Это был первый случай использования полицией газа против студентов в кампусе. Ты не представляешь, как действует эта дрянь: человек задыхается, его выворачивает наизнанку, кажется, что тебе выжгли глаза. Стискивает грудь, судороги по всему телу. У тех, кто оказался в первых рядах, были потом сильные осложнения. Нашей ярости не было предела. Мы уехали из Медисона и вернулись в Калифорнию. В Окленде происходили волнения, и мы, ясное дело, не сидели сложа руки. Через месяц мы опять пересекли всю страну и нагрянули в Нью-Йорк. Я попала туда впервые, и у меня, конечно, голова пошла кругом. Честно говоря, я в жизни не видела такой грязищи! Жирные крысы расхаживали по улицам с наступления темноты – а с другой стороны, такая красотища, как Таймс-Сквер… Сама понимаешь, как это подействовало на девчонку, выросшую в провинциальной дыре: друзья, Нью-Йорк! Одуряющее чувство свободы! В первую неделю мне не было дела до движений протеста, до расизма, до войны: с раннего утра до позднего вечера я бродила по улицам, задрав голову, и любовалась небоскребами. На тротуаре Пятой авеню я чувствовала себя на седьмом небе. Верхний Ист-Сайд совершенно не походил на нижнюю часть города: никаких крыс, элегантные прохожие, роскошные автомобили, ливрейные привратники, сияющие витрины магазинов, невообразимая роскошь! Я загляделась на одно платье – оно стоило столько, что и за эти деньги мы могли бы год прожить, ни в чем себе не отказывая! Помню первый хот-дог, купленный там в уличном киоске: если бы его намазали черной икрой, я бы не удивилась. Никогда не пробовала икры, но это же рыба, а я в те времена за милю обходила все, что хотя бы немного пахло водой… Прости, что отвлеклась.
– Вас привел в восторг обычный хот-дог?
– Не сам хот-дог, а то место, где я его ела: ступеньки лестницы Нью-Йоркской публичной библиотеки, угол Сороковой улицы. Извини, что опять не в тему: что за странный шум в багажнике? Похоже на болтающееся запасное колесо.
– Сейчас остановлюсь и проверю. Чем вы занимались в Нью-Йорке, кроме поедания хот-догов?
– Мы – Рауль, Брайан, Квинт, Вера, Брэд и я – спали по очереди в крохотной квартирке в Гринвич-Виллидж. Ночи мы проводили в джаз-клубах, на стриптизе, в круглосуточных барах. Днем я нелегально торговала цветами на Пенн-Стейшн, была продавщицей обуви в универмаге «Мейси» – получала только комиссию, как все временные работники, официанткой в дайнере на Десятой авеню, билетершей в кинотеатре, даже продавала сигареты в «Фэт Кэт».
– Кто такой Брэд? Ваш возлюбленный?
– Какие старомодные слова для женщины твоего возраста! Нет, моим возлюбленным он не был, – продолжила Агата, жеманясь. – Просто я была от него без ума. Я вставала с мыслями о нем, одевалась, думая о нем, весь день смотрела на часы, предвкушая приближающуюся встречу с ним. Полагаю, у тебя с Фрэнком то же самое.
– Конечно!
– Врунья!
– Что вы себе позволяете?
– А вот позволяю, нравится тебе или нет… Тебе пора остановиться и взглянуть, что это за звук. Страшно раздражает!
– Остановлюсь, когда надо будет заправиться. Хочу добраться до места до наступления ночи, чтобы побыстрее вернуться к Фрэнку.
– Ну и характер! Сбавь ход, на развилке поверни на север.
– Если вы хотите рано или поздно добраться до Сан-Франциско, то вам придется переехать через Миссисипи, а мост через нее находится южнее.
– Возможно, но мой маршрут предусматривает переправу на старом пароме. Это гораздо интереснее автострады.
– Хватит с меня окольных путей! – возмутилась Милли.
– Делай, что я тебе говорю, и услышишь продолжение. Иначе – молчок до самой Юрики.
– Вот, значит, куда мы направляемся?
– Ты хочешь сказать, вот где разойдутся наши пути? Да, если ты этого по-прежнему хочешь, то сегодня вечером в Юрике мы расстанемся.
Иначе – молчок до самой Юрики.
– Вот, значит, куда мы направляемся?
– Ты хочешь сказать, вот где разойдутся наши пути? Да, если ты этого по-прежнему хочешь, то сегодня вечером в Юрике мы расстанемся.
Милли подчинилась и поехала туда, куда указывала Агата.
– Куда подевались все местные жители? – спросила Милли.
– Переселились в ад, полагаю, – сказала Агата.
– Почему вы так говорите? Что они вам сделали?
– Когда теряешь дом, грузишь мебель в грузовик, отказываешься от прежней жизни и едешь куда глаза глядят, не зная, где найти пропитание для семьи, то как еще это назвать?
– Эта дыра напоминает мне ту, где я выросла. От этого у меня портится настроение.
– Тогда давай проедем ее поскорее!
Дорога обрывалась у понтона, стоявшего у восточного берега великой реки. К нему был пришвартован сине-белый паром, на который заезжали автомобили. После сооружения ниже по течению большого моста паром «Дорена» перевозил совсем немного народу. Его владелец, жизнерадостный паромщик, влюбленный в свое ремесло, стал жестами показывать Милли, как лучше заехать на палубу, где было свободно и не требовалось больших ухищрений, чтобы найти себе местечко.
– Глазам своим не верю! – воскликнула Агата. – Мы переправлялись здесь больше тридцати лет назад, и с тех пор ничего не изменилось. Разница только в том, что тогда нужно было выстоять двухчасовую очередь, чтобы попасть на паром.
Паромщик напомнил Милли о необходимости поставить машину на ручной тормоз и заглушить двигатель. Потом он опустил шлагбаум, отдал швартовы и занял место за штурвалом.
Паром завибрировал и заскользил поперек реки, среди разнообразного мусора, покрывавшего ее муаровую воду.
Агата вышла из машины и открыла багажник. Она долго разглядывала его содержимое, потом захлопнула крышку и оперлась об ограждение. Милли подошла к ней. Агата не отрывала взгляда от реки. По ее отсутствующему виду было понятно, что перед ее мысленным взором проплывают картины прошлого.
– Мы стояли именно здесь – Брэд, Рауль, Люси, моя сестра и я. – Агата вздохнула. – Господи, как бы мне хотелось вернуться в прошлое!
– Что стало с вашей сестрой?
– Она умерла, кажется, я тебе уже говорила.
– Мне очень жаль…
– К тому времени, когда мы расстались, мы перестали ладить.
– Но у вас такой грустный вид…
– Это не грусть, а волнение. Дело в Рауле. В багажнике громыхало не запасное колесо, а гитара, на которой я вчера играла: он сунул ее тебе в багажник. Догадывался, видать, что я ни за что не приму такого подарка! Этот «Гибсон» – большая ценность, он был ему очень дорог. Получив его в подарок от Спрингстина, он был так счастлив, что даже рассказал об этом в своем письме мне в тюрьму.
Пришла очередь Милли уставиться на реку и задуматься.
– Раз он вам ее подарил, – выдавила она в конце концов, – значит, захотел подарить.
– Все, чем мы занимались в молодости, эти годы борьбы, бегства, жизни в подполье, – все было ради другого счастья, ради счастья, понимаемого иначе… Как-то так получилось, что я прошла мимо самого важного. Если бы я увлеклась Раулем, моя жизнь сложилась бы гораздо лучше.
– Еще несколько дней назад вы томились за решеткой. А теперь? Полюбуйтесь этим пейзажем! Мы пересекаем Миссисипи, и у вас впереди достаточно времени на другое счастье, как бы вы его ни понимали.
Агата, немного поколебавшись, обняла Милли за плечи.
– Твоя мать гордилась бы тобой! Что, увы, не отменяет моего прежнего вердикта: характер у тебя хуже некуда!
Воздух вспорол пронзительный гудок парома, уже причаливавшего к затянутому туманом западному берегу.