У нас нет даже отпечатков пальцев.
— Только письма?
— Только письма.
— И какие выводы вы из этого сделали?
Снова послышался вздох.
— Человек из Эстхаммара был убит. Это мы установили точно. В него стреляли с расстояния не меньше одного метра. В такой ситуации он просто физически не мог сам нажать на спусковой крючок винтовки. Естественно, существует связь между убийством мальчика и журналиста, но мы не нашли их связи с политиком из Эстхаммара. Парень видел, как машина переехала газетчика, а это классический мотив. Он мог опознать убийцу.
— Или он знал этого убийцу, — сказала Анника.
Комиссар помолчал.
— Почему вы это говорите?
Анника повертела головой и уставилась на ковер.
— Сама не знаю, — сказала она. — Наверное, это просто чувство, которое возникло у меня во время разговора с мальчиком. Он очень боялся и все время уходил от вопросов.
— Я читал отчет полицейского управления Лулео. Там ничего не сказано о том, что он чего-то боялся.
— Ясно, что он этого не сделал, он же просто защищался.
В трубке повисло скептическое молчание.
— То есть вы не думаете, что мальчик его знал, — сказала Анника, — потому что полагаете, что это сделал Рагнвальд.
Приоткрылась дверь, и в щель просунулась Эллен.
— Мама, он взял пульт и говорит, что не даст его мне.
— Извините, — сказала она комиссару, отложила трубку, встала и пошла за Эллен.
Калле, нахохлившись, сидел в углу дивана, прижимая к груди два пульта — от телевизора и от видео.
— Калле, — сказала Анника, — отдай Эллен один пульт.
— Не дам, — ответил мальчик. — Она все время нажимает кнопки и мешает.
— Тогда я заберу оба, — сказала Анника.
— Нет! — запищала Эллен. — Я тоже хочу пульт.
— Все, с меня хватит! — крикнула Анника. — Давай сюда эти чертовы пульты, и сидите молча, иначе я вас сейчас прогоню спать.
Она отняла у Калле пульты и вернулась в спальню, слыша за спиной обиженный рев Калле:
— Это ты виновата! Теперь у нас вообще нет ни одного пульта! Глупая коза!
Анника закрыла дверь и подняла с пола телефон.
— Рагнвальд, — сказал К.
— Сюп рассказал мне о Рагнвальде и разрешил писать о нем, о том, что он вернулся.
Комиссар коротко рассмеялся:
— Я пока не видел статьи.
— Она выйдет в завтрашнем номере, очень щепетильная история, скажу я вам. Сюп не так уж много мне сказал. Думаю, что вы знаете больше.
Комиссар не ответил.
— Много ли вы знаете? — спросила Анника. — Идентифицирована ли его личность?
— Сначала хочу сказать пару вещей, — ответил К. — Вы можете упомянуть о письмах, но не пишите, что в них были цитаты из Мао.
Анника записала это в блокнот.
— А Рагнвальд?
— Мы уверены, что он снова здесь.
— Зачем? Он вернулся, чтобы убить этих людей?
— Его не было больше тридцати лет, поэтому у него, наверное, были очень веские причины вернуться. Какие, мы не знаем.
— Он маоист-убийца?
— Это всего лишь обозначение. Слово. Плохо, что его нельзя использовать практически. Я не знаю, кто он. Может быть, он — маоист, но я не очень в это верю.
— Но ведь это он взорвал самолет на базе Ф-21?
— По некоторым сведениям, он был замешан в этом деле, но мы не знаем, был ли на месте преступления, когда прогремел взрыв.
— Как, собственно говоря, его зовут?
Комиссар К. поколебался.
— Вы получили от меня серийного убийцу, — ответила Анника. — Неужели я не могу получить от вас террориста?
— Но не надо это использовать, — сказал К. — У нас появился шанс его взять через тридцать лет, и пока мы хотим для надежности сохранить статус-кво. Я скажу, но это только для вашего сугубо личного архива. Никаких публикаций и дат, никаких бумажек и документов.
От волнения у Анники пересохло во рту, она выпрямила спину и застыла с ручкой в руке, чувствуя, что сердце готово выскочить у нее изо рта. Переведя дух, она собралась было спросить о процедуре сохранения тайны, но в это время открылась дверь и в комнату вбежал Калле.
— Мама, она взяла моего тигра, скажи ей!
В мозгу Анники произошло короткое замыкание, она уже набрала в легкие воздуха, чтобы заорать так, что стекла задрожат. Кровь бросилась в лицо, она посмотрела на Калле сумасшедшими глазами.
— Выйди вон! — прошипела она. — Сейчас же!
Мальчик испуганно посмотрел на мать и побежал назад, оставив дверь распахнутой настежь.
— Мама сказала, чтобы ты отдала мне тигра. Сейчас же!
— Нильссон, — сказал К. — Его зовут Ёран Нильссон. Сын лестадианского пастора из Саттаярви в Норботтене. Родился в октябре 1948 года. В Упсалу приехал осенью 1967 года — изучать теологию. В Лулео вернулся приблизительно год спустя, работал в церковной администрации, исчез 18 ноября 1969 года и с тех пор не появлялся под своим настоящим именем.
Анника записывала так поспешно, что у нее заболело запястье, надеясь, что позже сумеет разобрать свои каракули.
— Лестадианского пастора? — уточнила она.
— Лестадианство — это религиозное течение в Норботтене, отличающееся большой строгостью. Никакого тюля, никаких телевизоров, никаких противозачаточных средств.
— Вам известно, почему он называет себя Рагнвальдом?
— Это был его псевдоним в маоистской группе. Он сохранил его, когда стал профессиональным убийцей, но, вероятно, в ЭТА его называли по-французски. Мы предполагаем, что он жил в какой-то деревне в Пиренеях, во Франции, но мог сравнительно легко переходить границу.
Анника слышала, что ссора детей переросла в настоящую драку.
— Он действительно стал настоящим профессиональным убийцей? Таким, как Леон?
— Ну, такие бывают только в фильмах Люка Бессона, но мы знаем, что за свои мокрые дела он получал деньги. Мне пора идти, но я чувствую, что у вас тоже есть кое-что за пазухой.
— Бьюсь изо всех сил, — сказала Анника.
— Тяжела твоя доля, о человек, — вздохнул К. и отключился.
Вместе с детьми, держа их на коленях, она досмотрела «Птичку», потом почистила им зубы, прочитала вслух две главы из «Все мы из Бюллербю». Втроем они спели три песенки из «Шведского песенника», после чего дети уснули как убитые. Аннику шатало от усталости, когда она села писать. Буквы прыгали по экрану, как летающие острова, она не могла сосредоточиться, настроение окончательно упало. Она совсем обессилела.
Анника встала из-за стола, вышла в ванную комнату, ополоснула лицо холодной водой, потом заглянула на кухню, налила воду в кофеварку, насыпала в емкость четыре мерки размолотого кофе и, когда вода закипела, сильно нажала на шток сетчатого фильтра. Заварив напиток, она взяла с собой кофеварку и кружку с логотипом объединения общин. Поставив все это на стол, она снова села к компьютеру.
Пустота. В голове полная пустота.
Она взяла телефонную трубку и позвонила Янссону.
— Я не могу собраться, у меня ничего не выходит.