Наверное, мой вид оправдал их ожидания: вся компания единодушно пришла к выводу, что я брошусь на Линча. Бенни и Рэй стояли спокойно, Филипс выглядел чуть более напряженным и смотрел на Макса, а Зигмунд положил руку мне на плечо, но сразу же убрал, когда почувствовал, как дернулся под ней мускул.
Роял Хьюз напряг мышцы живота и поднял ладони, словно отталкивался от воздуха:
– Было бы… – Уверена, он сложил губы, чтобы произнести «разумно», однако передумал: – Лучше бы вам не говорить с ним.
Не слова Хьюза, а прикосновение Зигмунда вернуло меня на землю, заставив сосредоточиться на том, чтобы голова не тряслась после внезапного выброса адреналина. Джессика заслуживала большего, чем озлобленного выпендрежа.
Даже Линч струсил от моей реакции, хотя у него был вооруженный охранник. Вид последнего не оставлял сомнений в том, что он готов направить ружье на меня.
– Да я просто говорю… – С этими словами Линч умолк и сконцентрировался на ковырянии маленькой бородавки на тыльной стороне левой ладони.
– Линч, вам лучше помолчать, – посоветовала Коулмен.
Он кивнул.
Тогда я не сознавала, но позже припомнила: был момент, когда что‑то показалось мне неправильным. Затем тот момент миновал.
Коулмен отвела меня на несколько шагов в сторону, будто бы переговорить с глазу на глаз. Хотя я понимала: из желания держать подальше от Линча.
– Он частенько приводит цитаты из фильмов и книг, – пояснила она. – В найденных в его грузовике книгах много подчеркнутых строчек, он их цитировал при допросах.
Я вновь вгляделась в лицо жертвы.
– Для освидетельствования достаточно, – сказала я. – Полагаю, у медэкспертов уже есть запись зубной формулы?
– Вы правильно полагаете. Желаете присутствовать при вскрытии? – уточнила она.
– Хотелось бы. Когда будут предварительные данные – завтра днем?
Коулмен кивнула и ровным, профессиональным голосом ответила:
– Я позабочусь, чтобы этим занялись нынче же ночью. Если не позвоню, то часа в три.
– Хорошо, я приеду. Понимаю, это не по правилам, но, по‑моему, лучше мне сообщить ближайшим родственникам.
Коулмен снова кивнула. Родственники. Бюро было в курсе моих отношений с некоторыми из них. Большинство агентов избегали родственников, предоставляя это право профессиональным адвокатам жертвы. Когда дело еще не было закрыто, адвокатом жертвы оказывалась я.
Бенни и Рэй надели пластиковые пакеты на руки обеих жертв. Линч спросил, зачем они это делали. Эксперты промолчали.
– На случай если под ногтями сохранились частички ткани или кровь, – пояснил ему Хьюз.
– Ай! – вырвалось у Линча, но это не было воспоминанием о Джессике, царапавшей его.
Он вытянул руку с бородавкой – шла кровь. Аккуратно, стараясь избегать контакта, Хьюз дал ему «Клинекс», будто держал салфетку наготове.
Эксперты вначале подняли жертву с переднего сиденья, в процессе непреднамеренно отделив голову и оставив лоскут кожи, словно приросший к обивке. К телу прилипло немного мусора.
– Оно столько времени здесь… – отводя глаза, вздохнула Коулмен. – Как сообщил мне Флойд, тринадцать лет. Ей было двадцать три, а ему – двадцать пять, когда он убил ее.
– Это из его дневника?
– Нет, из его рассказа мне. Он стал записывать только после следующей жертвы – той, что мы поначалу считали первой в деле «Шоссе‑66».
Я опустила взгляд на тело, которое убирали в черный мешок.
– Имя жертвы он хотя бы знает?
– Говорит, не знает.
Я отвернулась и посмотрела на сухие русла ручьев, прорезавшие каньон и убегавшие в сердце горы.
– Имя жертвы он хотя бы знает?
– Говорит, не знает.
Я отвернулась и посмотрела на сухие русла ручьев, прорезавшие каньон и убегавшие в сердце горы. Отвернулась не потому, что не могла смотреть, как Бенни и Рэй деликатно сортируют части тела, складывают в отдельные мешки для трупов и поднимают их вверх по склону. Я думала: что больнее – это или звонок отцу Джессики?
Незанятая часть нашей группы начала подниматься наверх почти в той же последовательности, в какой спускалась сюда. Зигмунд посмотрел на меня и нагнулся поднять какой‑то клочок мусора, забытый Бенни и Рэем.
– Бардак. – Он выпрямился и протянул его мне, словно на память, затем сунул мою руку себе под мышку, якобы чтобы помочь преодолеть крутой подъем. – Эх, Стингер, какая печальная победа, – вздохнул он, когда мы медленно побрели вслед за остальными. Звук его голоса действовал на меня успокаивающе, но необходимости отвечать я не чувствовала.
Затем, когда мы отстали настолько, что не могли быть услышанными, он сказал:
– Агент Коулмен – умница.
Мы так много проработали вместе – он аналитиком, я секретным агентом, – что это превращалось в настоящее «шоу Зига и Стингера». Я почувствовала укол ревности. Глупо.
– С чего ты взял?
– Всю дорогу от моего отеля до твоего дома она пыталась интервьюировать меня. В основном на тему, известно ли мне какое‑либо другое дело о серийном убийце, менявшем свой модус операнди от изнасилования и удушения на некрофилию. – Зигмунд никогда не произносил «МО», как все мы. Думаю, он слишком горд, чтобы снизойти до акронимов.
– И что ты ей поведал?
– Что это для меня новость, но существовало другое дело, когда преступник переключился с простых убийств по типу казни посредством двадцать второго калибра на расчленения ножом и выпивание крови жертвы. Коулмен сказала, это дело ей знакомо. Потом спросила, что я думаю о «трофеях» и «сувенирах», что‑то в этом роде. Она сделала домашнее задание и хотела услышать мое мнение о Флойде Линче.
– И ты поделился?
– Ты же знаешь, я терпеть не могу профессионалов, которые составляют мнение, даже не пообщавшись с подозреваемым. Вдобавок мне надо быть осмотрительным – ведь я был хорошо знаком с одной из жертв и не должен дать повод заподозрить меня в предвзятости.
Одной из жертв. Я хотела сказать, что беспристрастность – это замечательно, но речь‑то о Джессике, а не о какой‑то типичной жертве, и не говорить об этом больно. Но агенты не обсуждают свои чувства, даже мы с Зигом. Если бы он догадался, о чем я думаю, то не стал бы прикидываться, но он без всякой паузы продолжил:
– Я сказал Коулмен, что комментарии от меня последуют только после окончания полного набора тестов невменяемости и только в письменном рапорте.
– И как она среагировала?
– Была явно разочарована, хотя и попыталась это скрыть. Она, похоже, дама амбициозная. Хочет все, быстро и сразу. Напоминает тебя.
Снова тот самый укольчик.
– Поэтому она сидела в машине, как кол проглотила?
– Возможно. И возможно, мы оба немного пугаем ее. Мы же с тобой уважаемые и знаменитые, разве нет?
– Именно так. Слегка, правда, выдохшиеся. А что ты думаешь? Он в своем уме?
Зигмунд сдвинул вниз очки и сверкнул глазами над оправой, вежливо отказываясь отвечать.
– Если хочешь знать мое мнение, он гнус высшей пробы, – сказала я.
– Налицо отвращение ко всему человеческому, – сдался Зиг. – И все же для сексуального садиста – не страдающий конкретной психопатией, je ne sais quo?
Только Зигмунду удавалось вытащить меня из ямы и немного оживить даже в такие сложные моменты, как этот.