— Ты вчера заставила Джереми ревновать. — Шанталь глотнула минеральной воды и поставила стакан па стол. — Он был просто вне себя, когда ты ушла. Он звонил утром?
— Нет, — сухо ответила Мишель. — Да я не очень-то и хочу его слышать.
— Из-за Никоса Алессандроса?
— При чем тут Никос Алессандрос?
— Он очень выгодная партия, поймать такого — большая удача.
— Кто, Джереми?
— Никос, — уточнила Шанталь с терпеливой улыбкой.
— Ну, знаешь, я не рыболов и не собираюсь никого ловить на удочку.
— У тебя есть время, может, пройдемся по магазинам? Мне надо кое-что прикупить из одежды.
Да уж, матери не откажешь в умении вовремя отступить.
— Я обещала Эмилио, что буду в галерее полтретьего.
Шанталь прожевала листочек салата и отложила вилку.
— Ну, тогда доедай свое пирожное и пойдем. Кофе выпьем попозже, хорошо?
Одежда, обувь, белье, парфюмерия. Все это вместе и по отдельности гарантировало, что мать не вернется больше к неприятному разговору, а потому Мишель с готовностью последовала за ней. Они ходили из одного бутика в другой, и всюду Шанталь что-то покупала, так что через полтора часа в руках у нее было три ярких больших пакета, а времени на кофе уже не осталось.
— Увидимся завтра, дорогая. Не переутомляйся.
Мишель чмокнула мать в щеку и постояла, наблюдая, как та бросает покупки в багажник и устраивается за рулем «мерседеса».
Было почти полтретьего, когда она вошла в галерею. Они с Эмилио полностью перестроили это трехъярусное здание. Полированный деревянный пол сиял сочным медовым цветом, стены, покрашенные в различные бледные тона, создавали хороший фон для экспонатов, солнечные лучи падали сквозь застекленную крышу, меняя угол освещения в течение дня.
Мишель остановилась на порохе, чувствуя гордость за то, что им с Эмилио удалось сделать в последние три года.
— Эмилио?
Она положила ключ обратно в сумочку и аккуратно закрыла за собой дверь.
— Мы здесь, cara ,— послышалось со второго яруса. — Со мной Бретт.
Невысокие ступени вели на второй ярус. На третьем располагалась квартира Эмилио.
Мишель живо взбежала наверх и вошла в зал, где предполагалось выставить произведения Бретта.
— Привет.
Мужчины взглянули на нее и снова занялись картинами, аккуратно составленными у стены.
— Cara,стань вон там и посмотри, — сказал Эмилио. — Как, на твой взгляд?
Следующие четыре часа они дружно работали втроем, потом художник ушел, а Мишель с Эмилио заказали но телефону пиццу, сделали несколько небольших перестановок и прекратили работу лишь после тою, как убедились, что все выглядит так, как они планировали.
— Он нервничает, — заметила Мишель и впилась зубами в горячую пиццу. Плавленый сыр, сладкий перец, пряности… как вкусно.
— Это его первая выставка, — проговорил Эмилио, глядя, как Мишель ест.
От его серьги в ухе разбегались солнечные зайчики. Темная трехдневная щетина на щеках и подбородке контрастировала с вытравленным до белизны ежиком на голове. Стройный, мускулистый, он носил обычно джинсы и футболки и имел самый что ни на есть авангардный вид. О сексуальных пристрастиях Эмилио ходили самые невероятные слухи, но он не делал ничего, чтобы их опровергнуть. Все это окружало его неким ореолом таинственности, и это ему нравилось. Ну а ближайшие друзья прекрасно знали, что он совсем не тот, кем прикидывается.
За сомнительной наружностью прятался острый практический ум, способность почти безошибочно угадать истинный талант и чутье ко всему, что могло привлечь платежеспособную публику, — качества, которые были не чужды и самой Мишель.
Их дружеские отношения были чисто платоническими и опирались на понимание, симпатию и уважение друг к другу.
— Ты какая-то задумчивая. Что-то случилось?
От проницательных глаз Эмилио не могла ускользнуть даже малейшая перемена в настроении Мишель, о чем он и говорил порой с излишней прямолинейностью.
Мишель, не отвечая, открыла банку с водой и поднесла ее ко рту.
— Мужчина? — продолжал Эмилио. — Я его знаю? Она поставила банку на стол и снова принялась за пиццу.
— Почему непременно мужчина?
— Тени под твоими прелестными зелеными глазками… — Он улыбнулся мягкой понимающей улыбкой. — Недосып, милочка. А поскольку ты редко засиживаешься в гостях до утра, то вряд ли причина в этом.
— А может, я просто волнуюсь из-за завтрашнего вернисажа?
— Нет, — уверенно сказал Эмилио. — Но если ты не хочешь об этом говорить, то не надо.
Мишель подняла на него глаза.
— Это один из гостей на званом обеде, куда меня пригласили. — Она мгновение помедлила. — И лучше б мои глаза больше его не видели.
— Да, проблема, определенно, — сказал Эмилио.
— Нет. Я не хочу, не позволю.
— Ну, cara,вряд ли это зависит от тебя. — Он тихонько засмеялся.
Мишель недовольно поморщилась.
— Почему ты так решил?
— Ты молода, красива, уверена в себе и способна справиться одной рукой с любым мужчиной, — проговорил он шутливым тоном. — И если на сей раз у тебя случилась осечка, то это уже интересно. Хотелось бы мне посмотреть на него.
— Этого никогда не будет, — отрезала Мишель.
— Ладно. — Эмилио поднял руки, сдаваясь, но на лице его так и осталась ироническая усмешка. — Доедай свою пиццу.
— Я это и делаю. — Мишель откусила хрустящий краешек и, взяв бумажную салфетку, вытерла пальцы. — Я помогу тебе все убрать и пойду домой.
— Коробка из-под пиццы, стаканы да банки. Что тут убирать?
— Ладно. Тогда я пошла. — Мишель поднялась на ноги и, наклонившись к Эмилио, коснулась его лица щекой. — Чао.
Двери галереи распахнулись в четыре пополудни, а спустя час все приглашенные были на месте и прохаживались по залу небольшими группами с бокалами в руках. Из умело расставленных усилителей неслись негромкие звуки музыки эпохи барокко, сливающиеся с приглушенным говором.
Мишель выбрала для сегодняшнего случая черное кружевное платье классического покроя на чехле. Туфли на шпильках, тонкие черные чулки, волосы, зачесанные назад и собранные в высокую прическу, и легкий макияж, подчеркивающий глаза, дополняли образ элегантной и стильной женщины.
К тому времени, когда нанятые официанты вынесли подносы с закусками, у многих картин Бретта уже висели таблички «Продано».
«Это успех», — с чувством облегчения подумала Мишель. Все шло прекрасно. Закуски выше всяких похвал, шампанское великолепное, атмосфера
,как сказал бы Эмилио.
Мишель посмотрела в дальний конец зала, поймала взгляд напарника и засмеялась.
— Еще один триумф, дорогая.
У Мишель екнуло под ложечкой. Джереми, и, как всегда, саркастичен. Мишель с натянутой улыбкой повернулась к нему.
— Вот уж не ожидала, что ты почтишь нас своим присутствием.
— Что ты, да я не пропустил бы такой случай ни за что на свете.
Джереми наклонился к ней, она слегка отстранилась, и его губы мазнули ее по щеке. Он прерывисто вздохнул, глаза его потемнели.
— Вижу, долгожданный Никос пока не появился. — Джереми отступил на шаг, скользя пальцами по ее руке.
Мишель подняла голову и наткнулась на его мрачный взгляд.
— С чего бы это ему появиться, если его не приглашали?
— Ах, моя милая Мишель, — с издевательским сочувствием начал Джереми. — Никос был на ланче у моих родителей, на яхте. И там очаровательная Шанталь пригласила его на сегодняшний вернисаж. — Он помедлил для пущего эффекта, прежде чем сказать главное: — Насколько мне помнится, Никос сказал, что соизволит прийти.
Ее сердце подпрыгнуло и сильно забилось.
— Правда?
Джереми иронически поднял бровь.
— Я не ошибусь, если скажу, что такая перспектива кое-кого не радует? — Он хохотнул. — У тебя такой ошарашенный вид.
«Спокойно, держи себя в руках», — твердила себе Мишель, стараясь отодвинуться от Джереми. Он удержал ее за руку.
— Оставь, прекрати этот бессмысленный разговор, — сказала она сердито, выдергивая руку из его цепких пальцев. — С вашего позволения, мне надо идти, — продолжала она отчужденно-вежливым тоном. — Надеюсь, вам понравится выставка. Я и Эмилио уверены в таланте и больших перспективах Бретта.
— Ах, этот противный Эмилио, — проговорил Джереми. — Ты знаешь, что он бисексуал?
Мишель не выдержала:
— Между прочим, это называется клеветой. Смотри, как бы тебе не оказаться ответчиком в суде.
— Не слишком ли горячо ты его защищаешь, дорогая?
— А ты… — Мишель задыхалась от возмущения, — ты первостатейный…
— Мишель!
Она вздрогнула всем телом. Интересно, давно ли Никос Алессандрос стоит тут и слушает, как она ссорится с Джереми?
Мишель медленно повернулась.
— Здравствуйте, — сказала она и застыла, почувствовав, как его рука ложится ей на талию.
Лицо его было непроницаемо, но за этим внешним спокойствием чувствовалось что-то мрачное, когда он коротко поклонился Джереми.
— Какие-то проблемы? — мягко спросил Никос, и Мишель почувствовала, что вот-вот заплачет.
«Да, проблемы, и еще какие! Джереми ведет себя Бог знает как, да еще ты заявился!» Она взяла себя в руки.
— Простите, но мне надо идти.
Мишель повернулась, чтобы идти, но Никос не отставал.
— Что вам от меня нужно? — Она тщетно пыталась высвободиться.
— Хочу помочь.
— Я не нуждаюсь в помощи!
Никос ухмыльнулся.
— Особенно в моей, да?
— Послушайте…
— Приберегите свой гнев до более подходящего случая.
— Какого такого случая? Я не собираюсь больше видеться с вами!
— Ну, вряд ли стоит на это надеяться, учитывая, сколько приглашений я получил от ваших родителей и Бейтсон-Берроузов, — сказал он, не скрывая усмешки.
Мишель захотелось его ударить. С нее было достаточно Джереми, чье невыносимое поведение за последние сутки можно было смело отнести на счет человека, шедшего рядом с ней.
— А что, если нам походить, посмотреть работы вашего протеже?
— Зачем? — вырвалось у Мишель, и она обнаружила, что смотрит, не отрываясь, в лукавые серо-голубые глаза.
— Ну, я ведь, можно сказать, потенциальный покупатель, а вы, как уверяет Шанталь, умеете находить молодые таланты.
— У мамы у самой настоящий талант восхваления моих предполагаемых талантов.
— Ну что за цинизм? Он вам не идет.
Они остановились у одного из полотен, и Мишель, перейдя на профессиональный тон, начала рассказывать о свете, цвете и стиле, о необычной технике Бретта, упомянув под конец, до какой суммы может возрасти ценность этой картины в ближайшие пять лет.
Никос убрал руку с ее талии, и ей вдруг стало холодно и неуютно, как будто ее бросили.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Какая из картин нравится вам больше всех? — поинтересовался Никос.
Они неторопливо передвигались от одного полотна к другому. Мишель время от времени приходилось отвлекаться, здороваясь с гостями, и всякий раз она вынуждена была представлять им человека, находившегося рядом с ней. В выражении лиц сквозило любопытство, и Мишель не знала, сердиться ей или не обращать внимания.