Ей стоило бы больше переживать за роль, ради которой она приехала в Майами. Потому что теперь Деборе уж точно придется сообщить начальству о преследованиях. Ведь даже если бы я рассказал сестре, что преследователя больше нет, она все равно не смогла бы поделиться этим с другим детективом.
Так что Дебз, возможно, права: ей грозят большие неприятности. Насколько большие, зависело от многих факторов, в первую очередь от того, под каким соусом она собиралась подать все это Мэтьюзу. В принципе, Дебора могла бы выкрутиться: осторожно подчеркнуть, что она следовала приказу, консультируя съемки сериала, что детектив Андерсен без труда получил бы всю эту информацию, если бы не запутал расследование к чертовой матери… в общем, все было вполне реально. Дебора могла бы выйти из этой истории без ущерба для себя. Разумеется, это надо проворачивать очень тактично, но…
Стоило мне произнести в уме слово «тактично», как я не удержался от вздоха. Такта у Деборы не больше, чем у парового экскаватора. Она не имеет о нем ни малейшего представления. Я мог бы расписать ей все по пунктам, но исполнить в точности так она бы не смогла. Я хорошо знаю свою сестру, и хотя с работой полицейского она справляется отлично, политик из нее – как из дерьма пуля. Она никогда не умела играть в такие игры, и наверняка не станет делать этого теперь. И потом, Дебз дошла уже до той стадии мазохистского самоотречения, когда почти не терпится подставить голову под топор, – потому что Так Будет Правильно. Словно от этого всем станет лучше.
В общем, пока создавалось впечатление, что песенка Дебз спета. А когда это произойдет, дойдут руки и до Декстера – на десерт. Мне, как и ей, полагалось бы знать, где проходит черта невозврата, – но в любом случае я почти наверняка ее уже пересек. Я не знал, каким образом меня покарают: дисциплинарные правила на медицинскую экспертизу не распространяются. Но я не сомневался в том, что это будет нечто неприятное. Отстранение от дел, возможно, понижение зарплаты – как раз тогда, когда мне больше всего нужны деньги.
– Декстер, – мягко произнесла Джекки, и я, вздрогнув, повернулся в ее сторону. На какое-то мгновение из-за всех этих неприятностей я даже позабыл о ее присутствии. – Что будет? С Деборой? И с вами?
Я покачал головой:
– Слишком рано говорить.
– Но это может обернуться плохо?
– Может, – согласился я, и она опустила взгляд на свои коленки. Красивые колени, ничего не могу сказать, но и особого смысла для нее рассматривать их я все равно не видел. Я взглянул на нее, но Джекки ничего интересного больше не делала, и я, зевнув, вдруг понял, что ужасно устал. В конце концов, была глубокая ночь, а даже притворяться, что ты всегда начеку, отнимает уйму сил. Мне вдруг захотелось только одного: лечь куда угодно и заснуть. Вот только на моем диване сидела Джекки, а значит, растянуться на нем представлялось теперь слегка затруднительным. Я как раз почти придумал вежливый способ попросить ее пересесть с дивана, когда она сама подала голос, так и не отрывая взгляда от своих коленей:
– Он ведь вернется, да?
Сначала я не понял, о ком это она, а потому не знал, что ответить. Джекки подождала несколько секунд, а потом посмотрела на меня.
– Убийца. Патрик. Он вернется и попытается снова.
– Ну, не знаю, – усомнился я.
– Вернется, – настаивала она. – Я знаю, что вернется. И на следующий раз…
Джекки поежилась, но больше ничего не добавила, поэтому я все же решил обратиться к теме насчет поспать.
– Так или иначе, завтра нас ждет трудный день. – Я подошел к дивану и остановился, с вожделением глядя на свое место для сна. – Нам надо хоть немного выспаться.
Джекки резко встала, и в попытке пропустить ее я едва не упал на журнальный столик.
Джекки резко встала, и в попытке пропустить ее я едва не упал на журнальный столик. Она схватила меня за руку, не дав упасть, но когда я выпрямился, не отпустила ее. Даже, наоборот, шагнула ближе и подняла на меня взгляд своих огромных фиолетовых глаз.
– Он вернется, – повторила Джекки. – Я точно знаю. – Она сделала прерывистый вдох. – Может быть, он сейчас уже здесь, в гостинице.
Она стояла ближе ко мне, чем требовалось для разговора, но я не возражал. Я попробовал ей ответить, но во рту почему-то вдруг пересохло.
– Ну, не исключено, – согласился я, и Джекки каким-то образом придвинулась ко мне еще ближе.
– Не хочу оставаться одна, – сказала она. – Не сегодня. Я… мне страшно. – Она снова подняла на меня свои широко открытые глаза, и я почувствовал, что проваливаюсь в это бездонное лавандовое море.
Я так и не выспался той ночью, но не особенно из-за этого расстроился. Оказалось, я устал вовсе не так сильно, как мне казалось.
Потом рядом кто-то пошевелился, и я открыл глаза. Повернув голову налево, я увидел источник звука.
Джекки Форрест, телезвезда, объект восхищения миллионов зрителей и объект преследования греческих торговцев оружием, лежала, обнаженная, рядом со мной. Ее золотые волосы спутались и разметались по подушке. Простыня наполовину сползла вниз, и я увидел россыпь веснушек, разбежавшихся по ее плечам и груди – по идеальной, восхитительной груди.
До сих пор я не понимал мужского интереса к этой части женского тела: в конце концов, грудь всего лишь функциональное, даже утилитарное приспособление. Изначально она предназначалась для кормления потомства, хотя в последнее время ее в этом плане частенько заменяют бутылочки с современными питательными смесями, поэтому впадать при виде ее в подобие транса всегда казалось мне верхом человеческой глупости.
Но при взгляде на грудь Джекки Форрест я наконец понял истоки этого безумия. Ее грудь не имела ничего общего с человеческой физиологией. Это был объект чистой, безупречной, божественной красоты, само воплощение того, как должна выглядеть идеальная женская грудь, настолько не похожее на все, что я видел прежде, что мне оставалось лишь восхищенно на нее пялиться. Так вот, оказывается, из-за чего весь шум…
Я ничего не мог с собой поделать: я осторожно протянул руку и коснулся ее груди. Кожа была мягкой, неописуемо гладкой и будто приглашала к более детальному изучению. Я накрыл грудь ладонью и был награжден ощущением удовлетворения, какого не испытывал еще никогда в жизни. Идеальный розовый сосок от прикосновения моей ладони отвердел – и это тоже показалось мне потрясающим, невообразимым.
Джекки шевельнулась, и одно ее веко затрепетало. Я убрал руку с ее груди, а потом, не очень еще понимая, что делаю и зачем, приблизил лицо к ее соску и коснулся его губами.
Джекки снова пошевелилась, а потом ее рука мягко скользнула по моей щеке, по шее, и я сел, чтобы заглянуть ей в лицо.
Ее глаза наполовину открылись, а губы тронула сонная улыбка.
– Еще, – произнесла она хрипловато, почти шепотом. Подняла руку, потянула мое лицо к своему, и мы сделали это снова.
Я посмотрел ей вслед с тяжелой от недосыпа головой, но все же не мог не восхититься произошедшим. Я оказался в постели Звезды Первой Величины и провел ночь, предаваясь самым невероятным утехам. Я никогда даже не думал о них, но с Джекки занимался этим более чем естественно. И еще я подумал о толпе, преследовавшей ее с маниакальным восторгом. Наверняка многие мужчины отдали бы все, только бы стать сейчас мной – ну, может, не сейчас, а пару часов назад. Но в мире только один я, и это я провел ночь в постели с Джекки Форрест.
Я услышал, как в ванной зашумела вода, и Джекки принялась плескаться под душем.