Вероника сжала маленькие кулачки.
— Это громадный риск, ты можешь это понять? Джеки привык ко мне, я ему нужна.
— И я ему нужен. А он мне. Это ты можешь понять, Вероника?
— Могу. Но ведь ты говорил, что должен вернуться к работе… И что же, мальчик будет опять весь день проводить с няней или воспитательницей, сидеть в твоем холодном замке!
— Дался тебе этот замок!
— … А ты можешь гарантировать, что няня будет любить его так же, как я? Что она останется с ним до тех пор, пока он не вырастет?
Джон мрачно поглядел на расстроенную и сердитую Веронику и нехотя ответил:
— Нет.
— Вот! Теперь делай свой выбор. У тебя есть ребенок, очень маленький, беззащитный ребенок, чья психика пережила сильнейший удар. Если ты собираешься стать для него отцом, который успевает только поцеловать его на ночь, то лучше оставь его со мной. С тобой он никогда не поправится. Надо думать, ты много ездишь?
— Да.
— И с кем же будет оставаться Джеки? Опять с няней?
— Я буду брать его с собой.
— На деловые совещания? И кормить в перерывах консервированной кашей? Не думаю. Ты просто наймешь женщину, которая будет относиться к своей работе, как любой наемный служащий. Или потребуешь от своей очередной сожительницы, чтобы она следила за мальчиком?
— Значит, перестану ездить. Перестрою свой график, буду руководить из дома.
— И озвереешь через две недели. Кроме того, мы оба знаем, что это невозможно в принципе, если ты, конечно, не собираешься продавать семейный бизнес, а ты не собираешься.
Джон нахмурился, в серых глазах промелькнула уже знакомая ей ярость, сталь холодного клинка.
— В любом случае отсюда он должен уехать. Этот дом его пугает. Джеки вздрагивает от скрипа дверей, стуков и шорохов, он боится!
— Значит, я перееду.
— Да, в Дартмур! Надо увезти его от воспоминаний. Я уверен, Вероника, что-то здесь случилось, что-то, чего он боится. Либо его бросили одного, либо напугали… Мы вряд ли это когда-нибудь узнаем. Сегодня ночью Джеки уедет со мной, время идет, а мы все спорим. Решай, едешь ты с нами, или остаешься. Я должен спешить, пока малыш не проснулся.
— Как ты можешь быть таким жестоким?
— Потому что я прав! Мой сын слишком маленький и худенький для своего возраста, у него плохо с речью, и он страдает. Я это вижу — и потому увожу его домой, туда, где он будет окружен любовью и заботой, где он вырастет нормальным и здоровым ребенком.
— Ты, правда, его забираешь?
— Да. Ты едешь?
— Я не хочу этого. Но у меня нет выбора. Я подчиняюсь твоему жестокому решению и еду в твой дом, где мне наверняка придется запираться на ночь, чтобы ты не мог воспользоваться…
— Правом первой ночи? Детка, это несколько устарело!
Он ухмыльнулся, Вероника вспыхнула и замахнулась на него, но Джон перехватил ее руку. Ощущение было такое, словно на руке защелкнулись стальные наручники. А в следующий момент Джон Леконсфилд уже целовал ее, грубо, жадно, яростно, и самое печальное, что Вероника Картер таяла от счастья под этими поцелуями, растекалась жидким золотом в могучих объятиях и мечтала только об одном: пусть это никогда не кончится!
Потом он медленно выпустил ее и прошептал вкрадчиво:
— Ты же хочешь этого, синеглазая… Подумай, как хорошо нам могло бы быть вместе…
— Иди к черту!
Она простонала это, вырываясь, а потом стремглав кинулась наверх, ненавидя себя за собственную слабость.
Он догнал ее в два громадных прыжка, прижал к перилам. Рука медленно скользнула по ее бедру, поднялась выше, прошлась по спине… Вероника, слабея, вновь замахнулась, но он снова подставил ладонь, и теперь их пальцы переплелись.
— Я тебя ненавижу!
— Мне нравится, КАК ты это делаешь… Послушай меня, синеглазая. Мы займемся любовью, я знаю это. Рано или поздно ты будешь моей. Потому что я хочу тебя, Вероника. Больше, чем какую-либо другую женщину в моей жизни, а их было достаточно.
С этими словами он снова прильнул к ее губам. Девушка пыталась стиснуть зубы, уклониться от объятий, но он сломил ее сопротивление в доли секунды.
Потом неожиданно отпустил. Она отскочила, тяжело дыша, словно после быстрого бега.
— Я поражена… что ты помнишь всех своих женщин.
— Всех до единой.
Он улыбался, а она… она ревновала. Секс был для Джона Леконсфилда игрой, и Вероника Картер стала его следующей жертвой, только и всего.
Она мрачно смерила лорда-соблазнителя взглядом и процедила сквозь зубы:
— Я поеду с тобой, потому что у меня нет другого выбора. Но не думай, что моя любовь к Джеки автоматически переходит и на тебя. И я не собираюсь специально навязывать ему любовь к папе…
— То есть, ты собираешься настраивать его против меня? Осторожнее, красавица!
— Нет. Это слишком опасно для него. Я просто не собираюсь делать тебе рекламу.
— Ну и не надо. Это нужно тем, кто в чем-то не уверен, а я все прекрасно понимаю. Я знаю свои чувства к сыну… и к тебе, Вероника.
Он следовал за ней, и Вероника шла по коридору на ватных ногах, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями.
Если Джон Леконсфилд сумеет затащить ее в постель, она пропала и погибла. Дело не в девственности, Бог с ней, на дворе двадцатый век. Дело в самоуважении. Вероника Картер будет уничтожена морально.
Зачем она ему, это же смешно! Самые блестящие красотки всех столиц мира улыбаются Джону Леконсфилду и готовы пачками сыпаться к его ногам, а он, видите ли, возжелал приударить за черноволосой лохматушкой из Челси! Так она и поверила.
Нужно найти какой-то выход. Обезопасить себя. Причем так, чтобы ее не выкинули из треклятого замка, как ненужную вещь. Этого допустить нельзя, потому что Джеки не должен пострадать. Она поклялась в этом Марго.
— Джон?
— Я внимательно тебя слушаю.
— У меня есть одно условие.
— Назови его.
— Хорошо. Ты должен завоевать доверие Джеки за полгода. Если этого не произойдет, ты отправишь его обратно вместе со мной. Разумеется, навещать его ты сможешь в любое время.
— Согласен. Даю слово.
— Поклянись!
— Клянусь.
— Я серьезно.
— Я тоже.
Он протянул руку, и Вероника, после некоторого колебания, приняла ее.
И снова удар током, снова змейки по позвоночнику, снова странная слабость в ногах…
— Ты уверена, что победила, синеглазая?
— Я ни в чем не уверена. Я просто стараюсь быть объективной. Мы были вместе целую неделю — и никакого прогресса. Марго оставила сына мне, не тебе. Я собираюсь выполнить ее волю.
— Может, пари?
— У меня нет денег на пари.
— Но у тебя есть кое-что другое, в чем я очень заинтересован.
Она едва не задохнулась, но виду не показала, по крайней мере, постаралась не показать.
— И… что же это такое?
— Ну, девочка, не изображай из себя святую простоту. Докажи, что ты действительно уверена в себе. Прими пари.
— Если ты о том, чтобы я изображала из себя добрую нянюшку…
— Вероника! Я о другом. Ведь ты уверена, что мальчик не привыкнет ко мне за полгода?
— Уверена.
— Тогда тебе ничто не мешает принять мой заклад.
— В чем он заключается?
Темно-серые глаза бесстыже ощупали Веронику с ног до головы.
— Он очень прост. Если Джеки привыкнет ко мне раньше, чем через полгода, ты сама придешь ко мне в спальню, и мы станем любовниками, а будем ими до тех пор, пока я тебя не отпущу.
Некоторое время она просто молчала, не в силах даже завизжать от ярости. Потом с трудом прошипела:
— Не верю, что ты мог такое сказать! Это же выходит за всякие рамки…
— Совершенно верно. Но поскольку я все равно заведомо обречен на проигрыш, то…
Она прислонилась к стене, стараясь унять внезапную слабость. В голове зашумело, словно сразу несколько голосов заспорили о чем-то важном…
Потом из этого гула вылущилось четкое и ясное понимание: она хочет проиграть это пари! Потому что она мечтает оказаться в постели Джона Леконсфилда.
Означенный Джон с легкой улыбкой ожидал ее ответа, а она собиралась с силами.
Сейчас она докажет ему, что деньги, обаяние и смазливая внешность еще не дают повода считать, будто все женщины мира мечтают оказаться в объятиях лорда Февершема. Во всяком случае, она, Вероника Картер, совершенно не такая! Она сейчас назовет его бабником, крысой, похотливым бабуином!
— Я согласна. У тебя нет шансов. Некоторое время она пыталась убедить себя, что это сказала не она, но расплавленное золото, появившееся во взгляде Джона Леконсфилда, ясно доказывало обратное.
С ума она сошла, вот что. Этого стоило ожидать. У девственниц часто бывают заскоки, а если к ним еще подселить феодального мерзавца с внешностью архангела, то заскок просто неизбежен… право сеньора… право первой ночи… он войдет в ее спальню и овладеет ею… ах, нет, это она войдет в его спальню и покорно отдастся ему… наконец-то!!!
— Только никаких грязных штучек!
— Это каких же?
— Не знаю! Выдумать можно все что угодно. Закормить Джеки шоколадом и мороженым. Запереть меня в башню и не давать ему меня видеть. Подпоить и изнасиловать!
— Я не насильник.
— Не знаю, не знаю. Короче, все по правилам. Клянись!
— Клянусь, прекрасная дама. Никаких привораживающих напитков, никаких розовых лепестков на подушке, никакого рома в вечернем чае…
— Очень смешно!
На самом деле розовые лепестки на подушке ее крайне заинтересовали.
— Я хочу защитить нас с Джеки. Это серьезно.
— Я тоже серьезен, синеглазая. Я действительно ценю твое отношение к моему сыну. И восхищаюсь тобой. Именно это восхищение и заставляет меня с еще большим нетерпением ожидать твоего проигрыша… Нам будет очень хорошо, обещаю, красавица! Верь мне!
— Джон! Есть еще кое-что.
— Да?
— Что будет, если Джеки… если он будет слишком сильно напуган по приезде в Дартмур? Что тогда? Шесть месяцев пытки…
Лицо Джона окаменело, в глазах плеснула боль.
— Тогда ты увезешь его обратно. Я не дам ему пережить еще один ад. И не хочу видеть его страданий. Все чего я хочу — чтобы вы с Джеки дали мне немного времени. Совсем немного.
Она опустила голову, не выдержав тоски во взгляде Джона.
— Спасибо… Я пойду соберу вещи.
— Сначала давай руку. Ты приняла пари. Она тряхнула головой и нахально улыбнулась ему в лицо.
— Вот моя рука, Джон. Но ты обречен на неудачу.
— В моем словаре нет такого понятия.
— А стиральная машина?
— Это не неудача, а отсутствие информации. С Джеки все наладится, и ты будешь моей.
— Никаких шансов, Ваше лордство!
— Посмотрим, миледи.
— И замок ваш…
— Да дался тебе этот замок! С чего ты взяла…
— Я пошла собирать вещи. Дай пройти.
— Синеглазая?
— Да?
— Ты придешь ко мне сама и останешься до утра, и так будет столько дней, сколько я захочу.
— Ты будешь приезжать к нам часто-часто, и мы будем вместе ходить гулять в парк, а потом пить чай на Трафальгарской площади.
Она прошмыгнула в комнату и закрыла дверь, а потому не слышала последних слов лорда Февершема.
— Ты останешься до утра, синеглазая, и на всю жизнь…
6
Нужно было отдать должное мерзавцу-лорду, путешествие оказалось исключительно приятным и необременительным. Вероника, правда, дулась и молчала, лелея свою ярость, но мало-помалу начинала проникаться уважением к Джону Леконсфилду. Он ловко управился с багажом, быстро слетал в ближайший ресторан и привез оттуда целую корзину маленьких сэндвичей, горячих булочек и пирожков, несколько термосов с горячим чаем и кофе, холодным лимонадом и теплым молоком, а также салфетки, полотенца, упаковку памперсов и прочие необходимые в дороге мелочи.