— Совершенно верно. Я так решил. Мы пойдем туда в следующую субботу. Как ты на это смотришь?
— Я смотрю…
— Вот и прекрасно. Я заеду за тобой в семь сорок пять. И, пожалуйста, не беспокойся — мы проведем в этом клубе действительно приятный вечер. — Джон наклонился к ней и почти коснулся губами ее уха, отчего девушку опять бросило в жар. — Поверь мне.
6
В течение последующей недели Одри была занята тем, что совершала набеги на магазины. Она выкраивала на них время в обеденные перерывы, по окончании рабочего дня и целиком убила на «тупоумную гонку» субботу и воскресенье. За эту неделю бедняжка наверняка посетила не меньше сотни магазинов и отделов верхней женской одежды в центральном и других районах Нью-Йорка.
Хорошо еще, что ее босс как раз на эти дни уехал по делам за границу, и ему не пришлось наблюдать за странными метаниями своей секретарши.
Девушка лихорадочно искала миниатюрное черное платье. Слава Богу, она его нашла. И купила. Хотя обошлось оно ей раз в десять дороже, чем стоил билет в оперный театр. Хорошо еще, что у нее сохранились кое-какие деньги на банковском счету.
А началась вся эта свистопляска из-за того, что Одри солгала. Какой леший дернул ее за язык в том китайском ресторанчике, когда ей вдруг взбрело в голову сказать Джону, что у нее есть необыкновенное миниатюрное платье черного цвета, которое она еще ни разу не надевала, потому что не подворачивался подходящий случай? Неужели она не осознавала тогда, что всякое вранье впоследствии ложится на самого лгуна тяжелым бременем сожаления?
Да, теперь Одри сожалела о сказанном. Но поезд уже ушел. Вылетевшее слово не поймаешь. Пить надо было меньше, упрекнула себя девушка.
Прошло еще несколько дней; наступила пятница, и Одри приехала к Эллис. Когда они после ужина занялись мытьем посуды, девочка сказала:
— Вчера звонил папа.
— Да? И как он там, в Лондоне?
Джон почти ежедневно звонил и ей в офис или присылал телеграммы, но все их контакты носили сугубо деловой характер.
— Он возвращается завтра утром. — Эллис вся так и просияла от радости. — Сказал, что купил мне какую-то вещичку, но не сказал, какую.
— Гм-м… — Одри ополоснула последнюю тарелку и отжала мыльную губку. Через десять минут должна будет подойти Алберта, чтобы подменить ее. — У тебя запланировано что-нибудь на завтрашний вечер? Может быть, папа с дочкой захотят где-нибудь уединиться, поужинать вместе, а заодно и поговорить без всяких свидетелей?
— Папа с дочкой… поужинать вместе… поговорить? — Девочка посмотрела на нее такими умными глазами, словно ей было не восемь лет, а гораздо больше.
— Конечно. Между родителями и детьми бывают и такие отношения.
— Да, но когда речь заходит о чем-то таком, мой папочка становится… — На несколько секунд она замолчала, подыскивая нужное слово для характеристики отца. — Слишком рассеянным.
— И все-таки, мне кажется, вы могли бы провести вечер вдвоем, — продолжала мягко настаивать девушка. И у нее была причина для такой настойчивости: вследствие обстоятельств, не подвластных ее контролю, ей не хотелось идти завтра на запланированный ужин с Джоном (об их вылазке в джаз-клуб он напомнил ей по телефону сегодня утром), и она надеялась, что вместо нее с ним встретится Эллис. Поэтому Одри старалась уговорить девочку провести субботний вечер с отцом. — Завтра с утра вы с Албертой могли бы пройтись по магазинам, закупить продукты, которые любит отец, потом приготовить для него какое-то особое блюдо…
Но Одри не закончила фразу, потому что ее увещевательный монолог прервался твердым детским голосом:
— Нет смысла что-то готовить для него дома. — Эллис искоса взглянула на приходящую няню. — Разве вы не собираетесь идти завтра с моим отцом на ужин? Ведь вы договорились об этом еще до его поездки в Англию.
— Ах да! — Лицо Одри озарила лучезарная улыбка, которая наверняка могла бы затмить даже стоваттную лампочку. — Я совсем забыла! — солгала она.
— Как это вы могли забыть?
— Очень просто. — Одри сказала это таким тоном, будто забывать об условленных ужинах давно уже стало для нее привычным делом.
— Вы приготовили свое маленькое черное платье?
— А как ты узнала, что у меня есть такое платье? — полюбопытствовала девушка и, уперев руки в бедра, с прищуром посмотрела на маленькую собеседницу.
— О, о нем вчера упомянул папа, когда звонил из Лондона. — Девочка хмыкнула и удивленно взглянула на Одри. — Он надеется, что вы не забыли о назначенной встрече, и ему до смерти хочется поскорее увидеть ваше черненькое платьице. Лично я не могу даже представить вас в таком одеянии.
Моей подопечной явно не хватает дипломатического воспитания, разочарованно подумала приходящая няня.
— И папа тоже не представляет вас в этом платье, — с безжалостной откровенностью продолжала говорить Эллис. — Ведь вы всегда носите такие нелепые, скучные костюмы.
— Вовсе не нелепые! — Одри не выдержала и расхохоталась. — Если бы они были нелепыми, то не казались бы скучными. Но подожди еще годочков десять-пятнадцать, моя девочка, и если тебе самой придется столкнуться с необходимостью работать, ты тоже, как и многие другие женщины, обнаружишь, что возможности твоего гардероба не беспредельны.
— А как выглядит это ваше черное платье?
— Оно очень маленькое, миниатюрное… Э-э, одним словом, маленькое — это главная его характеристика.
По сути дела, это было самое миниатюрное, самое тесное платье из всех, какие она имела за всю свою жизнь. Продавщица скромного магазинчика на Манхэттене, где Одри заприметила и сразу примерила это платье, сказала, что сидит оно на ней великолепно и выглядит она в нем сексуально и блистательно. На седьмой день бесплодных поисков отчаявшаяся секретарша из «Моррисон энд кампани» опять заглянула в тот же скромный магазинчик, вновь выслушала восторженное песнопение продавщицы насчет того же миниатюрного платья, которое было сшито «как специально для вашей элегантной фигуры», и пошла ва-банк — купила дорогую обновку.
— Значит, вы купили это платье для работы? — спросила Эллис и с удивлением заметила, как ее наставница почему-то вдруг густо покраснела.
— Да. Для работы, — ответила Одри и с горечью подумала, что вряд ли у нее когда-нибудь появится возможность приобретать дорогие вещи еще и для повседневного использования.
— А я сначала думала, что это платье для выходных дней.
— Нет, Эллис, не совсем для… выходных.
— Потому что я бы не возражала, если бы и для выходных, — неожиданно затараторила девочка. — Я имею в виду… вы даже в этих своих нелепых рабочих костюмах все равно выглядите нарядно. Совсем не так, как, например, выглядела девушка, которую папа недавно приводил в дом, чтобы представить мне. Она была просто ужасная.
— Ты хочешь сказать, некрасивая? — Одри сосредоточилась, взяла себя в руки: ей ни в коем случае не следовало даже пытаться выуживать из ребенка информацию, которая ее никак не касалась. — Может, у нее на лице была сыпь?
— Нет, нет, Клара — красивая девушка, но… вы знаете…
— Занудная?
— Слишком заумная и самоуверенная.
Красивая, умная и уверенная в себе, мысленно подправила Одри слова девочки, которыми та описала незнакомую женщину. Очевидно, эта Клара была одной из последних в нескончаемой веренице любовниц или просто залетных подружек Джона. Что ж, у каждого человека своя река жизни, и ее течение никому не дано повернуть вспять.
И все-таки она невыносимо ревновала. Ей вдруг захотелось разорвать эту вереницу любовниц. И повернуть его реку вспять. А точнее — к себе.
На следующий день в половине восьмого вечера, когда до приезда Джона оставалось пятнадцать минут, Одри совсем не ощущала себя красивой, умной и самоуверенной. Но она прилагала максимум стараний, чтобы настроить себя в этот вечер на спокойный, доброжелательный лад и не говорить при нем никаких лишних, а тем более глупых слов. Девушка сидела перед зеркалом как на иголках. То и дело поглядывая на часы, она наносила на лицо последние штрихи грима и нервно ожидала звонка домофона.
Платье, в котором она, по уверениям продавщицы, выглядела очень сексуальной, облегало ее тело так плотно, что ей стало казаться, будто она обернула себя в самоклеящуюся пленку. И как только ее угораздило купить эту тряпку? Какой-то авантюрной торговке понадобилось всего десять минут, чтобы убедить ее сделать эту глупость. И вот результат: сосиска по имени Одри Эрроусмит, затянутая в черную пленку, которой к тому же не хватило, чтобы в достаточной степени прикрыть ее голые нога выше колен. Хорошо хоть была надежно прикрыта грудь. Зато на спине вырез у платья был настолько глубокий, что виднелось даже начало талии, и, конечно, при таком вырезе не могло быть и речи о том, чтобы надеть бюстгальтер.
Слава Богу, уже, по сути дела, наступила зима, и, пока они с Джоном будут добираться до джаз-клуба, она сможет прятать свое полуобнаженное тело под толстым пальто. Но как скрыть полуголую спину, когда они сядут за столик в клубе?
Девушка опять внимательно посмотрела на себя в маленьком зеркале и облегченно вздохнула, когда взгляд остановился на ярко-рыжих волосах. Несколько дней назад она их укоротила, и теперь они красиво обрамляли ее лицо в виде каре. Ей показалось, что эта прическа шла ей гораздо больше, чем обыкновенный пучок, в который она завязывала волосы раньше.
Это будет вечер в приглушенных тонах, — решила Одри, — и на всем его протяжении я буду прилагать максимум усилий, чтобы не молоть всякую чушь, как тогда, в китайском ресторанчике насчет своего «шикарного гардероба». Под тем или иным предлогом я буду отказываться от всех алкогольных напитков и вести себя как зрелая, рассудительная девушка, а не как непредсказуемая, эксцентричная пустышка.
К моменту, когда раздался сигнал домофона, Одри уже была готова к встрече. Быстро накинув на себя пальто и натянув тонкие перчатки, она спустилась в фойе и приветливо улыбнулась элегантно одетому мужчине. На нем был знакомый черный тренч, а шею закрывал кремовый шелковый шарф, небрежно заброшенный одним концом на спину. Джон тоже улыбнулся и сказал:
— О, я вижу, у тебя новая прическа!
По его тону Одри поняла, что он одобряет ее каре. Тряхнув волосами и проведя по ним рукой, будто ее собрались снимать на рекламный ролик, она произнесла:
— Просто я решила на днях укоротить свои рыжие пряди… Тебе так нравится?
— Очень красиво. В этой прическе есть какой-то шик.
Они вышли на улицу, сели в машину, и он стал плавно петлять в ее квартале по каким-то узеньким, тихим переулкам, о существовании которых она даже не подозревала. Когда спустя несколько минут перед ними появилась знакомая широкая автострада, Джон спросил свою спутницу:
— Ты была когда-нибудь в Лондоне?
— Кроме Нью-Йорка, Торонто и своего родного Оуэн-Саунда, я больше нигде в мире не была.
— Нигде?
— Именно. Ты в шоке? Я ни разу не была даже внутри самолета. Ни разу никуда не летала, — с детской простотой признавалась Одри. — И это лишь толика из многого того, что прошло или проходит мимо меня в этой быстротекущей жизни.
— И тебя такая судьба, кажется, раздражает, хотя по натуре ты не раздражительная девушка. — Он помолчал, улыбнулся и, искоса взглянув на нее, спросил: — Как же тебе удалось за всю жизнь ни разу не воспользоваться воздушным транспортом, когда он уже давно стал таким дешевым? Разумеется, относительно дешевым.
— Когда мы росли, в семье у нас никогда не водилось лишних денег, чтобы совершать полеты даже в ближайшие крупные города или страны, не говоря уже о воздушных кругосветках. — Она говорила задумчивым, чуточку грустным голосом. — Не забывай, сколько было нас у матери. И она никогда не проводила между нами разграничительной черты — ко всем детям всегда относилась одинаково. Не бывало так, что на какой-нибудь праздник или просто на выходные мама брала кого-то из нас с собой, а кого-то оставляла дома. В лесу, на пляже, в детском летнем лагере — всюду мы были все вместе. Даже когда я начала работать, у меня все равно не оставалось лишних денег, которые я могла бы в свое удовольствие пустить по ветру.