– Карен, Карен! – позвала ее миссис Кордейл.
Карен с трудом поднялась с дивана и вышла в коридор. На улице прошел небольшой дождик, и с ботинок Энни натекла целая лужа. Но она по-прежнему стояла у входа и со смешанным выражением любопытства и упрека смотрела на сестру.
– Тебя там спрашивает какой-то мужчина, – наконец сказала она. – Симпатичный. Но очень мрачный…
Карен нахмурилась.
– Он сидит на скамейке около дома, – пояснила Энни. – Спросил меня, не знаю ли я Карен Кордейл. Я сказала, что я ее сестра. Надеюсь, ничего страшного?
Карен молчала. Она пыталась сообразить, кто это может быть.
– Ты никогда не говорила нам, что у тебя есть поклонник, – продолжала Энни. Она была немного обижена упорным молчанием Карен. – Ты могла бы быть и пооткровеннее с нами…
Миссис Кордейл энергично закивала, соглашаясь с дочерью. Ох уж эта тихоня Карен!
– Как он выглядит? – спросила Карен. – У меня нет никаких поклонников, и я никого не жду.
– О, ужасно симпатичный, светленький, в очках, – с энтузиазмом принялась описывать Энни внешность незнакомца. – Намного выше меня…
Карен уже не слушала. Она схватила плащ с вешалки и выбежала из квартиры. Это мог быть только Эд. Она нужна ему, раз он разыскал ее дом. Он ждет ее…
Карен в мгновение ока сбежала вниз. Ее догадка оказалась правильной. На скамейке возле ее дома сидел Эдуард Салливан в незнакомой Карен темно-синей рубашке и ковырял землю носком ботинка.
– Привет, – прошептала она непослушными губами, не понимая, что сильнее – радость от того, что Эд все-таки пришел, или боязнь того, что он может сказать ей сейчас.
– Привет.
Салливан неловко поднялся.
– Я не отвлекаю тебя от дел? – вежливо спросил он, словно был случайным знакомым, просто заглянувшим на огонек.
Карен отчаянно замотала головой, чувствуя полнейшую беспомощность.
– Мне захотелось тебя увидеть, – произнес он безжизненно, глядя куда-то вдаль.
Карен с усилием проглотила комок в горле, мешавший говорить.
– Что-то случилось? – прошептала она.
Что-то действительно случилось, иначе он не пришел бы сейчас к ней, и не стоял бы потерянно на не по-летнему пронизывающем ветру. Если бы все было в порядке, он дождался бы завтрашнего дня, когда они бы встретились в госпитале. Какую горестную весть он принес с собой?
Карен была настолько уверена, что Эд пришел сказать, что их совместная ночь была ошибкой, и что он очень сожалеет о том, что поддался искушению, что не сразу поняла истинный смысл его слов.
– Это я убил ее, Карен. Я убил ее…
Когда же смысл сказанного в полной мере дошел до нее, у нее перехватило дыхание.
– О чем ты говоришь?
– Я убил ее, – повторил Эд упрямо.
В следующую секунду Карен уже была в его объятиях, обнимая его, целуя, шепча ласковые слова утешения.
Когда они оба немного успокоились и сели на скамейку, Салливан рассказал ей подробности. Вскрытие показало, что миссис Джеймс Дилан умерла от отравления. Оказывается, у нее была аллергия на один из компонентов успокоительного, которое он вколол ей ночью. Об этой особенности было упомянуто в ее карточке. Видимо, женщина сама сказала об этом, когда ее привезли в больницу. Но Салливан слишком торопился к Карен, чтобы проверить это. Кто мог предположить, что у молодой, полной сил женщины аллергия на очень распространенный препарат? Страшное заблуждение.
– Я должен был проверить, – бормотал Салливан, машинально гладя волосы Карен. – Я должен был проверить. Но откуда я мог знать, что она не переносит этот чертов антибиотик. Это так редко бывает…
Сердце Карен разрывалось от боли за него. Любой их врач мог оказаться на его месте. Почему именно Эдуард Салливан допустил роковую оплошность? Как же ему теперь жить после этого?
– Эд, милый, любимый, все устроится, – твердила Карен, неистово целуя его глаза и губы. – Ты не виноват, это случайность. Как ты мог знать?
– Я должен был проверить! – воскликнул Салливан с горечью, отталкивая от себя Карен.
Это ранило ее сильнее всего. Все, что угодно, лишь бы он позволил ей быть рядом, разделить эту ношу. Только бы он разрешил ей помочь ему.
Но Салливан уже опомнился, привлек ее к себе снова.
– Прости меня, прости, – забормотал он. – Мне так тяжело…
Карен замерла в его руках, удивляясь тому, что даже в таком состоянии способна испытывать радость от его прикосновения. Она прижалась к груди Эда и слушала неистовые удары его сердца. Как он это переживет? – вертелось у нее в голове. Как он это переживет?
И тут новая ужасная догадка пронзила ее. Помимо угрызений совести есть беда пострашнее. Как это происшествие отразится на его карьере? О какой карьере вообще будет идти речь? Разве ему позволят дальше практиковать? Пусть Эд совершил ошибку не на операционном столе, но разве люди будут доверять врачу, который был недостаточно внимателен к пациенту? Наверняка созовут независимую медицинскую комиссию, и посторонние черствые люди будут копаться в событиях прошлой ночи, пытаясь разобраться с причинами, которые привели к трагедии…
Он этого не переживет. Карен закрыла глаза. Он, Эдуард Салливан, гордость и надежда хантервильского госпиталя, их звезда и любимчик, будет обвиняемым на позорном процессе, который оставит несмываемое пятно на его репутации.
А ведь на самом деле виновата в этом она. Карен чуть не застонала. Если бы Эд не решил устроить эту романтическую ночь, если бы она настояла на том, чтобы они не пили, если бы он вообще не заинтересовался ею…
Миллионы «если» и ни одной возможности повернуть время вспять.
Как он должен ненавидеть ее сейчас! И в то же время он обнимает ее, ищет у нее поддержки…
– Эд, я так виновата перед тобой, – громко всхлипнула Карен.
Он встрепенулся и опустил глаза на Карен, полулежащую у него на руках.
– Эд, это все из-за меня, – простонала она.
– Не говори ерунды, – строго сказал он. – Я должен был соображать, что делаю.
Салливан стиснул зубы так, что на скулах образовались желваки. Карен хотелось сказать ему, что она будет любить его независимо от того, что произойдет дальше. Будет ли он блестящим хирургом или нет. Что ей все равно, какова будет его репутация в глазах всего мира.
Но в то же время она знала, что вся ее любовь для Эдуарда Салливана будет очень слабым утешением. Работа слишком много для него значит. Карен сама мечтала стать врачом, и ей были понятны его чувства. Эд сломается, если его лишат возможности работать в больнице. Это была его стихия. Он не должен покидать ее.
И словно в подтверждение ее мыслей, Салливан прошептал, обращаясь к самому себе.
– Эта комиссия меня убьет…
– Какая комиссия? – быстро спросила Карен.
– По расследованию причин смерти Ланы Дилан, – пояснил Эдуард. – Думаю, мне не стоит больше думать о карьере хирурга. Ни одна уважающая себя больница не возьмет меня на работу.
Сказано это было все очень спокойно, но Карен предпочла бы, чтобы Эд ругался и стонал. Смертельным холодом веяло от его хладнокровия.
– Эд, это невозможно… – Голос Карен сорвался.
Она встала перед ним на колени, не чувствуя влажной земли. Отчаяние, охватившее ее душу, было слишком велико, чтобы она могла обращать внимание на подобные мелочи.
– Не грусти, малышка. – Салливан потрепал ее по щеке. – Я выживу… Наверное.
И тут Карен осенило. Ведь выход есть. Как же она сразу не сообразила? Она даже чуть не рассмеялась вслух, таким простым и легким показалось ей это решение.
– Эд, дорогой, любимый мой, – залепетала она, прижавшись к нему, обхватив его руками, словно защищая своим телом от всех напастей.
Карен целовала его руки, куртку, волосы. Она будто обезумела.
– Эд, милый, послушай меня, ладно? – бессвязно бормотала Карен. – Я сама все скажу, а ты слушай и соглашайся, хорошо? Поверь мне, любимый, так будет лучше. Я люблю тебя, Эд, дорогой мой, я все устрою…
Она говорила и говорила, и почти ничего нельзя было разобрать из ее речи. Но, видя ее состояние, Салливан послушно кивал и шептал слова согласия.
9
Утро выдалось на редкость солнечное и теплое, в первый раз по-настоящему летнее. Карен шла на работу с легким сердцем. Всю ночь она думала о своем решении. Это будет тяжело. Очень тяжело. Последствия даже страшно представить. Но зато она поможет Эду и сохранит их любовь. Он не должен пострадать из-за такого пустяка…
Карен немедленно укорила себя за то, что думает о смерти миссис Дилан как о пустяке. Да, ее гибель – страшная трагедия. Но это ни в коем случае не должно отразиться на Эдуарде Салливане.
В клинике Карен встретили настороженные взгляды. Все уже знали о происшествии и о назначенной комиссии и боялись проявлять какие-либо чувства до получения результатов. Это лишь убедило Карен в правильности ее решения. Если станет известно, что Эд сделал роковой укол, он превратится в изгоя. Никто из тех, кто раньше заискивал перед доктором Салливаном, не захочет общаться с ним, и его дурная слава будет лететь впереди него.
Нет, только не это.
– Карен, все собираются в кабинете доктора Мелтона, – сообщила ей Джессика в регистратуре. – Держись, все будет хорошо.
Карен жалобно улыбнулась. Это было первое выражение сочувствия. Много ли его останется на ее долю, когда она воплотит в жизнь свое решение?
– А Эд… доктор Салливан уже там? – спросила она, в первый раз не смущаясь из-за оговорки. Почему-то сейчас ей уже не казалось жизненно важным скрывать свои отношения с Эдом.
Джессика кивнула.
– Как он?
– Не знаю. Очень бледный. Ты иди. Думаю, там ждут только тебя…
Карен переоделась и пошла по коридору к кабинету главного врача хантервильского госпиталя доктора Мелтона. По дороге она равнодушно размышляла, кого из сотрудников он выбрал, чтобы разобраться в этом деле.
Карен робко постучала в дверь и вошла. Джессика не ошиблась, все были в сборе. За столом переговоров председательствовал сам доктор Мелтон. Это был невысокий полный мужчина, подававший большие надежды в молодости, но так и не пробившийся выше поста главного врача захудалой окружной больницы. Это не могло не повлиять на его характер, и без того испорченный запущенной язвой двенадцатиперстной кишки. В больнице доктора Мелтона не любили, хотя побаивались и уважали. Все знали, что для него самое главное – репутация его госпиталя, и он ни перед чем не остановится, если того потребует благо больницы.
Сейчас на лице Мелтона застыло брюзгливое выражение, не обещающее ничего хорошего для всех участников вчерашней трагедии. Комиссия, которая собрались сегодня, состояла из сотрудников больницы и должна была провести внутреннее предварительное расследование. Но Мелтон знал, что этим дело не ограничится. Обязательно нагрянут проверяющие, начнут выискивать недочеты в работе. И еще неизвестно, к каким выводам они придут.
Нельзя также сбрасывать со счетов мужа покойной, некоего Джеймса Дилана. Доктор Мелтон уже успел выяснить, что это весьма богатый и влиятельный человек. Не то чтобы это имело какое-то значение, когда дело касалось справедливости, но по опыту Мелтон знал, что такой как Джеймс Дилан способен доставить хантервильскому госпиталю и его главному врачу большие неприятности. Например, подать в суд и испортить репутацию больницы. Если бы не эта дурацкая авария, Лану Дилан никогда не привезли бы в хантервильскую больницу. Она слишком плоха для людей такого уровня. А теперь получается, что им придется расхлебывать эту кашу. Почему бы Лане Дилан не умереть в каком-нибудь шикарном частном госпитале?