Очевидно, Ёсико Каибара не различает любовь и жажду единоличного обладания. Она не допускает мысли, что дочь может иметь друзей, которым доверяет больше, чем своей матери. Это ее злит. И теперь она срывает свою злость на ней, Эцуко Сингёдзи.
– Простите, но почему вы решили, что Мисао находится у меня?
Ёсико угрюмо молчала.
– Мисао часто рассказывала обо мне?
– Часто, – ответила Ёсико неохотно. – «Госпожа Сингёдзи из ”Неверленда” и та понимает меня лучше, чем ты», все в таком духе. И это она мне, своей матери!
– И отсюда вы сделали вывод, что она пошла ко мне?
Ёсико не ответила.
– Вряд ли она считала меня своей близкой подругой, – вздохнула Эцуко.
Ёсико презрительно выпятила губы, демонстрируя, что она в этом нисколько не сомневается.
– И все же, – сказала она резко, – Мисао ведь была у вас дома?
Эцуко кивнула:
– Один раз.
– Но у меня создалось впечатление, что она относилась к вам с большим доверием.
– И все же, посторонний есть посторонний, – твердо сказала Эцуко. – В ее жизни есть области, куда мне вход закрыт. И не только мне – всем. Впрочем, у любого человека есть такие заповедные зоны, разве нет? Я не считаю, что близкие отношения – это возможность залезать друг другу в душу.
Ёсико смутилась.
– Что вы хотите этим сказать?
– Существуют вещи, которые ваша дочь может решать по своему усмотрению. Другими словами, у Мисао есть свой собственный мир.
– Да она же еще ребенок!
– Это ничего не значит, – Эцуко подалась вперед. – Главное, чтобы она не запиралась в своем внутреннем мире. Если с этим все в порядке, думаю, вам не о чем беспокоиться. Мисао – девочка умная.
– И это несмотря на то, что она уже три – четыре дня не возвращается домой? Вы так безответственно рассуждаете только потому, что она не ваш ребенок!
– Именно поэтому я и пытаюсь вам втолковать, – терпеливо ответила Эцуко, – сейчас не время обсуждать ее поступки или образ мыслей. Ведь раньше она никогда надолго не отлучалась из дома, верно? Не исключено, что она попала в какую‑то беду. Госпожа Каибара, надо обратиться в полицию. Теперь, когда вы убедились, что я ни при чем, что я не прячу ее в своем доме, вам следует расспросить ее друзей и знакомых. Если в конце концов Мисао найдется, ругайте ее сколько угодно, но это все же лучше, чем сидеть сложа руки.
Вообще‑то, Эцуко казалось невероятно странным, что Ёсико до сих пор не обратилась в полицию и даже не помышляла об этом.
Но Ёсико сделала непонимающее лицо, как будто с ней говорили на иностранном языке. Вероятно, она не допускала возможности, чтобы Мисао ни с того, ни с сего попала в какую‑либо беду.
Немного погодя Ёсико внезапно открыла сумочку и достала из нее тетрадь большого формата. И чуть ли не швырнула на стол.
– Это ее дневник.
Эцуко нахмурилась.
– Он был в ее комнате?
– Хотела узнать, куда она могла пойти, решила поискать в ее вещах что‑нибудь вроде телефонной книжки и нашла вот это.
Действительно, как иначе она бы могла заполучить мой телефон? – подумала Эцуко, но ее выводила из себя бесцеремонность этой дамочки.
– Пишет всякую чушь.
– Вы посмотрели?
Дневник Мисао был из тех, что запираются на маленький замочек. На обложке с цветочным узором выведено серебром: «Дневник». Замочек сломан.
– Открыла с помощью отвертки, – простодушно заявила Ёсико. – Посмотрите, посмотрите. Может, вы что‑нибудь поймете.
Эцуко не сразу решилась взять в руки дневник.
Может, вы что‑нибудь поймете.
Эцуко не сразу решилась взять в руки дневник. Ей казалось, что прочитав его без разрешения, она совершит предательство по отношению к Мисао.
– Читайте! – настаивала Ёсико. – Я, мать, разрешаю. Это же экстренный случай. Вы сами сказали!
Эцуко пропустила мимо ушей «разрешение» Ёсико. Но пообещав себе, что при случае попросит у Мисао прощения, открыла дневник.
Она впервые видела написанное ее рукой. У девочки оказался четкий, твердый почерк с легким наклоном вправо, без модных завитушек.
В дневнике на каждый день отводилось по странице, но многие были пусты. Мисао не столько вела дневник, сколько делала заметки на память: «6 вечера, Loft», «Покупки в My City»… Такого рода короткие записи занимали большую часть дневника.
Пролистав его, она обнаружила, что записи заканчивались седьмым августа, дальше шли пустые страницы.
Запись от седьмого числа состояла из одной строки:
«Завтра попытаюсь дойти до седьмого уровня. Безвозвратно?»
«Безвозвратно?» – несколько раз повторила про себя Эцуко.
А ведь так и получилось, Мисао не вернулась – на этой записи дневник оборвался.
Иначе говоря, она каким‑то образом предвидела, что не вернется домой?
Подняв глаза, Эцуко посмотрела на Ёсико. Та в свою очередь смотрела на нее, куря очередную сигарету.
– Что означает эта запись седьмого августа? – спросила Эцуко.
– Понятия не имею.
Пролистала несколько страниц назад. Двадцатого июля вновь мелькнуло слово «уровень»:
«Третий уровень – на полпути сорвалось – обидно».
Пролистала еще дальше назад, стараясь ничего не пропустить. Первый раз слово «уровень» появилось четырнадцатого июля:
«Впервые испробовала первый уровень – Сингёдзи ♥».
Эцуко дважды перечитала эту запись.
Слово «уровень» само по себе казалось загадочным, но больше всего ее поразило собственное имя, приписанное рядом.
– Прошу прощения, я на минутку, – Эцуко поднялась, пошла в кухню и достала из ящика книгу записей домашних расходов. По форме это была обычная школьная тетрадка, но Эцуко ею дорожила, поскольку записывала в ней не только расходы, но иногда использовала как дневник.
Заглянув в нее, установила, что впервые встретилась с Мисао и пригласила ее к себе домой десятого июля.
Она вновь вернулась к дневнику Мисао. Там тоже десятого июля имелась запись:
«Встретилась с Сингёдзи!»
Еще раз перечитав запись от седьмого августа, Эцуко закрыла дневник.
– Меня смущает этот дурацкий «седьмой уровень», о котором она написала перед самым уходом. – Ёсико недоуменно пожала плечами. – Что бы это значило?
Эцуко не стала сдерживать раздражения:
– Если вы не понимаете, почему я должна понимать? Это ваша дочь и вам оспаривать ее любовь у меня, человека совершенно постороннего, нелепо. У Мисао одна мать – вы.
Главной причиной семейных конфликтов было неуемное желание Ёсико доминировать над дочерью. Она считала, что, как мать, имеет полное право определять круг общения Мисао и может лишь тогда быть спокойной, когда держит всю личную жизнь дочери под контролем.
Возвращая дневник, Эцуко сказала твердо:
– Прежде всего сходите с этим в полицию. Четырехдневное отсутствие молодой девушки вещь ненормальная, поэтому к вашему заявлению отнесутся с должным вниманием. Затем было бы неплохо порасспросить ее друзей.
У Ёсико был недовольный вид. Но не потому, что у нее были возражения, просто она не терпела, когда кто‑либо ей указывал, что надо делать.
– Со своей стороны я также расспрошу всех, кого знаю.