Как маленькая рыба-лоцман, Томеу устремился вперед вниз по изрытой колеями дороге из белого песка, которая извивалась, повторяя изгибы побережья. Остров был изрезан каналами с водой переливчато-синего цвета, а над скалами виднелись восхитительные белые виллы, небольшие сады, утопавшие в цветах, террасы для принятия солнечных ванн и трамплины для прыжков в воду.
Селина сказала:
— Я бы не отказалась здесь жить, — но настроение у Тони быстро ухудшалось, и он ничего не ответил.
Дорога превратилась просто в узкую тропинку между обсаженными хризантемами стенами садов. Она немного поднималась, затем спускалась к довольно большой бухте, где укрылись несколько рыбацких лодок, а большие яхты стояли на глубине.
Тропинка сбегала к задней части домов. Томеу поджидал их впереди. Когда он увидел, что такси взобралось на край холма, он слез с велосипеда, прислонил его к стене и начал разгружать корзины.
Селина произнесла:
— Должно быть, мы приехали.
Дом не выглядел большим. Задняя стена, выкрашенная в белый цвет, была глухой, за исключением крохотного оконца и закрытой ставнями двери, на которую падала тень от толстой черной сосны. Дорога за домом разветвлялась и уходила налево и направо, идя вдоль дворов других домов. Там и тут между домами узкие ступеньки вели к морю. Во всем был какой-то приятный налет случайности: развевающееся на веревках белье, несколько сетей, вывешенных для просушки, один-два тощих кота, греющихся на солнце и вылизывающих себя.
Такси Тони подпрыгнуло и вильнуло последний раз, и Тони пожаловался, что негде развернуться, что его такси не для таких плохих дорог, он предъявит иск, если поцарапается краска.
Селина почти не слушала. Томеу открыл дверь и исчез в доме, волоча свои тяжелые корзины. Такси резко остановилось, и Селина выбралась наружу.
Тони сказал:
— Я поеду развернусь и вернусь за деньгами.
— Да, — ответила Селина с отсутствующим видом, наблюдая за открытой дверью. — Да, конечно.
Он так быстро рванул, что ей пришлось отскочить в канаву, чтобы уберечь ноги от колес, а когда он уехал, она пересекла тропинку и, пройдя в тени сосны, боязливо вошла в открытую дверь «Каза Барко».
Она думала, что дом окажется маленьким, а вместо этого очутилась в огромной комнате с высоким потолком. Ставни были закрыты, и в комнате царили темнота и прохлада. Кухни не было, но невысокая стойка отделяла камбуз, похожий на небольшой бар, от основной жилой комнаты; за стойкой она нашла Томеу, который, стоя на коленях, запихивал продукты в холодильник.
Он взглянул на нее и улыбнулся, когда она наклонилась над стойкой. Она спросила:
— Сеньор Дайер?
Он отрицательно покачал головой:
— No aqui.
No aqui. He здесь. Сердце у нее упало. Он не вернулся из Сан-Антонио, и ей надо было как-то обмануть Тони, извиниться и попросить, чтобы он потерпел, тогда как ни один из них не имел ни малейшего представления, сколько придется ждать.
Томеу что-то сказал. Селина уставилась, не понимая. Чтобы показать ей, что он имел в виду, он вышел из маленького камбуза, прошел к дальней стене и начал открывать и распахивать ставни. Поток света и солнца ворвался в дом, и все заиграло красками. Почти всю южную стену, выходящую на бухту, занимало окно, а двойные двери с жалюзи открывались на террасу, закрытую от солнца тростниковым тентом. Низкая стена, несколько разбитых глиняных горшков и ваз с геранями, а за стеной — сверкающая голубизна моря.
Сам дом был разделен с учетом новейших веяний. Без внутренних стен, а крыша над камбузом образовывала небольшую галерею с деревянной балюстрадой, куда можно было подняться по открытой лестнице, напоминающей корабельный трап. Под трапом другая дверь вела в очень маленькую ванную. Отверстие высоко в стене для освещения и вентиляции, раковина, унитаз, примитивный душ, полка с бутылочками, зубной пастой и прочими мелочами, зеркало, а на полу круглая корзина для белья.
Остальное пространство было отдано жилой комнате с высоким потолком, необыкновенно уютной, выкрашенной в белый цвет, с каменным полом, устланным яркими коврами. В одном углу комнаты был широкий треугольный камин, наполненный ароматными древесными углями, которые, казалось, только и ждали легкого дуновения ветра, чтобы снова вспыхнуть. Очаг находился на высоте дюймов восемнадцати от пола, как раз то, что надо, если сидишь на удобном сиденье, и такое сиденье, чем-то похожее на полку, шло вдоль стены, а на нем вперемешку валялись подушки и коврики, груды книг, лампа, кусок веревки, которую начали плести, куча газет и журналов и коробка с пустыми бутылками.
Перед камином спинкой к террасе и морю стоял огромный провисший диван, на котором без особого труда могли бы поместиться шесть человек. Он был застелен бледно-голубым покрывалом и красно-белым одеялом. На другой стороне комнаты под прямым углом к свету стоял дешевый письменный стол с выемкой для колен, а на нем — бумаги, печатная машинка, открытая коробка с нераспечатанными письмами и бинокль. Из машинки торчал лист, и Селина не смогла удержаться, чтобы не взглянуть на него.
— Новый роман Джорджа Дайера, — прочитала она. — Ленивая лисица перепрыгнула через что-то или через охотничью собаку.
А далее — ряд звездочек и восклицательный знак.
Она опустила уголки рта. Конец надеждам мистера Ратлэнда!
Между камбузом и дверью находился колодец со стальным крюком для ведра и широкой полкой, на которой стояли наполовину пустая бутылка с вином и кактус. Селина посмотрела вниз и увидела темный блеск воды, понюхала ее — пахло сладко и приятно — и подумала: «Интересно, можно ли ее пить»; но бабушка всегда говорила, что нельзя пить воду за границей, если она не кипяченая, а сейчас не время рисковать желудком.
Она отошла от колодца, подошла к стойке в центре комнаты и посмотрела на галерею наверху. Она не смогла устоять против соблазна заняться исследованиями, забралась по лестнице и обнаружила очаровательную спальню с покатым потолком, с громадной резной двуспальной кроватью (и как они только ее туда затащили?), торжественно стоящей в высоком алькове. Для другой мебели места не оставалось, но возле низкой стены примостилась пара матросских сундуков, а в качестве шкафа служила провисшая штора. Вместо прикроватной тумбочки стоял перевернутый вверх дном ящик из-под апельсинов. На самодельных полках — книги, лампа, транзисторный приемник и корабельный хронометр.
С террасы ее окликнул Томеу:
— Сеньорита!
Селина спустилась по лестнице к нему. Мальчик сидел на приступке в компании огромной белой персидской кошки. Он обернулся и улыбнулся Селине, беря кошку на руки, как будто собирался отдать ей.
— Сеньор Дайер, — сказал он, показывая кошку, которая жалостно мяукала и вырывалась и, наконец, соскочила на пол, убежала в освещенный солнцем угол и с достоинством там уселась, положив хвост на передние лапы.
— Она очень большая, — сказала Селина. Томеу нахмурился. — Большая, — снова сказала она, разводя руками в стороны, показывая кошку размером с тигра. — Большая.
Томеу засмеялся:
— Si. Muy grande.
— Это кошка сеньора Дайера?
— Si. Сеньор Дайер.
Она подошла к нему и прислонилась к стене. Отсюда был виден небольшой треугольник каменистого сада с парой искривленных оливковых деревьев, и Селина вдруг поняла, что, как и все остальные дома, построенные на крутом склоне, «Каза Барко» стоял уступами, и терраса фактически являлась крышей эллинга, слипы из которого спускались вниз к воде. Несколько ступеней вели от террасы на нижний уступ, а прямо под ними расположились двое мужчин, занятые чисткой рыбы. Они аккуратно и точно работали ножами, их лезвия сверкали на солнце, потом мужчины промывали рыбу в море, взбалтывая спокойную зеленую воду. Томеу нагнулся, подобрал камешек и бросил его вниз, в мужчин, а те задрали головы, чтобы посмотреть, кто это, увидели Томеу и заулыбались.
— Hombre, Томеу!
Он что-то дерзко сказал им в ответ, на что они рассмеялись и опять занялись своей работой. Руки Селины чувствовали тепло каменной стены, а платье спереди оказалось выпачкано побелкой, как будто мелом со школьной доски. Она отошла и уселась на стену, повернувшись спиной к морю, и увидела веревку для белья, натянутую между двух крюков, а на веревке — кучу совершенно высохшего смятого белья. Рабочая блуза бледно-голубого цвета, пара плавок, белые парусиновые брюки с заплатами на коленках и пара старых теннисных туфель, совершенно поношенных и перекинутых через веревку связанными шнурками. На террасе также стояла кое-какая мебель, но не та, что рекламируется в журнале «Дом и сад». Потертый старый стул из тростника, деревянный стол с облупившейся краской, палубный шезлонг-ловушка, который разваливается, стоит только на него сесть. Ей было жаль, что она не говорит по-испански, чтобы поболтать с дружелюбным Томеу. Ей хотелось расспросить его о сеньоре Дайере. Что он за человек? Где его яхта? Когда, по мнению Томеу, он вернется из Сан-Антонио? Но прежде чем она смогла начать разговор с ним, звук возвращающейся машины Тони прозвучал как вестник Судного дня. Машина остановилась у дверей, и через минуту в дом вошел Тони в плохом настроении и с еще более зверским видом. Селине пришлось сказать себе, что не съест же он ее. Она твердо проговорила:
— Сеньор Дайер еще не вернулся.
Тони воспринял информацию в ледяном молчании. Затем достал зубочистку и стал ковыряться в болевшем заднем коренном зубе. Он вытер зубочистку о штаны, убрал ее в карман и произнес:
— Ну и что же, черт возьми, мы теперь будем делать?
— Я подожду здесь. Он должен скоро быть. Рудольфо сказал, что он скоро вернется. А вы можете либо тоже подождать здесь, либо оставьте мне свои имя и адрес и возвращайтесь в Сан-Антонио. В любом случае я прослежу, чтобы вам заплатили.
Не сознавая того, она говорила тоном своей бабушки, что, к ее собственному удивлению, сработало. Тони смирился с возникшей ситуацией. Он еще секунду-две потрогал зуб языком, а затем объявил о своем решении:
— Я тоже подожду. Но не здесь. В гостинице.
В гостинице был коньяк, и он мог провести сиесту в такси в тени дерева. Было уже половина третьего, а он не любил бодрствовать в это время.
— Когда сеньор Дайер появится, вы сможете прийти и сказать мне.
Селина готова была расцеловать его от облегчения, но она только сказала:
— Очень хорошо, конечно, я так и сделаю. — А затем добавила, так как он выглядел очень мрачным: — Мне очень жаль, что так вышло, но все будет в порядке.
Он пожал плечами, вздохнул и пошел назад к машине. Она услышала, как он завел мотор и поехал через холм к гостинице в Кала-Фуэрте. Селина успела подумать: «Бедный Рудольфо», а затем пошла назад к Томеу.
— Я остаюсь здесь, — сказала она ему.
Он нахмурился:
— Usted aqui.
— Да. Здесь. — Она показала на землю.
Томеу с пониманием ухмыльнулся и отправился собирать свои пустые корзины.
— До свиданья, Томеу, и спасибо.
— Adios, сеньорита.
Он ушел, и Селина осталась одна. Она прошла на террасу и сказала себе, что ждет своего отца, но она все еще не могла в это поверить. Она гадала, сможет ли он сам, без подсказки, узнать, кто она. А если нет, то как ему об этом сказать.
Было очень жарко. Солнце палило даже под навесом, и она не могла припомнить такой жары. Ее нейлоновые чулки, кожаные туфли и шерстяное платье вдруг сразу стали невыносимы. Они больше не казались удобными, а, наоборот, прямо до безумия не подходили.