А про то, о чем знал, наверняка все записал — любил делать заметки для себя. А заметки-то и пропали, заодно и другие записки, потому и бумаг оказалось меньше. Но я этого так не оставлю. Я дознаюсь, что случилось с Казиком, с моим коллегой значит, — ведь, возможно, он просто скрылся. Как вы думаете, что бы такое сделать?
— Заявить в милицию, что ли?..
Услышав подобный вздор, всякий нормальный человек постучал бы весьма энергично пальцем по лбу. Недоумок же отреагировал спокойно, как пень.
— Заявить-то я могу, только какой толк. Не захотят у нас, так и милиция ничего не поделает. А у нас запретят, это точно. Мне чего-нибудь наврут, и дело с концом. А я вот размышляю: если Казик убежал, как вы, пани, думаете, куда?
Афера заинтересовала меня не на шутку, гораздо больше, чем наркотики и бриллианты, поэтому я сдержала раздражение и не фыркнула даже: каким образом, черт побери, могу представить, куда подевался абсолютно чужой мне человек. Посоветовала прижать к стенке эту Пломбир, ведь должна же она знать хоть что-нибудь о своем многолетнем хахале. Проваландались вместе вроде бы лет шесть, наверное, ездили куда-нибудь, может, укромные уголки у них были в лесной глуши или еще что в таком роде. Слышала же она от него хоть что-нибудь, видела его приятелей…
— Так из приятелей только я один, — вздохнул недоумок. — Но вы правильно мыслите. Я попробую, а Пломбир вполне посодействует, потому как она расстроилась. И вообще мне-то нельзя, а ей ничего не стоит попробовать пойти в милицию. Если что, так я вас, пани, уведомлю…
Тадеуш, мой приятель еще по прежней работе, позвонил на следующий день, ужасно озабоченный: у него прострел, даже с постели встает с трудом, а тут спешная работа, и я аккурат могу помочь.
— По-моему, ты всегда любила делать предварительное обследование, обмеры, — напомнил он неуверенно и просительно. — Надеюсь; у тебя это не прошло?
— Нет. По-прежнему люблю. Пристрастие не очень-то обыкновенное, но таки есть. А что, у тебя планы какие-то?
— Не столько планы, сколько совесть замучила. Взял работу, подписал договор — частное поручение, в принципе должен быть проект — капитальный ремонт: обследование и обмеры, как понимаешь, необходимы. И так по-дурацки сложилось, никого не могу найти. Эва со мной возится, да еще на работу ходит…
— Все ясно. А участок большой?
— Не хочу тебя пугать, но, честно говоря, впечатляет. Строение и солидный кусок территории на Праге, все довоенное и неизвестно, в каком состоянии. То есть известно в каком — ремонту капитальному подлежит, только вот этот чертов прострел — не успел рулетку взять в руки.
Он назвал адрес. До этого момента я колебалась: с одной стороны, обследованием всегда любила заниматься, да и неловко отказать Тадеушу, а с другой, времени нету, голова занята совсем другими делами. Мне не больно-то хотелось встревать в эту канительную работу, от которой уже отвыкла, но, услышав адрес, я с ходу загорелась энтузиазмом. Именно там находился возможный новый притон, его-то и хотел разыскать Павел, а меня от поисков оторвала бриллиантовая блажь. Может, и не в том самом строении, где-нибудь рядом, но и то хорошо. К радостному удивлению Тадеуша, я согласилась без уговоров.
— Постой-ка, ведь второго человека надо, есть помощник?
— Я так и знал, что могу на тебя рассчитывать. Помощник есть, я тебе на десерт оставил. Он работал бы один, если бы ты не согласилась, он у меня в напарниках по этому заказу. Гутюша с тобой будет работать.
— Гутюша!..
— Я так и думал, ты обрадуешься… Правильно думал, я сразу повеселела. Я просто обожала Гутюшу, он был работяга добросовестный, да еще и развлекал меня на полную катушку. Он жонглировал польским языком самым удивительным образом, особенно когда нервничал, так что договориться с ним порой бывало трудновато.
Он жонглировал польским языком самым удивительным образом, особенно когда нервничал, так что договориться с ним порой бывало трудновато. Но тут все мог объяснить Тадеуш, а мне оставалось лишь приятное общение с Гутюшей. Посему я согласилась на Гутюшу без всяких оговорок.
— Работа срочная?
— Да. Если уж точно, начать следовало неделю назад. Ты могла бы завтра приступить?
Само собой — как раз планировала с завтрашнего дня шастать на Праге в поисках притона.
— Ладно, обследование и обмеры сделаю, но чертить будет Эва, у меня и приборов нет. С Гутюшей ты договоришься или мне самой?
— Да я с ним уже договорился, ты только позвони, в котором часу и прочее. Телефон его у тебя есть? А в моей благодарности не сомневайся. До гроба не забуду…
— Гутюша, а что там будет? — спросила я по дороге назавтра утром.
Гутюша на сей раз пребывал в спокойствии и высказался более или менее внятно.
— Кооператив это получил. Многоотраслевой. Мелочевкой малой будут заниматься, а все вместе — производство, бюро и так далее. Комнаты гостевые, столовка и так далее. Этакая веерная программа, и сдается мне, себе кусок урвут — квартиры понаделают и так далее.
— А сейчас там что?
— Да всякая всячина. В основном люди живут, только жить там так же удобно, как волу в полушубке щеголять, сама увидишь. До войны склады понатыканы были, теперь тоже мешанина всякая. Поликлинику себе тоже отгрохают.
— А куда подеваются все, кто там сейчас?
— Никуда. Все к этому кооперативу относятся, так, поперемещают туда-сюда и здание приспособят к новому профилю.
— А нам рабочее местечко отвели?
— Отвели. На третьем этаже, номер четырнадцать. Ключ у меня.
— Сперва покажешь мне объем работ, ведь Тадеуш говорил что-то об участке. Погода как раз что надо, так что начнем с помещений, но глянуть на место хотелось бы.
Моросил дождь, когда мы подъехали. Вход был с другой стороны, не там, где я успела побывать, но я сразу сориентировалась: строения и участок вместе образуют как бы угол двух улиц и могут иметь общие входы-выходы. Хмурый, обшарпанный четырехэтажный дом настроения не прибавлял.
Наша комната оказалась на третьем этаже и была в некотором смысле оборудована: два стула, стол, электроплитка, какие-то полки, шкафчики и ящики, и даже — ошеломительный комфорт — кошмарного вида уборная. Я выглянула в окно. Большой двор с трех сторон ограждали строения вроде нашего, а четвертую замыкал одноэтажный барак и старая ржавая сеточная ограда. По неприглядности двор вполне соперничал с нашей уборной: разоренный, захламленный, в выбоинах и ухабах, в одном углу возвышалась груда щебня и мусора, поросшая сорняком, далее — утрамбованная земля, бетон и строительные отходы. В процессе осмотра я локализовала проходные дворы и подворотни, где шлялась в поисках наркоманского притона, они находились левее: если бы я тогда определила дорогу по азимуту и могла напрямик протаранить стены и ограды, оказалась бы в нашем дворе.
Гутюша знал об окружении все.
— Тот барак — дом призрения. Детский сад или что-то в этом духе, во всяком случае для детей малость того, развитых наискосок. Пока неясно, что с ним делать, может, и снесут, а обмерить придется. Весь участок наш, до той сетки. Дом, высунься поглубже в окно, увидишь весь от левой водосточной трубы до кучи щебенки направо. Щебень тоже надо обмерить — его уберут. Остальное нас не касается.
— А сия возвышенность?
— Развалины. Еще после этого, как его, пожара войны. Что-то стояло, обрушилось, возможно, остались подвалы. Место спорное.
— То есть как?
— Утрясают. Заказчик хотел бы все оттяпать, да, пожалуй, не получит, и вон ту четвертушку, — Гутюша описал рукой небольшое полукружье, — отдадут другим, а Тадеушу придется делать забор.