у которой от желания дрожат руки, кипит кровь и со страшной скоростью разливается по венам. Я поднимаю ноги и пересаживаюсь ему на колени. Он резко опускает свое сиденье, и я падаю на него, расставив ноги по обе стороны от его коленей. Он рывком дергает меня ближе к себе, приподнимает свои бедра и потирается об меня, и я вскрикиваю, когда чувствую, как плотно прижимается его твердый член у меня между ног.
Когда он хрипло стонет, этот звук — словно спусковой крючок для меня, и я даю себе волю. Мне не важно, что мы в машине посреди улицы. На улице тихо. Сумерки. С таким же успехом мы могли быть где-нибудь на необитаемом острове, и меня волновало бы только это желание.
Чувствовать его, как он заполняет меня, принять его в себя. Этого не было так давно .
Он соображает быстрее меня, именно поэтому он уже расстегнул и спустил брюки вниз, и своим бедром я чувствую его голый член; его кожа такая удивительно теплая и мягкая вокруг железного стержня. Его пальцы уже в моих трусиках, отодвигают их, даже не утруждаясь снять, пальцы жадно ищут и находят меня, такую мокрую и жадную; мои неразборчивые звуки говорят ему, как сильно я в нем нуждаюсь.
— Мы правда это делаем? — прерывисто выдыхает он.
Я быстро киваю, и он держит себя рукой, чтобы взять меня. Это все происходит так быстро, он ныряет так глубоко, что мы оба задыхаемся, потому что это прекрасно.
Так приятно .
Его взгляд ловит мой, и облегчение от выражения его лица заставляет меня чувствовать себя неуверенной и хрупкой, как фарфор. Мне так этого не хватало. Я нуждаюсь в этом.
Думаю, я нуждаюсь в нем .
Он садится, целует меня влажно и небрежно, стонет у моего рта, погружаясь все глубже, и издает эти идеальные звуки одобрения каждый раз, когда я раскачиваюсь на нем вперед и назад, шепча:
«вот так»и «А-а»,
«так хорошо»и «господи, малышка, я не могу»…
Он замолкает, снова целует, покусывает мои губы, скулы, шею. И снова эти нуждающиеся звуки: «пожалуйста… я не могу».
Он тянется между нами и двумя пальцами нежно там гладит, как мне и нужно. Из его горла вырывается прерывистый стон, и я слышу собственные заикающиеся мольбы:
«я уже скоро»,
«так близко…»
— О, черт, я кончаю, — задыхается он именно в тот момент, когда я срываюсь. Закинув голову назад, я кричу — это чувствуется так насыщенно — и в то же время он выкрикивает, выгибаясь на сидении и дико врываясь глубоко в меня, пока мое тело пульсирует и сжимается вокруг него. Кажется, что это бесконечно: я кончаю и целую его, мое лицо в его руках, его звуки, соприкосновение тел в моей маленькой машинке, в которой даже не затонированы окна, и все это в самый разгар заката бабьего лета.
Люблю его.
Я люблю его.
Я утыкаюсь ему в грудь, готовая расплакаться. Я едва могу переварить это облегчение — быть вот так с ним, даже если на переднем сидении и с задранным подолом платья. Он ощущается таким крепким, и его сердце колотится у моего уха.
Финн подрагивает, все еще находясь во мне, и от его неровного дыхания мои волосы слегка путаются.
— Харлоу, — еле слышно на сдавленном выдохе произносит он.
— Я знаю, — соглашаюсь я. — Срань господня, это было невероятно.
— Нет… — он притягивает меня за плечи, и я сажусь ровно, ощущая, какой он по-прежнему твердый, и все еще во мне. — Малышка, мы ничего не использовали, — его лицо так близко, а глаза тревожно ищут мои. — Я не надел презерватив.
Застонав, я начинаю подниматься с него, но останавливаюсь, посмотрев на нашу одежду. Меньше всего мне бы хотелось появиться на вечеринке, как Моника Левински с пятном на голубом платье.
— Ты можешь нагнуться и передать мне салфетки из бардачка?
Он кивает, тянется и как-то умудряется достать одну. Этот момент такой настоящий , такой контраст по сравнению с нашим диким трахом минуту назад, что я чувствую легкое головокружение. Чуть только я отодвигаюсь, он тянется ко мне, прикасаясь пальцами к подбородку, и шепчет:
— Ш-ш-ш, подожди, подожди. Иди сюда.
Я наклоняюсь, закрываю глаза, прижимаюсь к нему и отдаюсь ощущениям, растворяясь в нем, когда он стонет, запуская руки мне в волосы и удерживая. Его язык касается моего, на этот раз нежно. Сердце, как сумасшедшее, стучит о грудную кость от выброшенного адреналина и моей нарастающей паники.
— Ты в порядке? — спрашивает рядом с моим ртом он.
Я киваю.
— Не могу поверить, что мы это сделали.
— Я тоже.
— Думаю, нам лучше привести себя в порядок перед вечеринкой.
Мы поправляем одежду и, спотыкаясь, выходим из машины. Подходим к входной двери, он достает ключи, не в состоянии смотреть мне в глаза, и тихо спрашивает:
— Ты на таблетках?
— Нет, — я лихорадочно пытаюсь подсчитать, какой у меня день цикла — похоже, месячные должны вот-вот начаться — но мне не хочется думать обо всех потенциальных последствиях нашего незащищенного секса. Вместо этого я хочу пребывать в том счастливом благословенном состоянии, когда я признала, что я полностью и безумно влюбилась в Финна Робертса.
— Все будет в порядке, — говорю я ему, не имея абсолютно никакой уверенности в этом. Я была счастлива признать, и уж если я это сделала, то все обойдется. Я буду в порядке! Все будет прекрасно!
Он кивает и входит, провожая меня в маленькую ванную рядом с его комнатой. Я поворачиваюсь и смотрю через открытую дверь, когда он подходит и достает чистое полотенце. На кровати лежит его открытый чемодан, заполненный аккуратно сложенными вещами.
— Ты завтра уезжаешь?
— Возможно, — отвечает он и потом продолжает: — Ну, наверное, нет. Я не знаю, — он кивком указывает в сторону ванной, и я захожу туда первой.
Открыв горячую воду, Финн держит руку под струей, ожидая нужную температуру и смачивает полотенце.
— Иди ко мне.
Я наблюдаю, как его рука исчезает под платьем, и закрываю глаза, когда его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, а потом и вокруг него, после чего спускает мои трусики по ногам до колен. Я дышу с трудом, когда он мягко проводит теплым влажным полотенцем у меня между ног.
— Так хорошо? — спрашивает он.
— Да, — больше, чем хорошо. Райские ощущения. — Мне очень приятно.
Он и второй рукой забирается под платье и сжимает пальцами мое бедро.
— Я имею ввиду тебя. Тыв порядке?
— А ты? — в ответ спрашиваю я.
Он смотрит на меня и улыбается так искренне, что в уголках глаз появляются тонкие морщинки.
— Да, в порядке.
— Даже если я могу залететь?
— Да. Мы разберемся.
Сглотнув, я киваю.
— Тогда и я в порядке.
Выражение его лица вновь становится обычным, как вдруг он выпаливает:
— Скажи мне, что это был не просто секс.
Слегка пошатываясь от такого, я запускаю руку ему в волосы и тяну его к себе.