– Что ж он?
– Что ж ему? Знает, мол, «Пучеглазую», молчит. И какая ему жизнь без нее?.. И какой ему ход?.. И опять: уж зазнался в богатстве, что вошь в коросте… Как-никак, а все-таки – надо правду сказать, – «добер», если бы не «пучеглазая». То-то и пойми, братец ты мой! – закончил Векшин, завидя подходившего боцмана.
Нечего и говорить, что Векшин, передавая слова адмиральского вестового, пользовался ими как канвой, на которой рисовал узоры своей фантазии. Но как бы то ни было, хотя бы адмиральша в действительности и не «учила» адмирала так, как рассказывал Векшин, но его выдумка не лишена была художественной правды и отвечала потребности возмущенного и трусливого сердца.
Тем временем адмирал заглянул на кубрик, в машинное отделение и в лазаретную каюту. Там адмирал подбодрил чахоточного умирающего матроса тем же окриком: «Здорово, молодец!» и, поднявшись наверх, взошел на мостик и приказал забить артиллерийскую тревогу.
Артиллерийским учением смотр и окончился.
Адмирал поблагодарил капитана за порядок на крейсере, за ученье и за то, что матросы – молодцы.
– С такими молодцами… Вы понимаете, Алексей Иваныч?
Капитан ответил, что вполне понимает.
Тогда адмирал приказал завтра сняться с якоря и не без торжественности прибавил:
– Посылаю вас в крейсерство на Север…
– Слушаю-с, ваше превосходительство! – далеко не весело ответил капитан.
– Цель назначения…
Адмирал, верно, вспомнил наказ адмиральши не особенно много говорить и знал, что инструкция прислана из морского министерства, и надо только переписать ее. И, не докончив объяснения, продолжал:
– Прошу пожаловать сегодня ко мне обедать, Алексей Иваныч… Вы получите инструкцию, и я вам объясню, что надо… Верно, надоело отстаиваться на якоре?
Алексей Иваныч должен был сказать, что надоело…
Адмирал заметил, что он и раньше бы послал Алексея Ивановича, но надобно было ждать нового старшего офицера.
С Артемьевым адмирал еще не сказал ни слова. Он только пожал ему руку при встрече.
И теперь он любопытно взглядывал на него, стоявшего в нескольких шагах на мостике, как распорядителя «аврала», и на лице адмирала, казалось, было что-то смущенное и нерешительное.
Но приказание «адмиральши» разнести Артемьева было категорическое, и добродушие адмирала не смело спорить против привычного послушания.
Вдобавок он вспомнил, что «умница Бетси» высказала весьма основательные причины высшего соображения, требующие строгого выговора начальника эскадры старшему офицеру. Припомнил и несколько раз повторенные адмиральшей слова, которые, верно, «энергичный Парм» (так звала наедине адмиральша Пармена Степановича) захочет сказать Артемьеву…
И брови адмирала вдруг нахмурились, а лицо приняло глубокомысленно-серьезный вид.
Адмирал спустился в капитанскую каюту.
– Прикажите, Алексей Иванович, послать ко мне старшего офицера.
Капитан поднялся наверх и встревоженно шепнул Артемьеву:
– Идите к адмиралу, Александр Петрович. Главное, не перебивайте его и тому подобное…
XV
Ни в позе, ни в лице Артемьева не было ни преувеличенной почтительности, ни открытого радостного выражения, ни «приятной» боязливости, одним словом, не было того, что особенно нравилось в подчиненном Трилистникову, как и многим начальникам…
В официальной сдержанности и в спокойствии старшего офицера адмиралу, «подвинченному» адмиральшей, уже показалось что-то независимое и даже дерзкое.
«Того и гляди, нарвешься на дерзость», – подумал Пармен Степанович.
Вот почему адмирал не решился «разнести вдребезги» Артемьева, как обещал своей Бетси. Трилистников, хоть и имел вид нахохлившегося петуха, но не особенно повысил голос, когда значительно и серьезно начал:
– До моего сведения дошло, что вы, господин Артемьев, почему-то нашли нужным… да-с, нашли уместным… обратиться с речью к нижним чинам… Вы особенно старались… именно особенно старались… разъяснить им их права и…
Адмирал на секунду остановился и наморщил лоб, словно припоминая хорошо выученный урок.
– Старший офицер обязан поддерживать дисциплину… возбуждает дух матросов, а не… не восстановлять их против офицеров. Такие речи…
– Позвольте, ваше превосходительство! – перебил Артемьев, возмущенный таким нелепым обвинением.
– Прошу не перебивать-с! – воскликнул адмирал.
И смолк, точно потерял окончание строгого выговора, подсказанное адмиральшей.
Сконфуженный и, казалось, струсивший, он еще более хмурил брови и старался принять еще более глубокомысленный вид человека, придумывающего что-то умное и значительное.
Так прошла долгая пауза.
Наконец Пармен Степанович, еще более понижая голос, проговорил свою импровизацию:
– Именно высшие соображения вынуждают меня обратить ваше серьезное внимание на дисциплину. Надо поддерживать наш русский дух. Внушать матросу беспредельное доверие к начальству… А между тем русский моряк – и приказываете нижним чинам жаловаться из-за всякого пустяка… Прошу вас не вводить новых порядков… Прошу и приказываю! Можете теперь дать объяснение…
– Я буду просить ваше превосходительство назначить форменное следствие…
Адмирал не ждал такой реплики.
– Как? Что-с? Зачем-с? – с изумлением и растерянностью спросил он.
– Если обвинения вашего превосходительства подтвердятся, я должен быть предан суду…
– Да что вы, Александр Петрович. Какой суд!.. Я хотел по-отечески, келейно предупредить… Понимаете… Эти сведения…
– Это – просто скверные сплетни, ваше превосходительство… И на основании их ваше превосходительство делаете выговор… Прошу следствия.
Пармен Степанович сообразил, что сведения, полученные Бетси, в самом деле могут быть неверными. Дойдет до Берендеева… Скандал…
Адмирал совсем струсил. И почти заискивающе сказал:
– Ну, что вы, Александр Петрович. Ну, положим, погорячился… Так прошу, Александр Петрович, извинить…
«А ну тебя к черту!» – подумал Артемьев, взглядывая на испуганное лицо Трилистникова. И тотчас же поймал себя на малодушии и трусливости, когда сказал:
– Извольте. Я не подниму истории, ваше превосходительство!
– И отлично!.. К чему скандал? Прошу, Александр Петрович, забыть выговор… Я был введен в заблуждение… Понимаете ли… Его как бы не было! – говорил Трилистников, протягивая руку.
Он крикнул вестового и велел ему попросить капитана.
– Вот, Алексей Иваныч, и разъяснилось недоразумение с Александром Петровичем. Он вполне убедил меня, что у вас превосходный старший офицер…
С этими словами все они вышли наверх.
Снова команда и офицеры были во фронте. Снова адмирал «с шиком» благодарил «молодцов», благодарил капитана, старшего офицера и офицеров, и уехал на «Олег».
– Видно, не перебивали адмирала, Александр Петрович? – весело спрашивал капитан.
– Нет… И хороши эти сплетники, которые подслуживаются адмиральшам!
– А что?
Артемьев рассказал о выговоре адмирала.
Возмутился и Алексей Иванович. А все-таки обрадовался, что все так «благополучно окончилось».
– А, конечно, насплетничал Непобедный. Он первый сплетник при Марфе Посаднице. Еще вчера вечером ездил на «Олег». Значит, к адмиральше.
– Не сомневаюсь. Он и аллегорию разводил насчет меня в кают-компании. Хорош фрукт! Ну и нравы, Алексей Иваныч! – промолвил Артемьев.
Он чувствовал себя отвратительно.
В то же время адмиральша спрашивала мужа в его кабинете:
– Ну что, Парм?
– Разнес, Бетси.
– А он?
– Он… Он оправдывался. Говорил, что все сплетни…
– А ты?
– Ну, конечно…
– Что конечно?
– Оборвал…
– А он?
– Он… Он, Бетси, кажется, не так виноват…
– Это почему?
– Обиделся… Прошу, говорит, формального следствия…
– Ну?..
– Ну, к чему следствие. Я… я… сказал, что если захочу, то прикажу назначить следствие.
– И ты еще извинился, пожалуй.
– Ничего подобного. И знаешь ли что, Бетси?
– Что?
– Не наврал ли Непобедный про речь?..
– А знаешь, что я тебе скажу, Пармен Степаныч?
– Что, Бетси? – смущенно спросил адмирал, словно бы заранее ожидая неприятности.
– Ты – дурак.
– Вот ты всегда недовольна. И непременно скажешь неприятность.
– Да как же!? – раздраженно воскликнула Елизавета Григорьевна. И, понижая голос, чтобы никто не слышал ее «бенефисов», она продолжала: – Невежа Артемьев преднамеренно оскорбил твою жену, жену своего начальника. Ты знаешь?.. Я не хотела, чтобы ты за это преследовал его. Но его во всяком случае неприличная речь матросам требовала строгого выговора. Ты, кажется, вполне со мною согласился. Непобедный не мог так наврать. И ты даже не сумел сделать выговора. Я-то стараюсь. Облегчаю тебя. А ты?.. Хорош адмирал!.. Где с ним говорил?..
– В капитанской каюте.
– И дурак!.. Нужно было разнести наверху. Он не осмелился бы отвечать. Ну, скажи, – ты извинился?.. Струсил?
– Стану я извиняться! – не без отваги отчаяния врал Пармен Степанович.
– Ну, то-то!.. – И, несколько успокоенная, адмиральша проговорила: – По крайней мере Артемьева не будет, уйдет завтра, и мы не будем видеть этого дерзкого невежу. Ну, идем завтракать. Достала консервованных грибов у консула. Привезли из России. Будут жареные в сметане. Ведь любишь?..
Адмирал просветлел и от окончания бенефиса и от грибов, и, целуя руку жены, сказал с добродушием довольного человека:
– Умница ты, Бетси… У, какая умница! Тебя бы назначить министром!
XVI
Через два дня «Воин» вошел в Тихий океан, направляясь в негостеприимное Берингово море, куда посылало высшее морское начальство.
Давно уже американцы и другие иностранцы охотились за морским зверем у наших берегов, нарушая договоры, по которым охота за морским зверем допускалась в десяти милях от побережья наших северных морей (Охотского и Берингова) и в тридцати от Командорских островов, где особенно было много драгоценных котиков.
Нерегулярно посылались военные суда для охраны берегов. Котики безжалостно уничтожались иностранцами. Драгоценный зверь уменьшался. Изредка появлялись в русских газетах статьи о бессовестном разбойничьем поведении иностранных китобоев и шкун.
И несколько лет до посылки «Воина» в крейсерство появилась военная шкуна у Командорских островов.
Капитан ее наводил страх на капитанов «купцов», занимавшихся ловлей котиков на нашей зоне. Бдительный моряк взял, как призы, две американские шкуны и послал несколько ядер вдогонку убегающему под всеми парусами клиперу, нагруженному драгоценным зверем.
Цена на котиков сильно повысилась на бирже Сан-Франциско и на биржах во многих портах Дальнего Востока.
И вдруг, совершенно случайно, прежний начальник эскадры Тихого океана прочел в английской шанхайской газете нечто невероятное.
В статье рассказывалось, что на днях пришли две шкуны с полным грузом котика, проданного дешевле рыночной цены. Груз принадлежал по документам какому-то русскому купцу. Но будто в действительности принадлежал капитану того военного судна, которое охраняет ловлю котиков от иностранцев. И затем шли довольно пикантные подробности о том, как ведется торговля, которой занимаются русские агенты, строго оберегающие промысел от иностранцев.