Бросок получился неплохим, беглец приземлился животом на насыпь. Поезд умчался. Все! Он свободен. Его не расстраивал факт, что в чемодане не было документов. Их все равно пришлось бы выбросить. Когда человек имеет имя, другие знают, кого им надо искать. Найти паспорт не проблема, переменить фотографию еще проще, опыт имелся. За ночь Петр мог нарисовать любую купюру, с которой можно сделать матрицу. Но эти его скрытые таланты не упоминались в деле, за которое он был осужден.
Семенов поднялся, прихрамывая, спустился с откоса, нашел чемодан и уверенно вошел в лес. Он поймал себя на мысли, что согласился бы на побег при любых условиях даже за месяц до официального освобождения. Зона его угнетала и подавляла, только блатные считали ее родным домом, они ничего другого в жизни не видели. А он? Объехал весь мир, спал с примадоннами, играл в казино Монте-Карло, гостил на яхтах толстосумов, гулял по Парижу, продавал свои рисунки на Монмартре, ради самоутверждения. Его фальшивые деньги до сих пор ходят по рукам. Но в один момент все рухнуло. Злосчастный нож, попавшийся ему под руку, поставил точку на карьере, свободе, счастье, богатстве.
Семенов шел второй час и вот, наконец, увидел огонек. Он верил, что чутье его не подведет. Увы! Подвело. Он вышел к переезду через железную дорогу, где в будке обходчика горел слабый огонек. Узкое шоссе, шлагбаум, столб с качавшимся от ветра фонарем… Но он не фонарь и светиться не собирался. Размечтался, губу раскатал, жизнь свою вспомнил и битых два часа шел вдоль железки! Мог бы и на поезде доехать. Зло сплюнув, он определил, в какой стороне юг, и зашагал по шоссе, ежась от холода.
— С чего ты взял, что я отпускник?
— А чемоданчик на что? Поиздержался? На поезд денег нет? Автостопом путешествуешь?
— Ишь, какой глазастый.
— Скольких я таких, как ты, повидал! У… Не счесть. Десять лет по дорогам мотаюсь.
— Куда едешь теперь?
— На юга. В Краснодар. Там сейчас яблони цветут.
— Может, прихватишь?
— Без удобств.
— Может, прихватишь?
— Без удобств. У меня фургон. За рулем шофер дремлет, второе место мое. Но в фургоне есть вентилятор и еще крепкий диванчик.
— То, что мне надо, я не привередлив.
— Тогда без вопросов. Не мне тебя на горбу тащить, а машина идет порожняком. Как звать-то?
— Питом.
— Как скажешь. Пит так Пит. Я Степа. Тяпнем по маленькой.
— Не возражаю, если до дивана доберусь. Устал, как пес.
— Можешь спать двое суток, пока до Краснодара не доберемся. Федька — шофер классный, на колдобины не нарывается.
— Отлично.
Выпили, поели. Петр с тоской глянул на официантку. Жаль, но ничего не поделаешь. Взять бы ее с собой на диванчик, но у каждого свои заморочки, придется потерпеть.
На стоянке стоял только один фургон, приличная машина, не рухлядь. Возле него прогуливался здоровенный бугай в кожаной жилетке, надетой на голый волосатый торс. Степан перед ним выглядел пятилетним ребенком. Подошли к машине.
— Подбросим хорошего парня? А, Федя?
— Мне не жалко.
Федор распахнул задние дверцы фургона. Железный потолок, пол, стены и больше ничего. Ни дивана, ни вентиляции.
— Э, ребята, а где же…
В живот Петра уперся ствол револьвера, лицо Степы стало страшным, как у Дракулы.
— Еще один фортель с твоей стороны, Пит Семенов, и ты покойник. С тобой не шутят, и лохов среди нас нет.
— Как это вы меня нашли, — криво ухмыльнулся Семенов, унимая дрожь в коленях.
Степан постучал по часам на руке Петра.
— Надежный механизм, со встроенным маячком. Из-под земли достанем. Попробуй расстегнуть браслетик. Шиш-то! Титан. Заперт намертво. Захочешь снять, кисть придется отпилить. Залезай. Хорошие условия были в поезде, они тебя не устроили, поедешь так, козел-попрыгунчик.
Федя закинул в салон чемодан Петра.
— Вперед, иконописец!
Двери захлопнулись, и Петра поглотила беспросветная чернота и духота. Трясло так, что съеденное подступало к горлу. Через час он потерял сознание.
* * *
Когда задние дверцы распахнулись, Петр пришел в себя и зажмурил глаза от яркого света. В голове гудело, невозможно было сосредоточиться и осознавать происходящее.
— Переоденься, отпускник! — рявкнул Степа. — Прибыли с корабля на бал, включайся в работу.
Они прикрыли дверцы, оставив щель, пропускающую достаточно света, чтобы не перепутать брюки с пиджаком, а галстук с носками. Во время долгого пути его не кормили и не давали воды. Сколько длился этот путь, он сказать не мог. На переодевание ушло полчаса. Руки не слушались, голова кружилась. Его никто не торопил, он вышел сам. Многолюдная улица, день, солнце и никого рядом. Машина стояла возле кафе «Летучая мышь», о котором говорил начальник зоны. Ни Степана, ни шофера поблизости не было. Проверяют его на сообразительность? Ладно. Брыкаться бесполезно, он себя уже показал, но это нанимателям не понравилось.
Семенов зашел в кафе и сел за столик. Официант не заставил себя ждать.
— Графин воды, хлеба и жареного мяса с картошкой.
— Кофе?
— Потом. И никаких чашек — в кружке.
— Организуем.
Делая заказ, он заметил, что от одной из стен были отодвинуты столики. На стремянке стоял курчавый рыжий парень и водил кистью по мокрой штукатурке. Стена была расписана наполовину. Фантазии художника следовало отдать должное, чувством цвета можно было восхищаться. Видно, самородок, каких Петр еще не встречал. Он ел, пил и не мог оторвать взгляда от сказочного пейзажа. Подобное можно рисовать только в своем воображении после дозы кокаина или другого зелья. Трезвый человек, живущий в сволочном мире, не способен так возноситься к небесам.