— Так что? — с беспокойством спросила Вэл, когда Мадлен скрылась из виду за рододендронами в дальней части сада. — Вам нужно знать что-то еще?
— Ей девятнадцать, ему тридцать восемь… вас не смущала разница в возрасте?
— Нет, — отрезала она, подтвердив тоном его догадку, что разница ее все-таки смущала.
— Как ваш супруг относится к идее подключить частного детектива?
— Поддерживает.
— В каком смысле?
— Он поддерживает мое желание форсировать расследование.
Гурни молча ждал продолжения.
— А, вы спрашиваете, сколько он готов заплатить? — ее красивое лицо стало злым.
— Я не об этом.
Она как будто не расслышала:
— Я повторюсь, что деньги — не проблема. И повторюсь, что денег у нас как дерьма, мистер Гурни. У нас бездонная яма дерьма! И я потрачу столько, сколько потребуется! — От ярости на ее кремовой коже стали проступать красноватые пятна. — Мой муж — самый дорогой нейрохирург во всем чертовом мире! Он получает больше сорока миллионов в год. Мы живем в особняке стоимостью двенадцать миллионов. Видели вот эту хрень на моем пальце? — она кивнула на свое кольцо с таким презрением, словно это был позорный нарост. — Эта блестючка стоит два миллиона. Так что, черт вас дери, не заикайтесь при мне о деньгах.
Гурни слушал, сложив пальцы под подбородком. Мадлен успела вернуться и теперь тихо стояла на краю террасы. Как только Вэл замолчала, она подошла к столику.
— У вас все в порядке? — спросила она так буднично, словно вспышка ярости была приступом кашля.
— Простите, — пробормотала Вэл.
— Принести вам воды?
— Нет, я совершенно… я… Нет, хотя вообще-то да, вода пришлась бы кстати. Спасибо.
Мадлен улыбнулась, вежливо кивнула и вошла в дом.
— Смысл в том… — произнесла Вэл, нервно поправляя блузку, — смысл моего избыточного высказывания был в том, что деньги ни с какой стороны не проблема. Значение имеет только цель. Любые средства, какие понадобятся для достижения цели, будут предоставлены. Это все, что я хотела до вас донести, — она плотно сжала губы, будто сдерживая еще один взрыв.
Мадлен вернулась и поставила на стол стакан воды. Вэл взяла его, выпила половину и поставила на место.
— Благодарю.
— Ладно, — произнесла Мадлен, сердито блеснув глазами, — если я еще понадоблюсь, кричите громче.
С этими словами она ушла обратно в дом.
Вэл сидела в напряженной позе, не шевелясь, и внешнее спокойствие явно давалось ей через силу. Но через минуту она наконец вздохнула.
— Не знаю, что еще вам рассказать. Возможно, говорить больше и нечего, остается только попросить вас о помощи, — она перевела взгляд на Гурни. — Вы поможете мне?
И снова — любопытный ход. Она могла бы спросить: «Возьметесь ли вы за это дело?» — но как будто сначала взвесила, как лучше сформулировать вопрос, чтобы труднее было отказать.
Но соглашаться было безумием при любой постановке вопроса.
И он ответил:
— Простите. Боюсь, я не смогу.
Она никак не отреагировала, только продолжила сидеть неподвижно, держась за краешек стола и глядя на Гурни. Ему опять показалось, что она не расслышала.
— Почему? — спросила она тихо.
Он задумался, как лучше ответить.
Во-первых, миссис Перри, вы сами изрядно смахиваете на собственное описание своей дочери. Во-вторых, неизбежная стычка с официальным следствием чревата крупным скандалом. В-третьих, реакция Мадлен на мое решение расследовать очередное убийство будет такой, что у понятия «семейные проблемы» могут открыться новые неприятные глубины.
В-третьих, реакция Мадлен на мое решение расследовать очередное убийство будет такой, что у понятия «семейные проблемы» могут открыться новые неприятные глубины.
Но вслух он сказал:
— Мое вмешательство может осложнить ход следствия, и это будет иметь нежелательные последствия для всех заинтересованных сторон.
— Понятно.
По ее взгляду было ясно, что она не готова смириться с таким поворотом. Гурни молчал в ожидании следующего хода.
— Мне понятны ваши колебания, — уточнила Вэл. — На вашем месте я бы тоже не хотела ввязываться. Но я все же прошу вас не принимать окончательного решения, пока не посмотрите запись.
— Какую запись?
— Джек не говорил вам про запись?
— Боюсь, что нет.
— У нас есть видеозапись всего… мероприятия.
— Кто-то снимал свадьбу, где произошло убийство?
— Именно. Все зафиксировано, все до последней минуты. Диск у Хардвика.
Глава 8
Запись убийства
В просторной кухне Гурни стояло два стола. Один, из вишневого дерева, накрывали только для гостей — Мадлен его в такие дни украшала свечами и цветами из сада. А второй, с круглой сосновой столешницей, они называли «обычный стол». За ним они завтракали, обедали и ужинали — когда вместе, когда поодиночке. Обычный стол меньше размером и был развернут к французским дверям на южной стороне. В ясную погоду за ним почти целый день — от рассвета до заката — было солнечно, поэтому они оба здесь любили сидеть и читать.
Они как раз сидели за ним, каждый на своем стуле, когда Мадлен вдруг оторвалась от биографии Джона Адамса. Это был ее любимый президент — видимо, потому что он пытался лечить все болезни ума и тела долгими лесными прогулками. Она подняла взгляд на Гурни и нахмурилась.
— К нам кто-то едет.
Он приложил к уху ладонь, прислушиваясь, но звук раздался только секунд через десять.
— Это Хардвик. Оказывается, у него есть запись со свадьбы, где убили дочь Перри. Он мне ее закинет — я обещал посмотреть, что там.
Мадлен закрыла книжку и уставилась в пространство за стеклянными дверями.
— Скажи, а ты не обратил внимания, что твоя потенциальная клиентка, как бы это сказать… не вполне в себе?
— Я просто собираюсь взглянуть на запись. Ни о чем другом речи не идет. Хочешь, посмотрим вместе?..
Краткое подобие улыбки, видимо, означало отказ. Помолчав, Мадлен сказала:
— Вообще-то, если не стесняться в выражениях, я бы сказала, что она опасный маньяк с полудюжиной психиатрических диагнозов. Не знаю, что она тебе наплела, но уверена, что в ее словах не было и половины правды.
Она говорила, неосознанно ковыряя кутикулу на большом пальце, — Гурни не первый раз замечал эту новую привычку, и она его беспокоила.
В такие моменты, сколь бы мимолетны и незначительны они ни были, Гурни понимал, что ее устойчивость к испытаниям небесконечна, и чувствовал, что единственная почва уходит у него из-под ног. Он боялся этих моментов ее уязвимости, как ребенок боится, что погаснет ночник и он останется во мраке наедине с чудовищами. Удивительным образом этот крохотный неосознанный жест, который выработался у жены, поднимал в нем одновременно чувство тошноты и ощущение нехватки воздуха — как в детстве, когда его мать повадилась курить. Когда она набирала полный рот дыма, жадно всасывая отраву в легкие. Так, Гурни, все, успокойся. Ты не ребенок, в конце концов.
— Но ты и без меня все понимаешь, да?
Он на секунду замешкался, пытаясь поймать утерянную нить разговора.
Она закатила глаза в преувеличенном отчаянии.
— Ладно, я пойду к себе, шить. А потом мне надо в Онеонту, пройтись по магазинам.