Она не желала оставлять важные вопросы «на потом».
Хьюго вздохнул, и все его массивное тело содрогнулось.
– Завтра ты можешь понадобиться мне здесь, – сказал он наконец. – И если ты решишь все равно пойти в школу, мы с тобой попробуем вместе разобраться, как работает стиральная машина, хорошо?
Некоторое время девочка обдумывала это предложение, затем, не до конца убежденная, кивнула:
– Ладно.
Пиппа ушла, однако Хьюго продолжал сидеть на корточках, будто ему было трудно заставить себя встать. Неохотно поднявшись, он отошел к книжным полкам в дальний конец комнаты.
– Вы, кажется, об этом хотели попросить? – Хьюго протянул Бартону фотографию в рамке.
У Клары Паскаль было симпатичное, овальной формы лицо, обрамленное непослушной массой темно‑каштановых кудрей.
– Какой удивительный цвет лица! – восхитился Бартон.
– Летом ей приходится носить шляпу, иначе она вся покроется веснушками. – Хьюго запнулся, смутившись прозвучавшей в его голосе интимности.
Бартон снова посмотрел на фотографию. У Клары было открытое дружелюбное лицо, выражение лица женщины, которая редко сердится и любит хорошую шутку.
– Как вы думаете, как она себя поведет, мистер Паскаль? – спросил сержант. – Я имею в виду – она будет бороться?
Хьюго забрал у него фотографию и впился в нее взглядом, демонстративно избегая смотреть на пакет с одеждой, лежавший на диване.
– Она будет с ним разговаривать, – уверенно заявил он. – Попытается заставить его встать на ее точку зрения. Спор, полемика – это для нее игра, предлог, чтобы продемонстрировать свои ораторские способности… – Он замолчал на полуслове. – Нет, это прозвучало так, будто я ее критикую. Я совсем не это хотел сказать. Я хотел сказать, что Клару не так‑то легко запугать. Но и назвать ее бесчувственной тоже нельзя, – поспешно добавил он. И опять оборвал себя, следя за выражением лица Бартона. – Я пытаюсь нарисовать как можно более четкую картину. – Тон Хьюго сделался воинственным, будто он в чем‑то оправдывался. Он пожал плечами, затем выдавил невеселую улыбку. – Боюсь, я несправедлив к ней. Видите ли, я пытаюсь сказать вам следующее: если Клара почувствует, что ей удается уговорить похитителя отпустить ее, она это сделает.
Если у нее получится, подумал Бартон. Если он согласится ее отпустить.
Какая она тяжелая! Впрочем, чему тут удивляться? Ему ведь знакомо выражение «мертвый груз», и у него даже была возможность убедиться в его точности. Он поставил фургон на обочине дороги, собираясь внести Клару в дом на руках – так, как это проделывают в мелодрамах: ее голова покоится на изгибе его локтя, обнажая трогательную уязвимость молочно‑белого горла. Да только вот нести женщину совсем не так просто, как хотят показать киношники.
Ее тело согнуто, она не будет ровно лежать на его руках, к тому же она слишком тяжела. Он выходит из фургона на мшистую дорогу. Вокруг никого, эта дорога заброшена, как он и рассчитывал, когда выбирал дом с максимальными предосторожностями.
Похититель хватает Клару за лодыжки и вытаскивает из фургона. В борьбе ее волосы растрепались, они шлейфом волочатся за ней, собирая с пола частички пыли и грязи. Достигнув кромки борта, ее ноги падают. Он заглядывает ей в лицо. Возле носа появился коричневатый кровоподтек. Через некоторое время он потемнеет, нальется, станет синевато‑лиловым.
Его вдруг захлестывает волна ненависти – черная, отвратительная, необъяснимая. Он вцепляется в лацканы ее пальто и тянет к себе. Голова женщины откидывается назад с внятным стуком. С минуту он стоит в нерешительности. Едва различимое биение пульса на сонной артерии сводит его с ума, нужно совсем немного, чтобы завершить работу.
Но ведь он не за этим ее сюда привез. Не сейчас. Многое нужно закончить.
Он еще некоторое время пристально смотрит ей в лицо. С глазами и ртом, скрытыми под клейкой лентой, оно выглядит пустым и бессмысленным. Похититель подносит ладонь поближе, так близко, что ощущает едва различимое тепло Клариного дыхания, прерывистыми толчками вырывающегося из ноздрей.
Однако его останавливает вовсе не жалость. И не сострадание. Клара Паскаль не достойна ни того, ни другого. Он и так потратил немало усилий, чтобы привезти ее сюда, в эти камыши; так пускай она за все заплатит – и побольше. Он не убил ее только по одной причине: она не заслуживает безмятежной смерти. Пусть сначала все узнает.
С десяти часов утра на втором этаже Музея полиции, примыкавшего непосредственно к полицейскому участку на Дива‑стрит, работали электрики: тянули кабель, ставили розетки. Расположенное над музеем помещение отдали в распоряжение Лоусона и его команды, состоящей из восьми человек. Сейчас эти счастливцы в поте лица волочили сюда свои собственные столы и стулья из грузового фургона, припаркованного у старого здания отделения полиции. Лоусон встретил на лестнице довольно хрупкую на вид женщину‑констебля. Она тащила диапроектор и в ответ на предложение инспектора помочь ей только рассмеялась.
Персональные компьютеры, телефоны, факс следовали в торжественной процессии. Картотечные ящики и другие тяжелые предметы предоставили заботам профессиональных грузчиков.
Приехавший Бартон застал такую картину: два столяра вносили большую белую доску через боковую дверь, ведущую к музею.
– Куда ставить, босс? – спросил старший.
– Тащите на второй этаж, – ответил Лоусон, направляя их взмахом руки. – Идите на шум и увидите сами. – Он прижался к стене, пропуская рабочих.
Бартон подошел к инспектору, прижимая к себе целую охапку мешков с вещественными доказательствами.
– Одежда девочки? – спросил Лоусон.
Бартон кивнул. Каждый предмет одежды был сложен в отдельный мешок. Сара Кормиш тщательно свернула и сложила в мешок также лист оберточной бумаги, на котором стоял ребенок.
– Она пошла с констеблем Кормиш в кабинет для допросов, – добавил сержант.
– Хорошо. Отдай это офицеру, отвечающему за хранение вещественных доказательств, а он примет меры, чтобы криминалисты все забрали. Фотографию Клары размножили?
– Да, уже готово. – Бартон сунул руку в нагрудный карман и выудил оттуда кипу четких цветных отпечатков.
– Привлекательная женщина, – прокомментировал Лоусон и двинулся вперед.
Через несколько шагов они наткнулись на манекен, одетый как викторианский бобби. Фигура использовалась в качестве указателя: ее протянутая рука направляла посетителей к центральной экспозиции музея. Бартон вскрикнул от неожиданности, смущенно улыбнулся и спросил:
– А что, другого помещения нам не могли предложить?
Лоусон пожал плечами:
– В графстве сейчас ведется еще несколько крупных расследований. Им тоже надо где‑то сидеть, верно? А мне необходимо обеспечить рабочими местами всех членов команды да еще ребят из подразделения, обслуживающего полицейскую базу данных ХОЛМС. Так что пространства не хватает катастрофически. Спасибо, что хоть эти комнаты выделили!
– В штаб‑квартире ХОЛМС для нас клетушки не нашлось?
– Да они сами друг у друга на головах сидят, – пренебрежительно скривился Лоусон.
Когда в середине восьмидесятых высокие технологии пришли в Честер, компьютеров, да и сотрудников ХОЛМС было значительно меньше. Шли годы. Небольшое помещение офиса перестало соответствовать современным требованиям, и речи быть не могло о том, чтобы впихнуть туда команду Лоусона.