Он поднялся, чтобы взять фотографии, разложенные на животе другого «Стола» в центре ковра, и теперь рассматривал их. От дыхания «Стола» одна из фотографий упала на пол.
— А что это за следы? — спросил Рудольф Кобб из кабинета канцлера, которому Кнопффер передавал полароидные снимки.
— На каждом десять ран, восемь из них в виде крестов, — сообщил Босх. — Так же, как в случае с «Падением цветов». Он раскладывает их нагишом, с раскинутыми ногами, но оставляет этикетки. Почему он всегда наносит одинаковые раны, непонятно. Он использует переносное устройство для подрезки холстов. Некоторые реставраторы пользуются ими, чтобы резать доски. И он всегда оставляет запись. Эту вот мы нашли на полу, между двумя трупами. Если хотите, можем ее послушать.
— Хотим, — произнес Ключевой Человек.
Босх хотел было подняться, но сидевшая рядом с ним Тея ван Дроон его опередила. Тея была координатором штурмовых отрядов Фонда и недавно вернулась из Парижа после допроса Брисеиды Канчарес. Когда Тея встала с места, Босх смог получше разглядеть мисс Вуд, откинувшуюся на следующем кресле, упершись подбородком в грудь и вытянув тощие ноги. «Молчит, ничего не говорит, — с болью подумал он. — Знает, что снова допустила ошибку, и воспринимает это как унижение». Ему хотелось бы утешить ее, сказать, что все будет хорошо. Может, потом он так и сделает.
Тея проверила, хорошо ли держатся заглушки в ушах образовывавшей «Стол» пары голых юношей. Маленький диктофон был снабжен колонками для прослушивания. Сам он стоял на грудине первого юноши, а колонки — на бедрах второго. Тея нажала на кнопку.
— Затем искусство стало священным, — по-английски выводил фальцет, перемежавшийся тяжелыми нервными вздохами; лаборатория идентифицировала его как голос Губертуса. — Фигуры старались… старались найти Бога и почтить таинство… — Всхлипывания. Бенуа поморщился от скрипа усилителей. — Человек старался стать бессмертным, изображая смерть… Все религиозное искусство вертелось… вертелось… вертелось вокруг одной и той же темы… Художники писали и высекали истязания и разрушение с целью… с целью… — теперь Губертус рыдал в открытую, — …еще больше упрочить идею жизни… веч… вечной жизнииии… Пожжжааааа!..
Запись прерывалась потоком истеричных всхлипываний, дальше продолжал уже более твердый голос Арнольдуса:
— Художник заявляет: мое искусство есть смерть… Художник заявляет: единственный для меня способ любить жизнь есть… любить смерть… Потому что искусство, которое переживет века, есть искусство, которое умерло… Если фигуры умирают, картины остаются в веках.
— Он заставляет их читать какой-то текст, это точно, — отметил Босх, когда Тея выключила диктофон.
— Этот мудак — сумасшедший, ублюдок, сукин сын! — взорвался Уорфелл. — Это яснее ясного! Может, он и умен, но крыша у него того!
Освещенный «Лампой» Марудера, вздымавшей свои нагие стройные ноги рядом с его креслом, Бенуа повернулся к Уорфеллу.
— Все это спектакль, Герт. Они хотят, чтобы мы подумали, будто это дело рук психопата, но все это чертов спектакль, разыгранный нашими конкурентами, в этом я уверен.
— Как может быть, что картины останутся в веках, если фигуры умрут? — спросил Ключевой Человек. — Какой в этом смысл?
Все ждали ответа от Стейна. Но ответил Бенуа:
— Тут нет смысла. Если говорить о фигурах «Монстров», то картина, естественно, навсегда перестала существовать со смертью фигур. Они были незаменимы.
Снова раздался настоятельный тембр виолончели Харлбруннера, не отходившего от «Стола» с орешками.
Они были незаменимы.
Снова раздался настоятельный тембр виолончели Харлбруннера, не отходившего от «Стола» с орешками. Он говорил и водил рукой по светлой поверхности бедер девушки, исполнявшей роль верхней части «Стола».
— Кто-нибудь может объяснить нам, новичкам в этой области, что за хрен этот… этот керу… керу… — Несколько голосов подсказали ему окончание слова, но Харлбруннер не захотел его произнести. — Судя по отчетам, лицо и руки этого Вайса были смазаны этим… так?
Настала очередь Якоба Стейна. Говорил он очень тихо, но гробовая тишина усилила звук.
— Керубластин — это материал, похожий на силикон, но гораздо более современный. Его разработали в лабораториях Франции, Англии и Голландии в начале века исключительно для использования в гипердраматическом искусстве… Гализмус, кажется, у вас, господин Кобб, — он указал на человека из кабинета канцлера, — есть ваш портрет работы Авендано, и вы знаете, о чем я говорю.
Тот с улыбкой кивнул:
— Да, он точь-в-точь как я. Иногда даже жутко становится.
Босх, вспомнив портрет Хендрикье, тоже вздрогнул.
— Керубластин используется в искусстве для многих целей, — продолжал Стейн, — не только для того, чтобы превращать модели в портреты, но и для изготовления нелегальных и легальных копий, для сложного макияжа и так далее… Опытный в обращении с керубластином человек может превратиться в кого угодно, в буквальном смысле слова, будь то мужчина или женщина. Достаточно нанести его, как мазь, на ту часть тела, которую необходимо скопировать, дать высохнуть и осторожно снять. Это идеальная маска. Однако, повторяю, чтобы легко обращаться со слепками из керубластина, нужно быть настоящим мастером. Они не плотнее слоя сливок на молоке.
— И исходя из всего ранее услышанного, — вставил Ключевой Человек, — этот тип действительно настоящий мастер.
Последовало короткое молчание. Стейн, который, похоже, торопился, попросил Бенуа подвести итог предварительного заседания. Под воздействием внезапно возложенной на него ответственности Бенуа встал с кресла, надел очки для чтения и взял какие-то бумаги. Он наклонился влево, чтобы свет «Лампы» Марудера освещал текст.
— Кризисный кабинет формируется 29 июня 2006 года, в помещении, любезно предоставленном в наше распоряжение администрацией здания «Обберлунд» в Мюнхене. Его цели…
Цели были достаточно ясны. Отдел по уходу за картинами и служба безопасности срочно разработали две стратегии: защитную и активную. Меры по защите делились на три комплекса: снятие с экспозиции, удостоверение личности и конфиденциальность. Первый комплекс мер предполагал постепенное снятие с экспозиции всех публично выставленных картин Бруно ван Тисха сначала в Европе, затем в США и, наконец, во всем мире. Первой в Амстердам вернется коллекция «Цветы», потом настанет черед «Монстров», а потом пойдут отдельные картины, как, например, «Афина» из центра Жоржа Помпиду. Все картины будут помещены в безопасные места. Второй комплекс мер заключался в создании системы контроля личности служащих, находящихся в непосредственном контакте с полотнами, с помощью голосовых и дактилоскопических проб. Бенуа предложил снабдить уже проверенных служащих этикетками.
— Но мы тогда тоже станем картинами, — проворчал Уорфелл.
— А нет другого способа распознать керубластиновую маску? — спросил Ключевой Человек.
— Фусхус, нет, — ответил Стейн. — Когда керубластин высыхает, он как вторая кожа. Даже приобретает ее температуру и плотность. Чтобы его выявить, пришлось бы царапать подозреваемых.
Предложение об этикетках осталось на рассмотрении.