– Это маленький цветочек, желтый, с коричневой серединой, которая такого же цвета, как ее глаза.
Он кивнул:
– А я когда впервые их увидел, то подумал о маковой сердцевине.
– Да, тоже похоже. Когда она вырастет, сведет с ума всех ragazziв Римини.
Леон рассмеялся:
– Твое знание итальянского впечатляет. Будем надеяться, что это случится не завтра.
– Ну, не знаю. Дети растут очень быстро. – Белла поцеловала девочку. – Тебе приятно, дорогая? Мне очень. – Белле в самом деле никогда еще не было так хорошо, как в эти мгновения.
– Тут мы с тобой единодушны, – произнес Леон.
Купание закончилось, Белла закутала ребенка в вафельное полотенце, а Леон достал спальный комбинезон.
– Вот бутылка. – Он протянул ее Белле. – Хочешь ее покормить?
– Ты же знаешь, что да.
Белла села в кресло-качалку с девочкой на руках и начала напевать колыбельную. Кончитта после всех развлечений дня быстро задремала. Бутылочка не успела опустеть, как она смежила ресницы. Они были длинными, как у Леона. Скоро девочка уже спала глубоким сном.
– Теперь, раз мы предоставлены сами себе, я хочу пригласить тебя на морскую прогулку на катере, – произнес Леон, когда они тихо покинули детскую. – Ты должна увидеть берег с моря. Это незабываемое зрелище. Причал в двух шагах отсюда, утром ты шла в противоположную сторону. Я хотел бы обсудить с тобой один важный вопрос. Я, кажется, нашел решение нашей проблемы.
– Я тоже. – Белла в воскресенье, как и задумала, улетит в Нью-Йорк, и Леону не удастся ей помешать.
– Прекрасно, значит, обменяемся мнениями, – произнес он тоном, не допускающим возражений. – Давай встретимся в патио минут через двадцать. Захвати накидку, ночью на воде бывает прохладно.
Кивнув, Белла спустилась в свою спальню. Она не представляла, какой выход придумал Леон, и не хотела его слушать, потому что вопрос касался душевного спокойствия Данта.
В дверь постучали.
– Синьорина! – На пороге стояла Клара. – Графиня Малатеста звонила, пока вы купали девочку. Она просила вас перезвонить. – Горничная протянула ей листок бумаги с записанным в нем телефоном.
– Спасибо, Клара.
Она ушла, и Белла, достав из сумки мобильный, позвонила матери.
– Арабелла? – ответила Люсиана.
Белле до сих пор не верилось, что она запросто разговаривает с матерью, которой ей так не хватало всю жизнь.
– Мама! Я так рада, что ты позвонила. Слышать твой голос… для меня это чудо.
И я хотела сказать тебе то же самое, дорогая. Как провела день?
– Я гуляла по городу, потом Леон повез меня и Кончитту смотреть на дельфинов. Потом мы покормили девочку и искупали. Она недавно заснула. – Разумеется, Белла не стала ничего говорить о влечении, которое она испытывает к Леону. Только при мысли о нем у нее пересыхало во рту так, что было трудно глотать. – А как Дант? Я о нем очень беспокоюсь.
– Говоря по правде, он и нас беспокоит. Они с женой весь день не покидали своих апартаментов. С тех пор как у них отдельный вход, мы их почти не видим. Мы с Саллисто все равно считаем, что поступили правильно, рассказав им правду. – Люсиана помолчала мгновение, затем продолжила: – Но я знаю: муж переживает.
– Мне кажется, когда бы Дант ни узнал, он отреагировал бы одинаково. Может, вечером он как раз решит поговорить с вами, поэтому я сегодня не приеду. Можно мне повидать тебя завтра?
– Утром я заеду за тобой, и мы вместе прокатимся. Хочу познакомить тебя с моей жизнью. Мы будем разговаривать и кутить напропалую. Что скажешь?
Белла улыбнулась:
– Звучит здорово.
– Скажем, в половине девятого?
– Отлично, я буду готова. Мама, я люблю тебя.
– А я тебя. Разве неудивительно, что мы можем говорить это друг другу?
– Да.
Белла бросилась на кровать, вспоминая тот день, когда Клифф объявил ей, что в их семье она нелюбимая и ненужная.
Тогда Белла была ребенком и отреагировала по-детски. Сейчас она была взрослой и понимала недовольство Клиффа, как и Данта. В обоих случаях именно она, Белла, стала причиной их страданий. И сейчас в ее силах положить этому конец.
Когда настала пора выходить, Белла схватила свитер и торопливо спустилась в патио. Она, конечно, выслушает Леона, но ничто не заставит ее отложить свой вылет в Штаты в воскресенье.
Увидев ее, Леон сразу понял: что-то произошло.
– Что случилось?
– Я поговорила с мамой по телефону. Дант весь день не показывался.
– Несколько минут назад мне то же самое сказал отец, но это неудивительно. У него такая манера – прятаться.
– Что значит – такая манера?
– Есть вещи, которых ты не знаешь.
Она прерывисто вздохнула:
– Я знаю одно: мой приезд в Римини причинил ему боль.
– Это я причинил ему боль.
Она посмотрела на Леона:
– Как ты можешь такое говорить?
– Так и есть. Именно я организовал вашу встречу. Этого Дант не смог стерпеть и набросился на меня.
Белла покачала головой:
– Это настоящая драма. Мама предложила завтра утром покатать меня. Может, когда Дант увидит, что она ушла, он захочет поговорить с отцом?
– Не думаю.
– Почему ты так уверен?
– Я объясню, когда мы поднимемся на катер. – Леон меньше всего хотел, чтобы Белла считала причиной всех бед себя.
Он помог ей взойти на борт комфортабельного катера. Заставив ее надеть спасательный жилет, он отвязал концы и запустил двигатель. Они медленно вышли из бухты.
Белла оперлась коленями на скамью и облокотилась о борт:
– Здесь всегда так спокойно?
– По вечерам да. Но ближе к ночи поднимется ветер.
– Зрелище действительно потрясающее. В сумерках с этими огоньками на берегу все выглядит просто сказочным.
– Твои глаза сейчас цвета сумерек…
Слова Леона встревожили Беллу.
– Ты хотел рассказать про Данта.
– Когда наша мать умерла от рака, мне было одиннадцать, а Данту десять. Несколько лет мы были безутешны. Отец всегда был погружен в свой бизнес, и только мама играла с нами и делала нашу жизнь увлекательной. Она умела это, как никто другой. Мы обращались к ней с любой проблемой, и она всегда все улаживала.
– Вам очень повезло.
– Да, но после ее смерти в нашей жизни образовалась пустота, которую ничто не могло заполнить. Иногда Бенедетта видела, как я гуляю по саду, и присоединялась ко мне со своей собакой. Она ничего не говорила, но ее присутствие уже было некоторым утешением, и я начал делиться с ней всем, что было на душе. Но у Данта, к сожалению, не было такого товарища, а я сам не поддержал его.
– Не говори так! Даже просто иметь брата или сестру – это уже много. В приюте было несколько сестер и братьев, так им даже не надо было ничего обсуждать – так сильна была связь между нами. Если бы ты мог поговорить об этом с Дантом, я уверена – он сказал бы, что для него много значило иметь брата.
Леон некоторое время внимательно смотрел на Беллу, затем ответил:
– Ты очень проницательна, и иногда я даже побаиваюсь. Но ты еще не дослушала до конца.
Она невесело улыбнулась:
– Не забывай, у меня была прекрасная возможность наблюдать чужую жизнь. Ты наверняка встречал таких, как я. Со временем я перестала себя жалеть.
– Ну, сейчас ты преуспевающая деловая женщина.
Белла подалась вперед:
– Что же не так в твоих отношениях с братом? Мне хотелось бы понять! Это было очень тяжело, когда Саллисто объявил, что собирается снова жениться? – Глаза ее были полны сочувствия.
– Ответить честно?
Белла кивнула.
– Мы с Дантом почувствовали себя преданными.
– Бедные!
– По правде говоря, я никак не мог представить его с другой женщиной. Наша мама была идеальной, она все превращала в забавную игру, всегда веселая, оживленная, всегда готовая выслушать и помочь. После ее смерти в доме воцарилась мрачная атмосфера. Каждый вечер Дант приходил ко мне в комнату и горько плакал. И мне приходилось сдерживать слезы и утешать его.
– Как это грустно. Думаю, ваше горе гораздо тяжелее всего того, что я терпела в приюте. Быть сказочно счастливыми с такой матерью и вдруг лишиться ее…
Он глубоко вздохнул:
– Но все стало еще хуже, когда отец привел Люсиану в палаццо. Наследница «Донателло Даймонде» по возрасту годилась ему в дочери. Мне она показалась холодной и замкнутой.
У Беллы сжалось сердце.
– Не могу ее представить такой.
– Потому что встреча с тобой сделала ее другим человеком. Я в то время ненавидел Люсиану за то, что она такая красивая. Было понятно, чем она так привлекла отца. Как тебе говорила библиотекарь, ходили слухи, что мать Люсианы, а потом и отец ее были убиты.
Белла кивнула.
– Кое-какие слухи связывали с этими преступлениями моего отца, но я знал, что он не способен на такое. Меня переполняла злость.
– Почему?
– Я был уже достаточно взрослый, чтобы понять, – женился он на ней не по любви. Он сделал то, что делали до него другие Малатеста, – прибрал к рукам фамильное богатство Донателло, присоединил его к нашему семейному достоянию. Тогда по городу усиленно ходили всевозможные слухи. Все ждали – появится ли на свет новый наследник. Я считал, что он предал маму, и не мог его простить. Дант чувствовал то же самое и хотел убежать из дома.
– Как ужасно! – прошептала Белла.
– Я сказал отцу, что пока этого нельзя делать, но когда нам исполнится восемнадцать, мы непременно уйдем. А до тех пор должны терпеть и жить с этими жуткими слухами о семье Донателло. Но потом я сам предал его, когда решил уехать в колледж.
– Ты должен был жить собственной жизнью.
Он рассеянно провел рукой по волосам.
– Его утренняя вспышка показала мне, что тогда я совершил ошибку. – Леон резко встал, чтобы облегчить боль, терзавшую его изнутри.
– О чем ты?
– Я бросил Данта наедине с его горем. А должен был остаться и помогать ему. Я не остался. Папин брак и сопутствующие ему сплетни внушали мне такое отвращение, что я дождаться не мог, когда покину палаццо. Я мог бы прекрасно учиться в здешнем колледже, но уехал в Рим, чтобы оказаться подальше от дома. И за годы моего отсутствия горе Данта превратилось в ожесточение. Когда я вернулся, у него уже появились свои друзья. Я поселился на вилле и занялся бизнесом. Потом стал все больше времени проводить с Бенедеттой, и мы с братом отдалились друг от друга. И произошло это по моей вине.
Белла положила ладонь ему на руку. При этом по всему его телу разлилось непроизвольное наслаждение.
– Ты ничего не мог поделать, – проговорила она.
Леон посмотрел на ее руку:
– Нет, мог, но слишком носился с собственной болью. Дант внешне не проявлял признаков протеста, но можно представить, какое смятение было у него в душе, когда отец и Люсиана поженились.
– Отец не пытался сначала подготовить вас к своему браку с моей мамой?
– Говоря по правде, нет. Но если бы и попробовал, это ни к чему бы хорошему не привело. Будь уверена, что я никогда не переставал любить отца, но нас разделила пропасть. Пока я учился, не терял с ним и Дантом связи, даже приезжал на каникулы. Но прошло четыре года, прежде чем я окончательно вернулся в Римини. После этого брат уже больше не делился со мной своими мыслями. Та близость, что раньше была между нами, навсегда исчезла. Боюсь, что для него это стало обидой, которую он мне так и не простил.