Прокуратура и медэксперт свою работу закончили, ждали труповозку. Тихонова увидела прокурорского в форме. До нее стало доходить – что-то не так. А потом заметила пальто детское на снегу.
– У дочки такое же было.
– Подойдите, осмотрите тело.
– А? Какое тело? Где тело? Лиза? Где Лиза?
Тихонова рванулась вперед, потом резко остановилась, как на стену натолкнулась. И вдруг завыла страшно. Людей поблизости в дрожь бросило от этого утробного воя. Екатерина на колени рухнула, зарыдала:
– Доченька!
Андрею родителей девочки жалко не было. Сами выбрали себе такую разгульную жизнь. А убитую столь жестоко девочку жалел, непутевые родители ребенку достались. Тихонов, отец девочки, на свежем воздухе и от увиденного протрезвел.
– Это кто же ее так?
– Будем искать, – ответил Петр Федотович. – Вам поменьше пить надо. Глядишь – и трагедии бы не было.
– С устатку я! Ты попробуй вагонетку с кирпичом-сырцом в горячую печь закатить! Галстук надел! Еще бы очки нацепил!
Николай взял Тихонова за локоть.
– Уймись. Смотрел бы за дитем лучше, беды бы не случилось. Пропили вы свою дочь!
Тихонов заткнулся, рухнул на колени рядом с телом дочери. Дошло наконец – беда пришла. Приехала труповозка. Тихонов с трудом поднял и отвел в сторону жену. К ним подошел Петр Федотыч.
– Опознали дочь?
– Она это!
Николай подошел к судмедэксперту.
– Что скажете?
– Смерть ориентировочно наступила часа три-четыре назад. После вскрытия точно скажу причину смерти.
– Да причина и так видна – множественные ножевые ранения, кровопотеря. Меня интересует, была ли изнасилована?
– Пока не скажу, но непохоже. Я тебе, Николай, отзвонюсь.
Николай подошел к Андрею.
– Едем в райотдел, замерз я что-то.
По приезде расположились в кабинете. Андрей поближе к печке подсел.
– Какие версии? – поинтересовался Николай.
– Для начала две. Или псих, или сексуальный маньяк.
– Похоже. Грабеж и прочее отметается. Что у ребенка из пьющей семьи взять можно?
– Не торопись. Вора она увидеть могла, он ее как свидетеля убрал.
– Пустое. Что на кирпичном заводе брать? Да и не тронул бы вор ребенка. Чует мое сердце – ненормальный. Не было в районе раньше таких диких преступлений.
– Николай, не сбрасывай со счетов: после войны сколько фронтовиков вернулись. Контуженные, с больной психикой. Работу найти с инвалидностью сложно, вот и сорвался с катушек кто-то.
– Ты адвокат или опер? Значит, так, предстоит тебе работа дальняя, казенный дом. Иди в поликлинику, к психиатру. Выясни – кто из психов на учете состоит. Да не всех переписывай, кто буйный или приступы ярости были.
С большой неохотой Андрей в поликлинику пошел. Честно сказать – и психов, и психиатров побаивался, слухов разных много ходило. Психиатром оказался пожилой мужчина импозантной внешности. Андрей удостоверение сразу предъявил. Психиатр на стул указал.
– Что привело вас в наш бедлам?
Бедлам – общее прозвище психбольниц.
– Не подскажете, состоят ли у вас на учете буйные? Объясню.
– Не подскажете, состоят ли у вас на учете буйные? Объясню. У нас в городе убийство произошло, необъяснимо жестокое. Ребенка изрезали ножом, почти четвертовали.
– Ужас какой! Сразу скажу – таких на свободе нет. Был один, в сорок четвертом его из армии комиссовали. Так он в Кащенко находится.
– Сбежать оттуда не мог?
– В жизни ничего невозможного нет. Но если бы случилось, меня бы известили.
– Как мне до больницы добраться?
– До Канатчиковой дачи? Так она на Загородном шоссе.
– Вы же о Кащенко говорили?
– Молодой человек, это одно и то же. Кащенко – название официальное, в честь бывшего главного врача. А Канатчикова дача – по местности, там сто лет назад купец жил, Канатчиков.
– Спасибо.
Андрей поднялся.
– Подождите. Все равно через Москву ехать. Так посетите психбольницу в Матросской Тишине. У них картотека обширная.
У Андрея тоскливо заныло под ложечкой. Но деваться некуда, версию надо отрабатывать. В две больницы сегодня не успеть, но на улицу Матросская Тишина вполне можно. Поторопился на электричку. До самой больницы, хоть почти в центре была, добрался только к двум часам дня. Сразу к начмеду направился, как называли заместителя главного врача по лечебной части, представился.
– Опишите повреждения трупа, – попросил начмед.
Андрей, как мог, рассказал.
– Ребенок, говорите? Да, это должен быть наш пациент, очень похоже. Но те, кто совершил нечто подобное, у нас за железной решеткой сидят по решению суда на принудительном лечении.
– Кого-то вы все-таки вылечили, и они на свободе живут.
– Молодой человек, такие маниакальные психозы до конца вылечить невозможно. Ремиссия, по-простому улучшение, может быть на год, два, пять, потом обязательно срыв.
– Жестко! И такой пациент снова может убивать?
– Увы.
– Я бы хотел получить список всех. И кто на излечении в больнице, и тех, кто отпущен. Они как-то наблюдаются?
– Психиатрами по месту жительства. Но вы же понимаете, к каждому врача не приставишь. Вам придется подождать часа два-три.
– Хорошо.
Андрей решил к тетке съездить, не болтаться же ему вокруг больницы? Пообедал домашним, поболтал немного. Остался бы на вечер, а время поджимает. В больнице ему вручили список из семи человек, пролеченных и выписанных. Вроде немного. Но если учесть, что они живут в разных концах области, а с транспортом худо, проверка может занять не один день.
Резонно решив, что ехать в Балашиху, утром снова в Москву, для посещения больницы имени Кащенко, будет пустой тратой времени, он вернулся к тетке. Та рада была, в последнее время, после перевода на новое место службы, в Балашиху, виделись они не часто, не каждую неделю. Андрей с грустью заметил, как быстро стареет и сдает тетка.
– Возвращался бы ты, Андрюша, сюда. За мной кто-то присмотреть должен, годы-то быстро летят. Комната тебе достанется. Не хоромы, конечно, но Москва. В Балашихе в общежитии ютишься, на всем казенном.
– Вернусь, баба Маня. Женюсь и вернусь.
– О, когда это будет! Я уж и не надеюсь.