Это сюрприз.
Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром. Валландер был в растрепанных чувствах. Ночью он спал плохо и, когда приехала Линда, чувствовал себя усталым и недовольным. Она немедля отослала его в дом, переодеть старые выцветшие брюки.
– Не обязательно ехать к ней при полном параде. Но и неряхой тоже ни к чему.
Они свернули на съезд к старинному замку Глиммингехус. [33]Линда искоса глянула на него:
– Помнишь?
– Конечно.
– Время у нас есть. Можем сделать остановку.
Линда зарулила на парковку у высоких каменных стен. Они вылезли из машины, прошли по подъемному мосту во двор.
– Одно из первых моих воспоминаний, – сказала Линда. – Наша с тобой поездка сюда. Когда ты до смерти напугал меня историями о привидениях. Сколько мне тогда было?
– В самый первый раз мы были здесь, когда тебе только‑только сравнялось четыре. Но тогда я о привидениях не заикался. Про них я рассказал, когда тебе исполнилось семь. Наверно, летом перед школой?
– Помню, я ужасно тобой гордилась. Мой большой, видный папа. С удовольствием вспоминаю те минуты, я чувствовала себя совершенно защищенной и искренне радовалась жизни.
– Я чувствовал то же самое, – сказал Валландер, не кривя душой. – Лучшие годы – когда ты была маленькая.
– Что происходит с жизнью? Ты правда так думаешь? Сейчас, когда тебе шестьдесят?
– Да. Вот уж несколько лет как я заметил, что начал просматривать извещения о смерти в «Истадс аллеханда». Если попадалась под руку другая газета, я и там читал такие извещения. Все чаще задумывался, что сталось с моими лимхамнскими одноклассниками. Как сложилась их жизнь? По сравнению с моей. Начал как бы вскользь интересоваться, что с ними сталось.
Они присели на каменной лестнице, ведшей внутрь крепости.
– Все мы, поступившие в школу осенью пятьдесят пятого, конечно же прожили свою жизнь по‑разному. Сейчас я, пожалуй, знаю судьбу большинства. Кой‑кому пришлось паршиво. Кто‑то умер, один эмигрировал в Канаду, а потом застрелился. Некоторые достигли поставленной цели, как Сёльве Хагберг, выигравший телевикторину. Большинство жили в трудах, тихо, без шума. Так сложилось у них. А вот так – у меня. В шестьдесят почти все уже позади, и с этим надо примириться, хоть оно и нелегко. Важных решений остается совсем мало.
– Ты чувствуешь, что жизнь идет к концу?
– Иногда.
– И что тогда думаешь?
Он помедлил, потом сказал правду:
– Жалею, что Байбы уже нет. Что у нас так ничего и не получилось.
– Есть другие, – сказала Линда. – Тебе незачем оставаться одному.
Валландер встал.
– Нет. Других нет. Байбу никем не заменишь.
Они вернулись к машине, поехали дальше, в лечебницу, расположенную в нескольких километрах. Большая прямоугольная фахверковая постройка с сохранившимся старинным внутренним двором. Мона сидела на лавочке, курила, по булыжной дорожке они направились к ней.
– Она начала курить? – спросил Валландер. – Раньше‑то не курила.
– Говорит, что курит ради утешения. И потом бросит.
– Когда?
– Она пробудет здесь еще месяц.
– Лечение оплачивает Ханс?
Линда не ответила, ведь и так ясно. Мона встала им навстречу. Валландер огорченно смотрел на ее землисто‑бледное лицо, на темные мешки под глазами. Она показалась ему уродливой, а ведь раньше у него и мысли такой не мелькало.
– Как мило, что ты приехал, – сказала она, взяв его за руку.
– Хочу посмотреть, как ты тут, – пробормотал он в ответ.
Они сели на лавочку, Мона посередине. Валландер с радостью уехал бы прямо сейчас. Мона боролась с абстинентным синдромом и страхом, но для него это не повод быть здесь. Почему Линда хотела, чтобы он увидел Мону в таком вот состоянии? Чтобы он так или иначе признал свою вину? Но в чем? Он заметил, что взвинчивается, Линда и Мона меж тем разговаривали друг с дружкой. Потом Мона спросила, не хотят ли они увидеть ее комнату. Валландер отказался, а Линда пошла с ней в дом.
В ожидании он бродил по двору. Неожиданно в кармане зазвонил телефон. Иттерберг.
– Вы на службе? – спросил он. – Или еще в отпуске?
– В отпуске, – ответил Валландер. – Делаю вид, будто отдыхаю.
– А я сижу в кабинете. И передо мной лежит отчет наших секретных коллег из военного ведомства. Хотите знать, что они пишут?
– Вообще‑то нас могут перебить.
– Думаю, мы успеем, мне надо буквально несколько минут. Отчет тонюсенький. Иными словами, большая часть информации не предназначена для меня и других обычных полицейских. Цитирую: Ряд разделов помечен грифом «секретно».На самом деле такова львиная доля материалов. Нам они подбросили лишь песчинку‑другую. Жемчужины, если таковые есть, оставили себе. – Иттерберг вдруг расчихался. – Аллергия, – пояснил он. – Уборщицы в управлении используют какое‑то моющее средство, которое я не переношу. Впору самому убираться в кабинете.
– А что, неплохая мысль, – нетерпеливо заметил Валландер.
– Отчет гласит, цитирую: Материалы – в частности, микрофильмы и фотонегативы, а также шифрованный текст, – найденные в сумке Луизы фон Энке, содержат секретные военные сведения. Большинство из них особо щекотливого свойства и помечены грифом «секретно» как раз затем, чтобы они не попали в неподходящие руки.Конец цитаты. Иными словами, нет ни малейших сомнений.
– Что документы подлинные?
– Совершенно верно. Далее в отчете говорится, что ранее аналогичные материалы оказались у русских, поскольку методом исключения установлено, что они определенно располагали сведениями, доступа к которым им иметь не следовало. Понимаете, о чем я? Отчет написан, мягко говоря, малопонятным армейским языком.
– Обычное дело у наших засекреченных коллег. Как видно, и военная контрразведка изъясняется таким же манером. Но думаю, я понял.
– Больше в отчете почти ничего нет. Тем не менее вывод однозначен: Луиза фон Энке запускала руки в армейские банки с вареньем. Продавала разведматериал. Бог весть, как она до него добиралась.
– Остается масса вопросов, – сказал Валландер. – Что произошло на Вермдё? Почему ее убили? С кем она там встречалась? И почему этот человек или эти лица не забрали то, что было в сумке?
– Может, не знали о существовании этих документов?
– А может, у нее ничего с собой не было?
– Мы учитываем эту возможность. Что бумаги ей подбросили.
– По‑моему, вполне вероятно.
– Но зачем?
– Чтобы ее заподозрили в шпионаже.
– Так ведь она вправду шпионка?
– Мы словно блуждаем в лабиринте, – сказал Валландер. – Я не нахожу выхода. Надо обдумать ваш рассказ. Какое место вы сейчас отводите этому убийству?
– Очень важное. Ходит слух, что о нем пойдет речь в одной из телепередач, посвященных текущим расследованиям преступлений. Начальство всегда нервничает при виде СМИ с микрофонами.
– Пошлите их ко мне. Я не боюсь.
– А кто боится? Я только опасаюсь проявить невежливость, если они примутся задавать совсем уж идиотские вопросы.