- Нам, нужно, подготовится. Мы отбили нападение вампиров, но нам помогали. Если мы собираемся столкнуться с более сильным противником, например Носферату, мы должны сражаться объединившись.
Она провела пальцем по волосам на его груди - она казалась просто зачарованной их неподатливой природой.
- Да.
- Нам стоит потренироваться.
- Где?
- В подвале этого дома есть скрытая от дневного света комната.
- Господи, Бишоп.
Она была удивлена, и это отражалось на ее лице.
- Кому принадлежит это место?
Он улыбнулся.
- Другу.
- Женщине?
В ее глазах отразилось подозрение и ревность, и он бы рассмеялся, если бы не был абсолютно обнаженным, а она такой, ощетинившейся.
- В общем-то, да.
- Она является твоей возлюбленной?
Ревность это была или нет, но это задело его гордость.
- Ты серьезно полагаешь, что если бы это было действительно так, я бы мог остаться здесь с тобой?
- Прости.
Она выглядела настолько смущенной, что он тут же простил ее.
- С моей стороны это было довольно мелочно и глупо.
- И ревниво.
Ему нужно было это произнести.
- Не без того.
Она рассердилась на него. Проклятье, она могла выглядеть довольно жесткой, если хотела.
- Мне это не нравится.
С другой стороны Бишоп был доволен, что так произошло. Ему было приятно осознавать, что он ей не безразличен.
- Я же не расспрашиваю о твоих возлюбленных.
- У меня был только один. Мой жених.
Его словно окатило холодной водой. Жених. Она никогда не упоминала прежде, что была помолвлена. Он осознавал, что не был первым, и его это особо не заботило, но идея о том, что в ее жизни есть еще кто-то, кто займет его место, как только он исчезнет, переполнила его ощущением, имя которому - гнев.
Разрушительный. Гнев.
- Ты не свободна?
Она слегка улыбнулась.
- Ревность?
Он прорычал в ответ:
- Не дразни меня, Марика.
- Я была помолвлена, да.
Она изучала рисунок на стеганном одеяле, избегая смотреть ему в глаза.
- Но Георг передумал жениться на мне, после того, как я убила его отца.
Бишоп всякого повидал за свою жизнь, но даже он не мог скрыть удивления.
- Ты что?
- Саприк восстал из могилы, став вампиром. Он напал на ребенка. Я убила его.
Его подташнивало от услышанного.
- Новорожденному вампиру нужна кровь. Очнувшись взаперти, продираясь наружу, они иногда, теряют рассудок и хватают первое, что попадется им на глаза.
- Добыча. Ты же ведь не рассматриваешь так людей, правда?
- Нет, но мне нужна человеческая кровь, чтобы выжить, Марика. Никто и никогда не сможет этого изменить. Ты можешь это принять или не принять.
Гнев вспыхнул в ее темных глазах.
- До тебя, я всех вампиров считала бездушными монстрами. Я не в состоянии "принять" все и сразу, как сильно бы ты этого не хотел.
Вздохнув, Бишоп обнял ее и опустился на кровать, уложив ее голову на свое плечо.
- Прости. Есть вещи, которые мне по началу тоже было трудно принять.
- Ты говоришь так, словно я - вампир. Это не так.
Он напрягся.
- На половину.
- Но это не одно и тоже. Есть многое в тебе, что мне трудно понять.
- Как насчет твоих драгоценных людей? Ты способна осмыслить все, что ими движет?
Она отодвинулась и резко поднялась, так, что теперь она смотрела на него сверху вниз.
- Зачем ты так?
- Ты полагаешь, что наличие человеческой крови дает тебе какое-то превосходство?
- Вовсе нет.
Она уставилась на него.
- Я помню, что ты считаешь, что люди ненавидят то, чего они не в состоянии понять, Бишоп. Я не ненавижу тебя, просто не всегда понимаю. Не стоит сравнивать меня с теми, кто не имел ни малейшего желания узнать тебя таким, какой ты есть.
Ее слова не взирая на их назидательность, понравились ему. Он посчитал глупым что-либо отвечать, вместо этого он поцеловал ее. Он целовал ее до тех пор, пока хватало дыхания, и вся неприязнь между ними не улетучилась.
Когда она открыла глаза, ее внимательный взгляд был полон изумления.
- Я вспомнила, где я прежде видела кольцо, которое нашел Сергей.
Он покачал головой.
- Ты думала о том чертовом кольце, пока я целовал тебя. Где ты его видела?
Выражение на ее лице было полно страха и боли.
- Марика? У кого ты видела это кольцо?
На ее глазах выступили слезы.
- У моего отца.
Бишоп не хотел, чтобы она посещала отца в одиночку, он буквально настаивал на этом.
Именно по этому, Марика дождалась рассвета, подождала, когда он уснул и выскользнула из дома в конюшню.
Насколько это было глупо с ее стороны, особенно если ее отец был действительно в союзе с людьми, хотевшими ее похитить, но глупой она вовсе не была. Она оставила Бишопу записку с пояснениями куда отправилась, на тот случай, если она не вернется. Она не хотела, чтобы он думал, что она просто сбежала. Она была готова к его гневу, что ослушалась его, но не хотела, чтобы он думал, что она бросила его.
Дом, в котором она родилась, находился высоко в горах, укрытый пышной зеленой растительностью. Он не был похож на величественные замки, вместе с тем он вовсе не выглядел убогим. Солнце играло лучами на выбеленных внешних стенах. Крыша была укрыта черепицей, переходившей от красновато-коричневого до темно- коричневого оттенка. И хотя округлые окна казались небольшими, их было достаточно много.
Одним из немногих сохранившихся воспоминаний являлся дом, заполненный светом.
Если она хоть сколько-нибудь разбиралась в своем отце, то света в его душе было достаточно, чтобы спасти его от тьмы.
В то время когда она ехала по длинной извилистой тропинке, она больше не ощущала за собой вины, за то, кем являлась. Это был ни ее выбор, значит, и ее вины в этом не было. Она больше не была обременена ненавистью, той, которую, ее отец испытывал к вампирам или к ней, поскольку, она была полукровкой.
Молодой слуга встретил ее во внутреннем дворе. По все видимости он не знал кто она, поэтому просто улыбнулся и предложил отвести в конюшню ее лошадь. Она поблагодарила его, сообщила ему, что она ненадолго и отпустила его.
Стук ее каблуков отдавался эхом, когда она подходила к парадному входу. Каждый шаг отдавался в ее сердце, сжимая ее горло. Она не была в этом доме так давно – не испытывала потребности в этом. Это не было ее домом, и в то же время, она имела полное право находиться здесь.
Конечно теперь, после рождения сына это прекрасное место перейдет к нему. Ей оно и не было нужно.
В не зависимости от тех прав, которые она имела, она взяла дверной молоточек. Стук от него прокатился гулким эхом по всему двору.
Домоправительница - женщина лет шестидесяти по имени Анна открыла вскоре дверь. Она выглядела столь же сердитой и несчастной, как ее и запомнила Марика. Только теперь сама Марика стала взрослее и выше, и превратилась в подобие легенды в этих краях.
Анна уставилась на нее, словно перед ней предстал сам Дьявол.
- Ты.
- Доброе утро Анна. Мой отец дома? - Она поставила на порог ногу, ожидая, что женщина пропустит ее.
- Зачем ты сюда я вилась? Убирайся.
Марика стиснула зубы.
- Он дома?
Лицо старухи олицетворяло маску ненависти.
- Ты не можешь сюда войти без приглашения, а я не приглашала тебя, вампирское отродье!
Все в доме были в курсе ее происхождения, но никогда не говорили об этом из-за страха перед хозяином. В то время, как все в округе считали ее героем, в ее собственном доме к ней продолжали относиться, как к монстру.
- Это мой дом, старуха, - напомнила ей Марика, отталкивая ее, и проходя в холл. - Я не нуждаюсь в твоем приглашении.
Ей не нужно было особого приглашения, чтобы войти, куда бы то ни было, но она хотела поставить домоправительницу на место. Она уже наполовину пересекла холл, когда дверь затворилась. И послышались торопливые шаги, догоняющие ее. Если этой противной старухе угодно преследовать ее - на здоровье, но она сумеет добраться до своего отца раньше нее. Весь дом был пропитан ее запахом, но она не стала обращать на это внимания, как сделал бы это Бишоп. Вместо этого она сконцентрировала все свое внимание на новом запахе.
Ее брат.
Небольшое счастливое семейство расположилось в гостиной возле небольшого столика, возле французских дверей, которых не было там прежде, когда Марика бывала здесь. Интерьер претерпел определенные изменения. Он стал современнее, приобрел французский оттенок. Казалось, что ее мачеха была поклонницей модных направлений.
Когда она вошла в комнату, они обернулись к ней. Она вошла без стука. Если бы она остановилась, чтобы постучать, возможно, у нее не хватило бы духу, чтобы войти.
Она первая заметила отца вместе с его женой. Она оказалась привлекательной молодой женщиной со светлыми волосами и зелеными глазами. Ее и без того светлая кожа побледнела, когда она поняла, что за гость к ним явился.
- Константин, - прошептала она.
Он поднял голову. Сердце Марики замерло в груди, ожидая его реакции.
Его темные волосы подернулись сединой, кожа его лица казалась более бледной и тонкой, а в остальном он оставался тем же самым изящным, обаятельным человеком.
Только теперь в нем присутствовала удовлетворенность, которой прежде не могла дать ему его дочь.
Его серые глаза распахнулись в удивлении. Он отложил салфетку и медленно поднялся. Он, в самом деле, полагал, что она способна атаковать и вцепиться ему в горло, если он будет двигаться слишком быстро?
- Марика? Мой Бог, Марика!
Она ожидала удивления, возможно даже агрессии. Но она не ожидала, что он двинется к ней с распахнутыми объятиями. Она не ожидала, что он обнимет ее так, словно всегда любил ее. Очевидно, не хватало только Анны, и наконец домоправительница тяжело дыша ввалилась в комнату.
Прикрыв глаза, Марика позволила себе насладиться этим моментом - всего одним моментом - прежде чем выскользнуть из его объятий. Она оставалась решительной, ее тон звучал отстраненно:
- Здравствуй, папа. Прости, что прерываю твой завтрак.
- Тебе не за что извиняться. Ты уже позавтракала? Хочешь кофе и ли чего-нибудь еще?
Почему в нем сквозило столько сердечности? Почему она не была в состоянии игнорировать это?
- Не хочу вас обременять...
- Ты не обременяешь.
Он повернулся к ошеломленной домоправительнице.
- Анна, принеси чашку для Марики.
Старуха, как видно не желала уходить, но обязанности взяли над ней верх, и она вышла из комнаты - наградив Марику взглядом, который можно было расценить как предупреждение.
Отец взял ее за руку. Он был уже не молод, но все еще силен.
- Пойдем, я познакомлю тебя с братом.
Хотя в эту комнату ее привел незнакомый ей запах, она не успела заметить плетеную колыбель под сердитым портретом ее прадеда.
Там в колыбели был он, весь в белом, словно он являлся Миссией, а вовсе не ее братом. Он был пухленьким, прекрасным младенцем, очаровательным в своей невинности. Редкие темные волосы покрывали его головку, он оглядывал комнату глазами цвета бурного черного моря, словно пытался охватить ее всю целиком.