«Когда ты притащишь ей влагалищный расширитель, – говорила Шарлотта, – я официально отлучу тебя от нашего дома».
– Привет! – крикнула я, войдя. Если честно, я уже и не помню, когда последний раз стучала. – Пять минут, – объявила я в спину Эмме, несущейся по ступенькам навстречу Амелии. – Даже куртку не снимай.
Я прошла по коридору в гостиную, где ты лежала на диване, закованная в гипс, и читала книжку.
– Пайпер! – радостно воскликнула ты.
Иногда, глядя на тебя, я перестаю замечать вывихи твоих костей или твой неестественно малый рост, всегда идущий в комплекте с ОП. Вместо этого я вспоминаю, как твоя мама плакала, рассказывая, что и в этом месяце ей не удалось забеременеть. Вспоминаю, как она вынула у меня из ушей стетоскоп, чтобы тоже послушать биение твоего сердца, напоминавшее шелест крылышек колибри.
Я присела рядом и достала из кармана традиционный подарок. На сей раз это был надувной мяч для пляжных игр – поверь, в середине февраля найти его было непросто.
– Мы так и не дошли до пляжа, – сказала ты. – Я упала.
– Но это не просто надувной мяч! – возразила я и принялась дуть, пока он не стал походить на девятимесячный живот беременной женщины. Тогда я запихнула его тебе между колен, прислонив к твердому гипсу, и постучала ладонью по верхушке. – Это барабан! Там‑там, если быть точной.
Ты, рассмеявшись, тоже принялась барабанить. На звук прибежала Шарлотта.
– Ужасно выглядишь, – сказала я, – Когда ты последний раз спала?
– Боже мой, Пайпер! Я тоже очень рада тебя видеть.
– Амелия готова?
– К чему?
– Как к чему? У них тренировка по фигурному катанию.
Она шлепнула себя по лбу.
– Вылетело из головы! Амелия! – закричала она и объяснила мне: – Мы только вернулись от адвоката.
– И как всё прошло? Шон по‑прежнему рвет и мечет и готов засудить весь мир?
Не ответив, она лишь похлопала мяч рукою. Ей не нравилось, когда я высмеивала Шона. Твоя мама была моей лучшей подругой, а вот папа сводил с ума. Если уж он что‑то задумал, то хоть ты дерись – он с места не двинется. Окружающий мир Шон представлял исключительно черно‑белым, а меня, наверное, можно отнести к тем людям, которые ценят яркие пятна.
– Представляешь, Пайпер, – вмешалась ты, – я тоже каталась на коньках!
Я недоверчиво глянула на Шарлотту, но та кивнула, подтверждая твое странное заявление. Она ведь до смерти боялась вашего пруда, говорила, что он лишний раз тебя искушает. Мне не терпелось узнать подробности.
– Раз уж ты забыла о тренировке, то и о кондитерской ярмарке, поди, тоже?
Шарлотта вздрогнула.
– А что ты испекла?
– Шоколадные бисквиты в форме коньков. Шнурки и лезвия сделала из глазури. Такой, знаешь, белесой, под изморозь.
– Ты испекла шоколадные бисквиты?– переспросила Шарлотта по пути в кухню, куда я за ней последовала.
– От начала до конца. Эти мамаши уже внесли меня в черный список, когда я пропустила весеннюю ярмарку ради медицинской конференции. Теперь я пытаюсь искупить свои грехи.
– И когда ты, интересно, замешивала тесто? Пока накладывала швы на рассеченную промежность? После тридцатишестичасовой смены? – Шарлотта открыла шкаф и, порывшись на полках, наконец извлекла из его недр пачку шоколадного печенья, которую и высыпала в глубокую тарелку – Если серьезно, Пайпер: тебе обязательно быть такой чертовски идеальной во всем?
Она атаковала беззащитные печеньица вилкой.
– Эй, подруга! Кто нассал тебе в компот?
– А чего ты ожидала? Заявляешься ко мне домой, чуть ли не пританцовывая на ходу, говоришь с порога, что я хреново выгляжу, а потом унижаешь меня этим…
– Ты профессиональный кондитер, Шарлотта.
Ты можешь испечь кольца вокруг планеты… Боже, что ты творишь?
– Хочу, чтобы это было похоже на домашнюю выпечку. Потому что я уже не профессиональный кондитер. Я давно перестала ею быть.
Когда мы только познакомились с Шарлоттой, ее как раз признали лучшим кондитером штата Нью‑Гэмпшир. Я даже читала журнальную статью, в которой ее хвалили за особый талант – соединять несовместимые, казалось бы, ингредиенты в произведениях кулинарного искусства. Раньше, приходя ко мне в гости, она непременно приносила какие‑нибудь сладости: то кексы с сахарной присыпкой, то пироги с ягодами, взрывавшимися, словно фейерверк, то пудинги, которые можно было прописывать как болеутоляющее. Ее суфле по легкости было сравнимо с летними облаками, а шоколадная помадка заставляла забыть обо всех неурядицах. Она признавалась, что когда готовит, то чувствует себя на своем месте, чувствует, что занимается положенным ей делом. Я тогда ей завидовала. Я любила свою профессию, я делала успехи на этом поприще, но у Шарлотты было призвание. Она мечтала открыть собственную кондитерскую и написать кулинарный бестселлер. Пока не родилась ты, я даже не представляла, чем ее можно отвлечь от хлебобулочных изделий.
Я отодвинула тарелку.
– Шарлотта, ты в порядке?
– Ну, давай подумаем вместе. На прошлых выходных меня арестовали. Дочка закована в гипс. Времени не хватает даже на то, чтобы принять душ… Да, всё здорово! – Она вышла из кухни и, остановившись у лестницы, крикнула: – Амелия, идем же!
– Эмма тоже страдает выборочной глухотой, – сказала я. – Клянусь, она специально меня игнорирует! Назло. Я вчера восемь раз просила ее убрать со стола…
– Знаешь, – устало перебила меня Шарлотта, – мне, если честно, абсолютно плевать на твои проблемы с Эммой.
Не успела у меня отвиснуть челюсть (я всегда была ее наперсницей, а не девочкой для битья!), как Шарлотта уже поспешила извиниться.
– Прости, не знаю, какая муха меня укусила… Нельзя срываться на тебе.
– Ничего страшного, – успокоила я ее.
В этот момент старшие девочки, галдя и хихикая, кубарем скатились по лестнице и пронеслись мимо нас. Я коснулась плеча Шарлотты.
– Не забывай об одном, – твердо сказала я. – Ты – самая преданная мать, которую я встречала. Ты пожертвовала всей своей жизнью ради Уиллоу.
Она опустила голову, кивнула и наконец посмотрела мне в глаза.
– Помнишь мое первое УЗИ?
На секунду задумавшись, я расплылась в улыбке.
– Мы увидели, как она сосет большой палец. Мне даже не пришлось ничего вам объяснять. Картинка была ясная как белый день.
– Ага. Как белый день, – эхом отозвалась твоя мама.
Я слушала, как другие жалуются на своих детей: какие они, мол, невоспитанные, обидчивые, угрюмые, как они иной раз даже попадают в неприятности с законом, – и я им завидовала. Когда этим невоспитанным и обидчивым детям исполнится восемнадцать, они будут предоставлены сами себе и начнут отвечать за свои ошибки. Но ты была не из тех детей, которым позволяют выпорхнуть из гнезда.