Это она пропустила мимо ушей.
– Юлле, – сказала она. – Юлле просиживает тут ночи напролет у разных компьютеров.
Юлле. Прекрасно.
– А сегодня вечером он работает?
Она пробежала кончиком ручки по списку дежурств.
– Придет в шестнадцать, через час.
Превосходно. Еще один день моей жизни начал приобретать четкие контуры. Теперь можно и кофе попить.
Стокгольм. Мокрый, дождливый конец лета. Он пришел неожиданно, словно налетевший ливень.
Хотя вообще‑то в Стокгольме именно в дождливую погоду люди на улицах выглядят веселее всего. Хорошенькие девушки, напряженно улыбаясь от страха промокнуть до нитки, бегут, лавируя между лужами, по мостовой. Нахальные парни с густым коричневым загаром смеются громко и смущенно, когда наконец попадают под крышу и могут стряхнуть капли с пиджаков. Люди улыбаются друг другу и дружелюбно кивают, сталкиваясь зонтиками.
Тепло здоровое, влага сочная, и ничто так не красит щеку, как слезы из облака.
Стокгольм – это город, который улыбается под дождем.
Мы летели по магистрали Кларабергследен в большом репортажном автомобиле. Шины шипели на блестящем асфальте. Правил Янне, он ехал, по привычке, быстро и нахально. Поисковая стрелка на шкале полицейского радио остановилась, чей‑то голос, хриплый от атмосферных помех, начал зачитывать длинный список украденных машин. А Вилле в это время вякал что‑то по радио из отдела иллюстраций.
Янне вздохнул и приглушил сводку новостей на третьей программе.
– Говорит пятьдесят шестой, Янне, прием, – сказал он в трубку.
Мы мчались по Хамнгатан. Люди стояли тесными группами повсюду, где находили укрытие – под маркизами или в подъездах. Те, что пересекали Королевский парк, бежали, прикрывая головы колышущимися газетами и пластиковыми пакетами.
– Вот увидишь, всю ночь будет лить, – мрачно сказал Янне.
Небо между каменными фасадами было темное. Я кивнул.
– Как ты сказал, Торпедные мастерские?
– Езжай через весь Шеппсхольмен, вниз к стоянке...
– А, знаю.
Финские актеры‑любители не годились ни к черту. Зал был совершенно пустой. Вся труппа расположилась на сцене кружком. Артисты сидели на полу, подогнув под себя ноги, размахивали руками и монотонно что‑то напевали. Это напоминало занятия йогой а‑ля «Калевала», а слуховое впечатление было таким, будто собрались совы‑алкоголички и устроили концерт.
Кроме того, режиссер точно знал, как именно их надо снимать. Мне пришлось просто сражаться за то, чтобы самому определять диафрагму.
Янне стоял в сторонке и забавлялся вовсю. Это было видно по тому, как он старался не двинуть ни единым мускулом лица. Мне предстояло выслушать все комментарии на обратной дороге в редакцию.
Я потратил целый час, чтобы отщелкать две катушки, а пойдут ли они в дело, еще неизвестно. Уже по пути к машине Янне подкалывал:
– Вот увидишь! Дадут целый разворот в воскресном приложении. Заголовок на шестнадцать колонок: «Любительство как откровение». Тебе бы надо было снимать аж прямо снизу!
– Садись в машину и газуй, – сказал я.
Вонючая это оказалась работенка. В газету ей не попасть, это уж точно.
Когда Янне продрался сквозь автомобильные пробки и подъехал к редакции, столовая была открыта. Брюквенное пюре оказалось хоть и водянистое, но все равно лучше, чем оценка финского любительского театра, которую выдавал Янне. На душе и совсем полегчало, когда он перешел к курсам акций.
– «Утренняя газета» котируется по сто восемьдесят крон, – сказал он, довольный. – Знаешь... я заплатил по сто тридцать за конвертируемые.
Ох уж эта акционерная идиллия – Швеция.
– «Вольво» идет по триста шестьдесят девять! – Янне колотил пальцем по столу. – А ведь некоторые, подумать только, покупали в январе по двести шестьдесят.
Знаешь... деньги иметь теперь просто бессмысленно.
Короче говоря, светлое будущее нам гарантировано. Скоро никому не надо будет работать. Кроме, конечно, тех, что по временному найму.
Я так и не успел сказать ни слова про компьютерную дискету. Как только я появился в главной редакции, Юлле махнул мне рукой, подзывая к себе.
– Можешь не ездить на Росунду, – сказал он. – Нам сообщили о другом событии, и тебе надо прямо рвануть туда. Поговори с Бронко.
Бронко Билл был этим летом звездой среди репортеров‑внештатников. Прозвище свое он получил после громогласных рассказов о своих ковбойских приключениях в Америке. Он сидел за стеклянной перегородкой, где обосновалась служба новостей, и говорил по телефону, продолжая в то же время печатать на компьютере. Небольшого роста, с квадратной фигурой, загорелый, в одежде пастельных тонов и спортивной обуви, какую носят яхтсмены. Энергия из него так и била.
– Шеф звонил, – сказал он быстро в трубку.
– Это ты мне?
– Именно. – Тон был резкий.
– Шеф чего?
– «Утренней газеты», надо понимать!
Бронко Биллу дал задание сам шеф. Был шанс отличиться!
– Что, стать по стойке «смирно»? – сказал я.
– Кончай.
Мне с главным редактором говорить не доводилось никогда. Когда он выходил из своего углового кабинета, вокруг него вечно теснились люди. Он всегда стоял в одной и той же позе – чуть отклонившись назад, улыбался и кивал, оттягивал подтяжки и смеялся.
– Он сейчас на совете правления Кинокомпании.
– Ясно.
– И вот он позвонил оттуда и сказал, что контролеры в кинотеатре «Look» собираются вечером бастовать.
Бронко Билл резко вскочил. Вообще‑то его звали Вильям Свенссон.
– Понимаешь, они дают этим летом повторные сеансы фильма «ИП», но он – только для тех, кто старше одиннадцати лет, а в кинотеатре полным‑полно ребятишек, которые хотят смотреть фильм, и контролеры больше не выдерживают!
– «ИП»?
– Да ты знаешь! Космический фильм, который и сделан‑то для ребятишек, а в Швеции его запретили детям показывать... да весь же мир об этом писал!
Я только кивал. Бронко натянул пиджак, не выпуская трубки, прижатой к уху.
– Организуй машину с радиосвязью! – громко крикнул он мне. – Выезжаем!
Я вышел. Комнатенка фотографов была по дороге, та, где у меня ячейка. Янне смотрел автогонки по каналу «Screen Sport».
– Мы в кинотеатр «Look», – сообщил я. – Приказ самого шефа. Бронко едет с нами. Контролеры бастуют. Не желают задерживать малышей, которые хотят смотреть «ИП».
Янне уставился на меня:
– Что?..
– То, что говорю. Срочный выезд. Собираемся занять главное место в новостях. Приказ шефа.
Янне придержал передо мной дверь, когда я выходил, нагрузившись сумкой с аппаратами. Бронко уже бежал по коридору.
– А эти контролеры, – сказал Янне, – ты уверен, что это не финские актеры‑любители?
Теперь дождь лил как из ведра.
Бронко Билл пересекал Дроттнинггатан. Он был уже на середине улицы, прежде чем я успел открыть дверцу машины. Полы его модной белой куртки развевались на ветру, как обыкновенная простыня. Когда он влетел в кинотеатр, я еще ковылял далеко позади, таща тяжелую сумку с аппаратами.
В полутемном фойе находилось всего с полдюжины людей. И все же их присутствие очень ощущалось под темными сводами – так густо от них пахло сыростью и сумерками. Грубо намазанная кассирша с платиновыми волосами маячила за стеклом кассы, как дорогая золотая рыбка в аквариуме. Бронко Билла нигде не было видно.
– Простите, – я просунул нос к кассирше. – Мы из «Утренней газеты», слышали, что контролеры бастуют.