По крайней мере, мне не дает. Я приближаюсь к разгадке или, наоборот, удаляюсь от нее? Вот что я не в состоянии выяснить.
Он немного прогулялся по площади, испытывая все большую усталость. Когда вернулся в квартиру, Толбот, видимо, уже лег спать. Балконная дверь была закрыта. Валландер разделся и вскоре уснул.
Во сне снова мчались лошади. Но, проснувшись утром, он о них не вспомнил.
37
Открыв глаза, Валландер сперва не сообразил, где находится. Бросил взгляд на часы. Шесть утра. Полежал еще немного. За стеной слышался гул аппаратов, насыщавших кислородом воду в большом аквариуме. Ходили ли поезда, он не слышал. Они жили своей беззвучной жизнью в герметичных туннелях. Как кроты, подумал он. Но и как люди, угнездившиеся в коридорах, где принимаются секретные решения, которые они крадут и переправляют той стороне, которую надо бы держать в неведении.
Он встал с постели и вдруг заторопился с отъездом. Даже душ принимать не стал, оделся и вышел в большую светлую гостиную. Балконная дверь была открыта настежь, тонкие гардины колыхались от ветерка. Толбот сидел на балконе с сигаретой в руке. На столе перед ним стояла чашка кофе. Он медленно обернулся к Валландеру. Словно бы услышал его, когда он был еще на пороге гостиной. Улыбался. Валландер вдруг поймал себя на мысли, что эта улыбка не вызывает у него доверия.
– Надеюсь, ты хорошо спал?
– Кровать отличная, – ответил Валландер. – В комнате тишина, темно. А сейчас я все‑таки собираюсь поблагодарить за гостеприимство.
– Значит, не подаришь Берлину лишний денек? Я мог бы много чего тебе показать.
– С удовольствием бы остался. Но все‑таки лучше мне уехать домой.
– Наверно, собака без присмотра не обойдется?
Откуда он знает, что у меня есть собака? – быстро подумал Валландер. Я об этом не упоминал.
Ему показалось, Толбот мгновенно сообразил, что проговорился.
– Верно, – кивнул Валландер. – Ты прав. Я не могу без конца испытывать благожелательность соседей, оставляя на них Юсси. Все лето приходится разъезжать туда‑сюда. К тому же мне хочется уделить побольше времени внучке.
– Я рад, что Луиза успела ее увидеть, – сказал Толбот. – Одно дело дети. Но с внуками приходит ощущение еще большего смысла, свершения. Если дети придают нашему существованию некоторый проблеск смысла, то внуки окончательно его подтверждают. У тебя есть фото?
Валландер показал два снимка, которые захватил с собой.
– Красивый ребенок, – сказал Толбот, вставая. – Однако перед отъездом тебе не мешало бы позавтракать?
– Только кофе, – сказал Валландер. – С утра я ничего не ем.
Толбот сокрушенно покачал головой. Но принес на балкон чашку кофе, черного, какой всегда пил Валландер.
– Вчера ты сказал кое‑что весьма любопытное, – заметил Валландер.
– Я наверняка сказал много для тебя любопытного.
– Ты сказал, что порой объяснения надо искать в направлении прямо противоположном тому, где ищешь. Ты имел в виду общий принцип или нечто конкретное?
На миг Толбот задумался.
– Не припомню, чтобы я говорил то, на что ты сейчас ссылаешься. Но если говорил, то, скорее всего, обобщенно.
Валландер кивнул. Он не верил ни единому слову Толбота. В этих словах крылось особое значение. Только вот он не сумел его ухватить.
Толбот казался обеспокоенным, не таким расслабленным или невозмутимым, как вчера.
– Я бы хотел сфотографироваться с тобой, – сказал он. – Принесу фотоаппарат. Гостевой книги у меня нет. Обычно я фотографируюсь с гостями.
Он вернулся с фотоаппаратом, поставил его на подлокотник кресла, нажал автоспуск и сел рядом с Валландером.
Когда кадр был отснят, он взял камеру и сфотографировал Валландера одного. Вскоре они попрощались. Валландер стоял с курткой в одной руке и ключами от машины в другой.
– Сам выберешься из города? – спросил Толбот.
– Топографическое чутье у меня не ахти. Но рано или поздно выберусь куда надо. К тому же система коммуникаций в немецких городах отличается несравненной логикой.
Они обменялись рукопожатиями. Валландер спустился на улицу, помахал рукой Толботу, который стоял у балконного парапета. Выходя из подъезда, он обратил внимание, что в списке жильцов Толбот не значится. Там стояло: «USG Enterprises». Валландер запомнил название и поехал прочь.
Как он и опасался, ему понадобилось несколько часов, чтобы выбраться из города. Когда он наконец выехал на магистраль, то с опозданием заметил, что проскочил съезд и на полной скорости мчится к польской границе. С большим трудом сумел развернуться и все же разыскал шоссе на север. Проезжая Ораниенбург, с содроганием вспомнил давешний инцидент.
До дома он добрался без приключений. Вечером заехала Линда. Клара простудилась, Ханс сидел при ней. Завтра он летит в Нью‑Йорк.
Они сидели в саду, вечер выдался теплый, Линда пила чай.
– Как у него дела? – спросил Валландер, когда они, сидя рядом, тихонько покачивались на качелях.
– Не знаю, – ответила Линда. – Но иной раз задумываюсь: что все‑таки происходит? Раньше он приезжал домой и всегда рассказывал о блестящих сделках, проведенных за день. А теперь молчит.
Над головой пролетела стая гусей. Оба молча проводили взглядом тянувшийся к югу птичий караван.
– Уже улетают? Не рано ли? – воскликнула Линда.
– Может, отрабатывают старт и полет в строю, – предположил Валландер.
Линда расхохоталась:
– Комментарий точь‑в‑точь в стиле деда. Ты знаешь, что становишься все больше на него похож?
Валландер отмахнулся:
– Про его норов известно нам обоим. Но он умел быть значительно злее, чем позволяю себе я.
– По‑моему, он был вовсе не такой злой, – решительно возразила Линда. – По‑моему, он просто боялся.
– Чего?
– Может, старости. Смерти. Мне кажется, он прятался за этой злостью, зачастую попросту наигранной.
Валландер не ответил. Молча спросил себя, не это ли она имела в виду, говоря, что они очень похожи. Он тоже откровенно боится умереть?
– Завтра мы с тобой проведаем Мону, – вдруг сказала Линда.
– Почему?
– Потому что она моя мать, а мы с тобой – ее ближайшие родственники.
– Разве у нее нет мужа, этого психопата из «ИКА»? Пусть он за ней и смотрит!
– Ты не понял, что с этим все кончено?
– Нет. Но все равно не поеду.
– Почему?
– Не хочу иметь с Моной ничего общего. Теперь, когда Байбы нет в живых, я тем более не могу простить ей того, что она о ней говорила.
– Ревнивые люди говорят ревнивые глупости. Мона мне рассказывала, что ты ей говорил, когда ревновал.
– Она лжет.
– Не всегда.
– Я не поеду. Не хочу.
– Зато я хочу. А главное, по‑моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.
Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.
– Я даже не знаю, где находится лечебница, – в конце концов сказал он.
– Завтра увидишь. Это сюрприз.
Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром.