– Да-да, вы правы. За исключением только вот чего: как вы полюбили друг друга.
– А именно? – смутился клиент Путилина.
– Во-первых, была ли эта любовь девицы Коган к вам серьезным, глубоким чувством, или же это – сто первая вариация обожания юниц учителей русской словесности?
В голосе великого сыщика я расслышал иронию.
Быстрицкий вспыхнул.
– Нет, это не детская забава, а сильная.
– Pardon, я вынужден задать вам еще один, быть может, несколько щекотливый, но нужный мне вопрос: ваши отношения не перешли известных границ?
– Нет! – резко ответил М-й педагог.
– Отлично. Прошу вас продолжать.
– Итак, мы полюбили друг друга и решили обвенчаться. Рахиль Коган – девушка сильного характера. Она решила перейти в христианство. Зная любовь отца к ней, она призналась ему во всем этом, полагая, что тот даст согласие. Но, увы, этого не последовало. Ее встретил бешеный взрыв гнева. Ее заточили в комнате, приставив к ней караул. Но с помощью денег ей удалось подкупить одну русскую прислугу, которая и переслала мне записку: «Нам остается только одно: бежать. Будь наготове. Сегодня вечером я убегу. Будь на вокзале. С ночным поездом мы должны выехать из М. Твоя Рахиль».
Получив эту записку, я, наскоро уложив чемодан, бросился на вокзал. Говорить ли вам, что я испытывал в эти ужасные минуты ожидания? Наконец, – о, счастье! – вот и она. Билеты у меня были взяты. Мы, крадучись, как воры, сели в вагон. Когда поезд тронулся, я перекрестился. «Теперь ты моя, теперь ты моя, дорогая! – целовал я ее ручки. – Теперь никто тебя от меня не отнимет». И вот тут-то вскоре случился этот ужас, господин Путилин. Мы подъехали к первой станции. Я отправился в буфет, чтобы взять с собой бутылку какого-нибудь вина и закусок. Моя невеста была так измучена, слаба, что необходимо было подкрепить ее силы. Когда я вернулся в вагон, – поезд стоял три минуты, – я не нашел там Рахили. А поезд уже тронулся, пошел. Вне себя от страха, я бросился разыскивать ее по всему поезду. Ноги дрожали у меня, я был сам близок к обмороку. Увы, в поезде ее не оказалось.
Быстрицкий закрыл лицо руками и затрясся в нудном плаче.
– Что было… что было мне делать? Я совсем потерял голову, ехал все дальше и дальше. Потом меня озарила мысль: поеду к Путилину. Это единственный человек, который может пролить свет на это таинственное исчезновение моей Рахили. О, ваше превосходительство, во имя всего святого, помогите мне в моем горе!
Путилин слушал внимательно, чертя – по своей привычке – ногтем указательного пальца по столу.
– Скажите, на дебаркадере М-го вокзала вы не заметили ничего подозрительного?
– Ничего. В этот поздний ночной час платформа была почти пуста. Пассажиров совсем почти не было.
– А в вагоне?
– Там было полутемно. Почти все купе были пусты. В одном только сидели три почтенных господина.
Путилин задумался.
– Скажите, господин Быстрицкий, вы не допускаете мысли, предположения, что ваша невеста, девица Коган, добровольно вышла из вагона и спряталась в вокзале этой станции?
Тот даже привскочил.
– Зачем же она сделала бы это?
– Представьте, что в последнюю минуту ею овладела борьба: идти ли на этот шаг или не идти. Как-никак – она еврейка. Голос крови в ней силен, как и в нас с вами.
– Нет-нет! Этого быть не может. Вы не знаете Рахили, на такую измену она не пойдет.
– Что же вы предполагаете? Ваше личное мнение?
– Ее украли. Я убежден в этом!
– Вы думаете, что родители проследили за ней?
Путилин не успел докончить. Ему подали новую карточку. Едва проглядев ее, он быстро встал.
– Мы докончим наш разговор, господин Быстрицкий, через несколько минут. Я должен принять посетителя по экстренному делу. Потрудитесь следовать за мной. Я вам укажу, где вы можете меня обождать.
Путилин внутренним ходом из кабинета провел Быстрицкого и вскоре вернулся.
Он потирал руки, что делал он всегда, когда дела начинали принимать неожиданный, странный оборот.
В кабинет вошел отлично одетый полуседой господин.
– Вениамин Лазаревич Коган, – представился он моему знаменитому другу.
Я вздрогнул, насторожился.
«Вот так штука! Коган! Да ведь Быстрицкий только что говорил о Когане, об отце исчезнувшей девушки. Неужели это он?» – подумал я.
Второй посетитель был взволнован не менее первого. Один только Путилин был беспристрастен.
– Господин Коган из М.? – спросил он.
– Да, ваше превосходительство. А вы, простите, откуда же это знаете?
Ироническая улыбка пробежала по губам великого сыщика.
– Я обязан знать всего понемногу. Чем могу быть полезен вам?
Коган хрустнул пальцами.
– Не только полезны, а можете прямо спасти меня. Я готов заплатить десятки тысяч…
– Виноват, я просил бы вас помнить, что вы находитесь не у комиссионера, а у Путилина, поэтому разговор ваш о деньгах я нахожу более чем неуместным и странным.
Миллионер-еврей из М. осекся.
– Простите, ваше превосходительство…
– Объясните, что привело вас ко мне.
– Горе, страшное горе. У меня исчезла дочь.
– Рахиль? – быстро задал вопрос Путилин.
Коган подпрыгнул на кресле:
– Как? Вы и это знаете?
Изумлению, почти священному ужасу почтенного еврея не было границ.
– Ну-с, господин Коган, потрудитесь рассказать, что такое стряслось с вашей дочерью.
Перепуганный, взволнованный миллионер начал длинный, подробный рассказ.
Он мало чем разнился от того, что было уже нам известно от Быстрицкого, за исключением лишь вокзала, вагона и непостижимого исчезновения из него девушки.
– Я поклялся святой Торой, ваше превосходительство, что не допущу совершиться этому ужасу – переходу моей дочери в христианство. Я глубоко убежден, что вы понимаете мои отцовские чувства и чувства верного, чтущего свою религию, еврея. Станете ли вы осуждать меня за это?
– Ни на одну секунду. Я сам держусь взгляда, что всякий человек должен жить и умереть в своей вере.
На глазах Когана выступили слезы.
– О, я не ошибся в вас, глубокоуважаемый господин Путилин! Недаром многие из нас благословляют вас за дело Губермана, когда вы сняли с нас позорное обвинение в совершении ритуального убийства девочки.
– Ваша дочь бежала вечером?
– Да! – изумлялся все более и более М-й крез. – Я на другой день решил повезти ее за границу. Я был убежден, что там она успокоится, что угар этой первой молодой любви, обычный в ее возрасте, пройдет, что она забудет мимолетное увлечение. И вдруг все пошло прахом. Моя дочь исчезла!
Голос Когана перехватывался волнением.
– Что же вы думаете относительно этого?
– Что! Разумеется, только одно: она бежала к нему, к этому, простите, проклятому совратителю.
– Вы его не знаете?
– Нет. О, если бы я его знал! – Угроза, смертельная ненависть зазвенели в голосе бедного отца.
– Вы обращались к М-м властям?
– Обратился. Но, говоря откровенно, я плохо верю в талант наших местных властей.
– Так… так. Скажите, господин Коган, у вас много врагов?
Коган печально улыбнулся.
– Если у всякого человека, ваше превосходительство, их немало, то у богатого их особенно много. Зависть – плохой пособник дружбы.
– Среди какого населения у вас большее количество врагов, недоброжелателей: среди русского или еврейского?
Коган развел руками.
– Я затрудняюсь ответить на этот вопрос: ей-богу, не считал.
– Итак, вы просите моего содействия?
Миллионер-еврей схватил Путилина за обе руки.
– На коленах готов умолять вас, господин Путилин! Отыщите мою дочь! О, если бы вы знали, как я люблю мою Рахиль!
Путилин подумал минуту.
– Хорошо. Ваше дело меня очень заинтересовало. Сегодня вечером я выеду в М.
Когда Коган ушел, великий сыщик привел снова в кабинет Быстрицкого.
– Стало быть помочь вам?
– Господин Путилин! Ваше превосходительство! Сделайте милость!
– Хорошо. Уезжайте в М. Я еду туда.
– Что ты скажешь, доктор?
Путилин стоял передо мной, улыбаясь.
– Могу сказать только одно, что мы едем в М. Остальное для меня так же темно и непонятно, как и все, за что ты берешься.
Путилин рассмеялся.
– А ты сам, Иван Дмитриевич, разве понимаешь что-нибудь в этой абракадабре?
– Нет-нет… Успокойся, доктор, не обижайся. Я… я тоже еще не начал выводить свою «кривую». Скажу тебе одно: нам надо решить уравнение с несколькими неизвестными.
– Непостижимый случай! – вырвалось у меня. – Отец обвиняет в похищении девушки «тайного» жениха, жених – отца.
Путилин посмотрел на часы.
– Время летит. Мне надо еще распорядиться. Поезжай и собирайся. В девять десять я буду на вокзале.
Первые шаги
Когда я приехал на вокзал, Путилина еще не было. Вскоре явился и он.
Нос к носу, садясь в вагон, мы столкнулись с Коганом.
– Господин Путилин! – так и рванулся к моему другу миллионер.
Путилин холодно заметил:
– Хотя мы и едем в одном поезде, но помните, что встречаться мы с вами не должны. Вы не забывайте, что за нами могут следить…
– Кто? – побледнел Коган.
– Если бы я знал, кто, то, поверьте, не поехал бы на раскрытие вашего дела, – усмехнулся Путилин.
Утомительно долго тянулся поезд.
Путилин почти не спал.
Глядя на моего знаменитого друга, я замечал, что он сильно волнуется. Видимо, какая-то тревожная мысль обуревала его гениальную голову.
– Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, – посоветовал я ему.
– А? Что? – спросил он меня рассеянно.
Для меня становилось ясным, что он выводит свою хитроумную «кривую».
Для меня, как доктора-клинициста, всегда являлась загадкой поразительная способность этого человека предвидеть то, что было совершенно темно, неясно. В Путилине я видел какого-то особенного прозорливца духа, на нем, поверите ли, я учился.
Мы подъезжали к М.
Оставалась еще одна станция до города, населенного в то время почти сплошь евреями.
Прошел кондуктор.
– Ва-а-ши билеты, господа!
При виде сертификата Путилина, «обер» взял под козырек.
– Сейчас последняя станция до М.?
– Так точно, ваше превосходительство!
– Станция «Ратомка»?
– Так точно, ваше превосходительство!
– Сколько верст до М. от нее?
– Шестнадцать.
Поезд стал замедлять ход.
– Ну, доктор, мы сейчас выйдем на этой станции, – обратился ко мне Путилин.
– Зачем?
– Так… хочется ноги размять. Чемодан свой бери с собой.
Я ровно ничего не понимал.
– Зачем же брать чемодан, Иван Дмитриевич, если мы выйдем на несколько минут?
– Мы, может быть, останемся там до следующего поезда.
Когда мы выходили из вагона, я заметил выглядывавшего из своего окна миллионера Когана.
При виде нас с чемоданами в руках сильнейшее изумление и даже испуг отразились на его лице.
«Что, дескать, это означает, что Путилин со своим доктором не едут до М., а вылезают на последней станции? Уж не раздумал ли великий сыщик браться за мое дело?» – так и светилось в глазах бедного отца.
Но, помня приказание Путилина, он не осмелился ни подойти, ни спросить.
Путилин направился к конторе начальника станции.
Раздалась трель обер-кондукторского свистка – и поезд отправился дальше.
Станция была маленькая, жалкая, унылая.
– Что вам угодно? – далеко не любезно обратился к Путилину сумрачный начальник станции.
Путилин положил чемодан на кожаный диван.
– Прежде всего, как видите, избавиться от чемодана, а потом…
Начальник станции вспыхнул, как порох.