..
В тщетных поисках ответов на фундаментальные вопросы бытия онпришелна
творческий вечер своего кумира и совести нации - писателя Мустафьева,Героя
СоциалистическогоТрудаикавалераорденаЛенина,анынешантарского
антикоммуниста номер один. И в конце встречи ухитрился,прорвавшисьсквозь
плотно обступавших классика сытеньких шестерок, сбивчиво выложить свои беды,
попросить совета, как жить дальше. Герой Соцтрудаивидныйантикоммунист,
уставясь на негобелесымирыбьимиглазами,долгожевалгубами,потом,
явственно дыша застарелым перегаром,забормоталчто-тонасчеттого,что
уничтожение коммунизма было прекраснейшим событием в истории человечества, а
Родиону следует, не откладывая в долгий ящик, немедленно открыть свое дело -
скажем, банк или брокерскую контору. В крайнем случае, туристическое бюро-
он, Мустафьев, слышал от кого-то, что это прекрасный бизнес. Будучи в полной
растрепанности чувств, Родион хотел было вопросить, откуда же взять денег на
открытие банка, но тут к классику прорвался поддавший мужичок смозолистыми
ладонями и стал с ходу орать что Мустафьев, выдающийсебязанеслыханного
знатока рыбной ловли, знает таковую понаслышке и допускаетвсвоихопусах
грубейшие ошибки... Поднялся хай вселенский,шестеркипринялисьоттеснять
мужика кричавшего, что он сам старыйбраконьерипотомузнаетлучше,о
Родионе забыли окончательно...
Больше обращаться было не к кому. Не знал он в окружающей шизофренической
реальности других авторитетов. Бывшие соратники по демократическим движениям
раскололись на три группы: одниуехали,кудатолькоможнобылоуехать,
другие как-то ухитрились пристроиться в частном бизнесе ипоройпостарой
памяти поддерживали прежние разговоры, но особо ихнезатягивали.Третьи,
сущие выродки, переметнулись к коммунистам, принародно раскаявшисьвбылых
безумствах (иногда Родионатакиподмывалопоследоватьихпримеру,да
коммунисты, вот беда, места в рядах не предлагали).
ИоносталсяприЛике.Вунизительнойролистарорежимного
принца-консорта, прекрасно помня (вот он, белый двухтомничек на полке),как
выразился о таковых О. Генри: "Этопсевдонимдляневажнойкарты.Тыпо
достоинству где-то между козырным валетом и тройкой. На коронации наше месте
где-то между первым конюхом малыхкоролевскихконюшенидевятымвеликим
хранителем королевской опочивальни".
Самое скверное и печальное - то,чтоЛиканикогданисловомегоне
попрекала.Смеяласьиногда:"Глупости,одного-томужикакак-нибудь
прокормлю". И Родион прекрасно знал, что в подобных репликах нетаилосьни
пренебрежения, ни насмешки...
Плохотолько,чтоположениеущербногонищегомуженькаудачливой
жены-бизнесменшисамимсвоимсуществованиемсоздаетмассуунизительных
ситуаций. Лика не ставила себя главой семьи - но являласьглавойнаделе.
Решающий голос всегда принадлежал ей - не потому, что настаивала, апотому,
что содержала дом.
Лика не ставила себя главой семьи - но являласьглавойнаделе.
Решающий голос всегда принадлежал ей - не потому, что настаивала, апотому,
что содержала дом. Приходилось то и делонаступатьнаглоткусобственной
песне - из страха однажды услышать брошенную в лицо суровуюправду.Родион
сам не заметил, как начал ее бояться - при том, что она ничуть не старалась,
чтобы ее боялись. Сто раз ловил себя на том,чтовегоголосеявственно
звучат льстивыенотки-какунынешнегопредупредительногоофицианта,
бабочкой порхающего вокруг клиента с пухлым бумажником.
В нем давно уже потаенной раковой опухолью набухали страх истыд.Страх
рассердить жену, страх, что однажды она уйдет к новому, страх повысить голос
из-заеевечныхпозднихвозвращений,командировок,самыхнеожиданных
отлучек. Он подозревал всерьез, что у Лики естьлюбовник,естественно,ее
круга - как-никак был весьма опытным мужиком ипоройнадолгозадумывался,
когда в привычных любовных играх вдруг появлялось нечто новое инезнакомое,
чему он ее не учил, чего они никогда прежде не делали. Прекраснопомнилиз
Максима Горького: "Ночь про бабу правду скажет, ночью всегда почуешь, была в
чужих руках аль нет". Классик знал толк в бабах. Родион - тоже.Онмогбы
поклясться, что Лика бывает с чужим - но тот жестрахмешалемухотябы
намекнуть, что догадывается.
Страх, стыд... Стыдно было есть досыта,стыднобылоприниматьотнее
тряпки. Уши долго горели, когда однажды она, перепившая и разнеженная долгой
и приятной обоим постельной возней,вдругхихикнуланаухо,по-хозяйски
стискивая его мужское достоинство: "Содержаночка ты моя..." Вряд липомнила
утром, конечно, они тогда пили часов до четырехутра,поканевырубились
оба, но не зря говорено: что у трезвого на уме...
А главное - Зойка росла, прекрасно осознавая реалии: естьдобытчица-мама
и рохля-папа... Родион ее потерял, никакихсомнений:любовь,возможно,и
осталась, а вот уважения к родителю давно нетнинагрош,тутигадать
нечего.
Первое время Лика добросовестно пыталась связать его ссобой.Бралана
вечеринки в концерн,новомодноименовавшиесяпрезентациямиифуршетами,
приводила домой сослуживцев, или как они там нынче именуются.
Ничего хорошего из этого не выходило. К Родионуотносилисьпредельнейше
корректно, даже дружелюбно пожалуй, ноонбыл-чужой.Кошканеумеет
говорить по-собачьи. Порой он не понимал изихнепринужденнойболтовнии
половины слов, да и речь шла сплошь и рядом о людях, которых он незнал,о
ситуациях и событиях, о которых он и не слыхивал. А когда онпоройпытался
вспомнить о былых славных годах борьбы за свободу и демократию, о митингах и
отпору ГКЧП, в глазах собеседников что-то неуловимо менялось,нанего,он
чуял, смотрели, как на блаженненького или младенчика.Онибылисовсемне
такими,какРодионихкогда-топредставлял,-создавалосьполное
впечатление, что пережитое интеллигенцией прошло мимонихнезамеченным,и
громокипящиесъездыспрямойтрансляцией,идуэлидемократических
публицистов с консерваторами, и модные романы, и модные имена.