— Очень мило с твоей стороны пригласить меня на автомобильную прогулку, — заставила себя сказать Карина, переборов гордость и давая понять, что настроена дружелюбно.
— Чепуха. Это предписывают мне законы гостеприимства. Мой долг как хозяина — исполнять каждое твое желание. Не забывай, что ты в гостях у Редфордов.
— Такое забудешь… А я-то, дурочка, думала по своей американской наивности, что ты искренне решил сделать мне приятное. Куда там! Законы гостеприимства правят бал.
— Кстати говоря, хочу обратить твое внимание на следующее, — продолжал Алан деловым тоном, проигнорировав гневную отповедь своей спутницы. — Ты могла бы заказать из Нью-Йорка пару-тройку своих лучших работ. Здесь, на свадьбе, их смогли бы увидеть и оценить по достоинству, если там есть что оценивать, конечно, самые влиятельные люди Европы. Это стало бы колоссальной вехой в твоей карьере.
— Спасибо, но я не нуждаюсь в вехах, — передразнила Карина книжный слог собеседника. — И, если уж на то пошло, мне, поверь, хватает своих вех, и своей, как ты выразился, карьерой на сей день я вполне довольна.
— Неужели ты не нуждаешься в росте? Бизнеса не бывает слишком много, всегда остаются перспективы развития.
Испугавшись то ли человеческой речи вообще, то ли просто слова «бизнес», из ближайших кустов с щебетом вспорхнула стайка птиц, на минуту превратив небо в книжную страницу с расползающимися во все стороны буквами.
— Не берусь судить о бизнесе, здесь я некомпетентна. Могу лишь сказать, что искусство похоже на бизнес не более чем ласточкино гнездышко — на нью-йоркский небоскреб. Поэтому художнику — честному художнику, — как правило, все равно, сколько у него поклонников. Спасибо за предложение.
— И все-таки тебе придется как-то зарабатывать, а с такими возвышенными взглядами на жизнь ты, боюсь, далеко не уйдешь. Разве что если планируешь выйти замуж по расчету.
Карина с трудом подавила в себе желание влепить ему пощечину. Уж ее-то он, конечно, заслужил.
— Кажется, я уже говорила, что меня мало волнует денежный вопрос. Пока мои картины людям нравятся, я не испытываю стеснения в средствах и не спрашиваю себя, что будет тогда, когда они нравиться перестанут. Надо решать проблемы по мере их поступления, так мне кажется.
Алан промолчал — оттого ли, что ему нечего было сказать, или же оттого, что залюбовался калейдоскопом красок, мелькающих в нескольких метрах от них по обеим сторонам дороги.
— Видишь ли, — задумчиво протянул он, помолчав с минуту, — я занимаюсь бизнесом не от жадности и не от большой любви к роскоши, хотя и считаю, что лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным. Но я спрашиваю себя: а что, собственно, останется моим детям после моей смерти? Моему отцу, например, достался от деда кромешный ад, запустение и заросли лопухов. Прибавь к этому воспоминание о вечном дедовом пьянстве и тирании в семье. И я не позавидую ни отцу, который положил свою жизнь на то, чтобы как-то восстановить прежний порядок, ни деду, которого, будут вспоминать, презрительно морщась, еще поколений пять.
— Что ж, в моем случае, когда я через полвека оценивающе оглянусь на свою жизнь, количество удачно написанных картин не будет главным критерием успеха.
— А что же будет?
— Дом.
— У тебя нет дома? — съязвил Алан.
— Дом не в смысле четырех стен с крышей, а семья, очаг. Мои картины будут, боюсь, забыты еще раньше меня самой. И поэтому мой максимум — это оставить после себя атмосферу любви, воспитать добрых, любящих детей, не озлобленных на мир и предпочитающих открытую руку кулаку, таких, как Джейми.
Алан повернулся и посмотрел на нее. Карина поняла, что в их ситуации упоминание Джейми могло прозвучать двусмысленным намеком, и слегка покраснела. Но Алан не заметил этого, залюбовавшись ее развевающимися на ветру волосами и глазами, влажными от скорости. И по его взгляду она поняла, что, когда он говорил о землетрясении и о том, как был поглощен ею той ночью, это не было пустым комплиментом. Алан Редфорд был поистине человек пугающей силы и в иные моменты настоящей страсти.
Он кивком указал ей на плакат «Добро пожаловать в Брюстер», и она смогла наконец оторвать взгляд от Алана и оглянуться. По бокам простирался уже привычный глазу Карины пейзаж: цветущие луга, пересыпанные тут и там реденькими рощицами. В образованной тремя холмами ложбине уютно, как яйцо в гнезде, лежал крохотный городок.
— Настоящая двухэтажная Шотландия, — пояснил Алан. — На главной городской улице нет ни одного трехэтажного дома. Так что твои нью-йоркские архитектурные предпочтения…
— Ой, хватит! — воскликнула Карина, предчувствуя шутку в свой адрес. — Я тебе уже говорила, что терпеть не могу Нью-Йорк. Единственное, что в нем есть хорошего, — это так называемая культурная жизнь, в этом ему не откажешь.
— Перекусим в ресторане местного яхт-клуба. Он находится в бухте, и если в этом городе можно вообще найти прохладу, то там и только там. Своеобразный оазис.
— Отличная идея, — одобрила Карина, как будто ее несогласие с этим предложением могло хоть как-то повлиять на их планы.
Они ехали по оживленным улочкам с аккуратными, изящными домами и тенистым бульваром посередине, и Карину не покидало ощущение, что она попала в андерсеновскую сказку, где живут не всерьез, «понарошку». Слишком уж чисто было на улицах, слишком уж веселы казались прохожие. На подоконниках — цветы и просто зеленые растения; в сверкающих чистотой окнах — ни одной занавески, словно жителям Брюстера нечего скрывать.
— Вот мы и приехали, — объявил Алан, притормозив у очень милого ресторанчика.
Своим внешним видом он напоминал яхту и был оснащен парусами, мачтами и палубой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это и есть левый борт настоящей яхты, и, по умозаключению Карины, он потерял не так много: теперь у него были волны брюстеровских прохожих, свои штили, свои шторма. Только в том месте, где обычно плавают рыбы, теперь была выпилена дверь, из которой доносилась негромкая скрипичная музыка.
Ресторан был, как обычно, полон, но Алана мгновенно препроводили к зарезервированному для него столику. Он знал, что его появление здесь с незнакомкой вызовет любопытство и разговоры, и это была не последняя причина, почему он выбрал именно это место. И действительно, пока они шли между столиков, Алан кивком приветствовал знакомых, а те с интересом разглядывали Карину. Она, хоть и не готовила себя к выходу в свет, держалась безупречно. Если с ней здоровались, отвечала искренней дружелюбной улыбкой, если просто рассматривали, не опускала взгляда, а спокойно переводила его на другого человека или на интерьер. Ее платье чудесно подходило ее возрасту и фигуре. Карина не без тайного удовольствия отметила, как безвкусно одеты здесь некоторые молоденькие девушки, некстати напялившие на себя тяжелые, претенциозные вечерние платья, сидящие на них, как прабабушкин наряд.
Их столик находился в укромном дальнем уголке, где шум голосов не заглушал музыки. Желая посмотреть, как Карина держится на публике, Алан предложил ей сесть лицом к другим столикам, сам устроился напротив.
— Яблочный сок со льдом, пожалуйста, — заказала она, когда официант осведомился, что Карина желает выпить.
— Попробуй коктейль «Барракуда», тебе понравится, он очень освежает, — посоветовал Алан и, прежде чем она поняла, как выговорить диковинное название неизвестного напитка, отменил яблочный сок и попросил две порции «Барракуды».
Карина небрежным движением сняла шляпку и положила ее на плетеный стул рядом со своим.
— Еду, видимо, ты тоже закажешь сам? — поинтересовалась она с тем блеском в глазах, который ему так нравился.
— Разумеется.
Выходя из машины, Карина собрала волосы в пучок, закрепив его несколькими извлеченными из сумочки шпильками, и это придало ей еще более женственный вид. Но в то же время непринужденность прически делала Карину такой естественной и домашней, что нельзя было не залюбоваться. И когда ее темная, вьющаяся прядь соскочила вниз и запрыгала по гладкой, медового цвета щеке, Алан с трудом поборол желание вернуть этот манящий завиток шелка на законное место.
— Два македонских салата, Гамильтон.
Официант учтиво поклонился и отправился за напитками.
— Ты был прав, Алан. Здесь прохладно.
— Я рад, что тебе нравится.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Неужели ты не собираешься сказать мне, что всегда прав?
— Это было бы неправдой, — скромно признался Алан. — Я прав всего лишь в девяносто девяти процентах случаев.
Карина легко, мелодично рассмеялась.
— Как это понимать?.. А впрочем, неважно. Предлагаю тост: за то, чтобы мы легче признавали свою неправоту, но при этом реже ошибались!
— Думаешь, это возможно?
— Думаю, стоит попробовать. Кстати, прекрасный коктейль! Если салат будет так же хорош, я согласна проглотить свою гордость и впредь доверять тебе все заказы.
— Я в этом не сомневался. — Алан явно не оценил первого шага Карины к взаимопониманию, словно забыв, за что они только что выпили.
Вдруг его внимание привлек мужчина, возникший в дверях ресторана. Несмотря на то что тот стоял против света, Алан легко узнал его. Лео О'Коннор вернулся в Брюстер!
Все голоса в ресторане смолкли — присутствующие замерли в предвкушении интересного зрелища. Два врага встретились взглядами. Лео О'Коннор медленно скрестил руки на груди, попытавшись состроить презрительную мину, но попытка провалилась под немигающим взглядом Алана Редфорда, полным ненависти и неподдельного отвращения.
Секунд десять мужчины смотрели друг на друга в полной тишине, если не считать едва различимой скрипичной мелодии, льющейся из динамиков. Наконец Лео натужно, как провинциальный актер, выдавив из себя улыбку, направился к столику Алана и Карины.
— Сколько лет, сколько зим! — воскликнул он с сильным ирландским акцентом. — Как дела, приятель?
— Как и у большинства людей в этом городе: чем дальше от тебя, тем лучше, — довольно холодно ответил Алан. — Твоим, как ты выразился, приятелем я, заметь, никогда не был и не буду. Что ты здесь забыл?
— Как что? Красивых девушек, конечно. — С этими словами он послал Карине масленую ухмылку, которую некоторые дамы сочли бы неотразимой. — Не представишь меня своей очаровательной подруге?
— Нет, не представлю. Этой привилегией пользуются мои друзья, а ты, как я уже сказал, не в их числе. Ты сильно постарел, О'Коннор. В чем дело, тюрьма пришлась тебе не по вкусу? — Алан говорил спокойно, но громко, и последнюю фразу, несомненно, услышали все сидящие в ресторане.
Лео покраснел.
— Я вижу, ты из злопамятных. Зря я пытался…
— Пошел вон! Некоторые вещи не прощаются!
Лео О'Коннор коротко, но учтиво кивнул Карине.
— До свидания, мисс. Надеюсь, мы встретимся с вами при иных обстоятельствах.
Алан ответил за нее:
— Только в том случае, если я не буду против. Но О'Коннор уже поспешно направлялся к выходу. Карина сидела в оцепенении, словно увидела перед собой гремучую змею. Не ожидавшая, как и большинство присутствующих здесь, такой грубости от Алана, она сделала, прежде чем заговорить, два больших глотка «Барракуды»… для смелости.