Здесь большие помещения были разделены перегородками, чтобы обеспечить место для социальных работников, психологов и терапевтов, тут же находились и два больших кабинета, где царствовали психиатры. В передней части здания была еще одна очень милая комната, которую не коснулись перепланировки; она была обставлена мягкими креслами и маленькими столиками. Очевидно, это тут собирались дискуссионные группы по проблемам семьи, участники которых могли наслаждаться красивым видом из окна, выходящего на площадь, в перерывах между анализом своей бытовой и сексуальной несовместимости. Дэлглиш вполне мог понять недовольство отсутствующей миссис Баумгартен. Комната идеально подходила для отделения творческой терапии.
Более важные кабинеты располагались этажом ниже и не подвергались почти никаким изменениям и переделкам, здесь царила атмосфера элегантности и спокойствия. Картина Модильяни была не совсем к месту в зале заседаний, но не очень резала глаз. Располагавшуюся по соседству небольшую библиотеку медицинской литературы с антикварными книжными шкафами, на каждом из которых красовалось имя дарителя, можно было принять за собрание какого-нибудь достопочтенного джентльмена восемнадцатого века, если не присматриваться к названиям книг. Низкие вазы с цветами на шкафах и несколько кресел неплохо смотрелись, хотя было заметно, что их принесли сюда из полудюжины разных домов.
На этом этаже также располагался кабинет главного врача, и это было самое изысканное помещение в клинике. У дальней стены стояла кушетка для приема пациентов, такая же, как в кабинетах других психиатров, – низкая односпальная тахта, обитая ситцем, с красным одеялом, сложенным в ногах, и подушкой в изголовье. Остальные предметы мебели явно предоставил не комитет по управлению лечебными учреждениями. Рабочий стол восемнадцатого века не был завален всякой ерундой вроде картонных календарей или стандартных ежедневников, на нем находилась лишь книга для записей в кожаном переплете, серебряная чернильница и лоток для бумаг. Тут стояли два кожаных кресла и угловой шкаф-буфет красного дерева. Создавалось впечатление, что главный врач собирал старинные гравюры и особенно увлекался техникой меццо-тинто и эстампами восемнадцатого века. Дэлглиш изучил коллекцию работ Джеймса Макарделла и Валентина Грина, расположенных по обе стороны каминной полки, и обратил внимание на то, что пациенты доктора Этриджа раскрывали тайны своего бессознательного, сидя под парой утонченных литографий Халлмандела. Он подумал, что неизвестный, обокравший клинику, возможно, и был джентльменом, если верить Калли, но в искусстве он точно не разбирался. Не было ничего удивительного в том, что второсортный воришка предпочел пятнадцать фунтов наличными двум творениям Халлмандела. Эта комната, несомненно, радовала глаз и свидетельствовала о том, что ее хозяин был человеком со вкусом и обладал средствами для проявления своего вкуса. Это была комната человека, который не видит причин для того, чтобы его профессиональная жизнь протекала в менее приятном окружении, чем его досуг. И тем не менее не все тут было идеально. Чего-то все же не хватало. Изящество казалось немного искусственным, хороший вкус – немного претенциозным. Дэлглиш почувствовал, что пациенту, возможно, было бы лучше в теплой, безыскусной, непропорциональной клетушке наверху, где Фредерика Саксон работала в изобилии бумаг, растений в горшках и принадлежностей для заваривания чая. Несмотря на гравюры, комната не отражала особенностей характера владельца. И это было на него похоже. Дэлглиш вспомнил о недавней конференции по проблемам психического здоровья и соответствующим теориям, где выступал доктор Этридж. Тогда его речь показалась Дэлглишу образцом глубокой мудрости; но впоследствии он с трудом мог вспомнить хоть одно из его высказываний.
Дэлглиш с Мартином спустились на первый этаж и увидели, как секретарь группы и Нейгл, вполголоса разговаривавшие с констеблями, тут же посмотрели в их сторону, хотя и не попытались к ним присоединиться.
Четыре человека, томящиеся в ожидании, уныло стояли рядом, как плакальщики после похорон, озадаченные и сбитые с толку, поглощенные той пустотой, что обычно следует за печалью. Когда они разговаривали, их голоса, казалось, тонули в тишине коридора.
Планировка первого этажа была чрезвычайно проста. Сразу же за парадной дверью слева от входа располагалась стеклянная стойка дежурных. Дэлглиш еще раз обратил внимание на то, что оттуда открывался вид на весь коридор, включая большую извилистую лестницу в его конце. И тем не менее наблюдения Калли в течение минувшего вечера имели удивительно избирательный характер. Он утверждал, что видел и отметил в журнале всех, кто появился в клинике или покинул ее после пяти вечера, однако многие приходы и уходы остались не замеченными им. Он обратил внимание на то, как миссис Шортхаус вышла от мисс Болем и отправилась в общий кабинет, но не видел, как заведующая административно-хозяйственной частью прошла по коридору по направлению к лестнице. Калли заметил, как доктор Бейгли выходил из гардеробной для медперсонала, но не видел, как он туда заходил. И все же большая часть передвижений пациентов и их родственников не укрылась от его взгляда, и он мог рассказать, что делала миссис Босток. Калли был уверен: доктор Этридж, мисс Саксон и мисс Кеттл не проходили по коридору после шести вечера. А если и проходили, то он этого не видел. Дэлглиш доверял бы показаниям Калли намного больше, если бы не было очевидно – этот жалкий маленький человечек был охвачен страхом. Когда они только приехали в клинику, он казался лишь удрученным и немного угрюмым. К тому времени, когда ему позволили уйти домой, он уже испытывал ужас. На каком-то этапе расследования, подумал Дэлглиш, придется выяснить, каковы были причины столь резкой перемены.
За стойкой дежурных располагался общий кабинет, окна которого выходили на площадь. Часть его была отделена перегородкой, за ней хранилась текущая медицинская документация. Рядом с общим кабинетом находился кабинет мисс Болем и, кроме того, отделение ЭШТ с процедурной, служебное помещение медсестер, а также мужская и женская комнаты отдыха. От гардеробной, туалетов для вспомогательного персонала и кладовки уборщицы все кабинеты ЭШТ отделялись коридором. В конце коридора была обычно запертая боковая дверь, которую почти никто не использовал, за исключением сотрудников, что задерживались допоздна и не желали утруждать Нейгла, заставляя его возиться с еще более сложными замками, засовами и цепями парадного входа.
В другом конце основного коридора располагались два кабинета, а также приемная для пациентов и туалеты. Помещение, прилегавшее к фасаду здания, было разделено пополам, и там разместились два просторных кабинета психотерапии, которые отсекались от приемной небольшим проходом. Таким образом, доктор Штайнер мог перемещаться из одного кабинета в другой, не попадая в поле зрения Калли. Но едва ли он мог пройти по коридору к лестнице, ведущей в подвал, без риска попасться кому-нибудь на глаза. Видел ли его кто-нибудь? Что скрывал Калли и почему?
Дэлглиш и Мартин проверили все полуподвальные помещения в последний раз за этот вечер. В конце коридора находилась дверь, которая вела на лестницу, выходившую из подвала на улицу. Доктор Этридж сказал, что дверь была заперта на засов, когда они с доктором Штайнером проверяли ее, после того как нашли тело. Дверь все еще была заперта. Ее обследовали, но единственные отчетливые отпечатки пальцев принадлежали Питеру Нейглу. Нейгл подтвердил, что, возможно, был последним, кто прикасался к засову, так как всегда проверял, надежно ли закрыта дверь, прежде чем запереть здание на ночь. Как он, так и другие сотрудники крайне редко использовали этот полуподвальный выход. Эту дверь, как правило, открывали только тогда, когда в клинику доставляли уголь или тяжелые грузы. Дэлглиш резко отодвинул засов. За дверью его взгляду открылась короткая железная лестница, ведущая к забору позади здания. Здесь дверь из кованого железа также была заперта на засов и еще оборудована замком и цепью.