«Это очень просто, – подумал Алексей. – И очень глупо. Я думал, что у Олега отец поумнее. Но раз он прикинулся тупым и упёртым, я тоже буду таким. Раз он пошёл до конца, я тоже пойду до конца. Там и встретимся».
– Ты совершенно со мной не считаешься, – сказала жена, намекая голосом, что может немедленно разрыдаться. – Ты никогда не прислушиваешься к моему мнению…
– Само собой, – сказал полковник, предварительно повесив трубку. Ему проще было найти затерявшуюся на дорогах области айрапетовскую машину с героином, чем выдержать разговор с женой продолжительностью больше тридцати секунд.
А машина действительно нашлась – водитель перестраховался и попёр по просёлочным дорогам, в результате застрял в каком‑то рву и посадил аккумулятор. Окончательно перепуганный водитель забрался в развалины совхозной птицефермы и отсиживался там, неизвестно чего ожидая. Сидеть он мог там долго, потому что в эту глушь мало кто забирался, но люди Фоменко забрались, увидели машину и отзвонили Айрапетову, который примчался через сорок минут, расшвырял дыни из фургона и извлёк десять свёртков с героином. Фоменко встретил его уже на выезде к шоссе – Айрапетов сунул полковнику пакет с деньгами, многословно благодарил и передавал приветы семье.
У Фоменко была ещё одна просьба, Айрапетов поломался, но в конце концов согласился. С барского плеча он отсыпал чуток героина, его потом перемешали с пищевой содой и прочим дерьмом в соотношении один к десяти, снова упаковали и снова засунули под таджикские дыни. На следующий день полковник Фоменко вернулся к машине во главе двух десятков спецназовцев, не забыв о телекамерах и корреспондентах всех мало‑мальски приличных местных газет. При этих благодарных зрителях был произведён отчаянно‑смелый штурм разрушенной птицефермы, захвачен груз наркотиков, а пара заранее завезённых и теперь схваченных на птицеферме бомжей была признана хозяевами героина. Фоменко демонстративно разрезал один из пакетов с серым порошком – натасканные на героин собаки заходились в лае, камеры беспрестанно снимали, журналисты смотрели полковнику в рот, спецназовцы принимали героические позы, элегантно попинывая бомжей‑наркобаронов. Всё было просто как в кино. То есть это и было кино с полковником Фоменко в главной роли. Теперь можно было пару месяцев кряду слушать начальственные похвалы, согласно кивать и тихо делать свои основные дела.
Когда в таком вот благодушном настроении Фоменко подходил к своему кабинету – усталый, но довольный, в пыльном камуфляже, гроза криминала, отец личному составу, – тут как раз и возник молодой сержант с собачьей преданностью в глазах.
– Товарищ полковник, все, как вы сказали… – сержант вытянулся словно на параде.
– А что я сказал?
– Ну вот насчёт этих баб… В смысле, женщин.
– Что там ещё за бабы? – Он всё ещё не понимал, он был слишком доволен собой после шоу с героином.
– Ну эти, как их там, Беловы.
– Какие Беловы? – полковник замер и посмотрел на сержанта как удав на кролика.
– Эти… Эти самке… Мать и дочь… Как вы сказали, – добавил сержант спасительную фразу.
– Кто сказал? Кому сказал?
– Вы позвонили и велели произвести задержание. Обоих. То есть обеих. В смысле, двух.
– Я позвонил? – переспросил полковник. Сержант кивнул. – И я приказал задержать мать и сестру Белова?
– Точно так, – сказал сержант.
– И ты их задержал?
– Точно так.
– Молодец, – сказал Фоменко. – Это ты молодец.
В течение нескольких секунд он находился в состоянии полной прострации, когда поток пугающих мыслей моментально вымыл из головы все, за исключением одного очень простого воспоминания – Фоменко никому и никогда не приказывал задерживать сестру и мать Алексея Белова.
Если Фоменко о чём и жалел – так о том, что тогда, после мордобоя возле университета, он не уделил больше внимания задержанному Алексею Белову. Не посмотрел ему в глаза, не увидел в нём нечто большее, чем тупую жестокость и злость. Если бы Фоменко потратил тогда эти секунды, то, вероятно, он бы увидел в глазах Белова не только злость (а это само собой присутствовало), но также увидел бы и уверенность в своей правоте, упорство и решимость стоять на своём до конца.
Фоменко не увидел этого тогда, но последующие события показали ему, что именно можно было прочитать в глазах Белова.
А зная это, Фоменко знал и другое – чего нельзя делать ни в коем случае, так это трогать сестру и мать Алексея. Сделать такое значило подкрасться к питбулю, пнуть его что есть силы и повернуться спиной, надеясь, что собачка сдохнет с перепугу.
Фоменко быстро вошёл в кабинет и потянулся к телефону, чтобы все исправить, все изменить, но телефон зазвонил сам собой, не дожидаясь полковника. Фоменко раздражённо схватил трубку, чтобы быстро оборвать явно пустяковый разговор – все разговоры сейчас были пустяковыми, кроме разговора о Белове, но осёкся, едва услышав голос.