Я почувствовала, как все собрались, напряглись, но если мы ожидали выброса нестерпимой вони разложения, то ничего подобного не произошло. Пахнуло чем‑то вроде бабушкиного халата, убранного в шкаф и не постиранного после ее смерти. Не так чтобы неприятным, но, несомненно, человеческим.
Переднее сиденье старого типа – сплошная скамейка, – в отличие от современных ковшеобразных, не разорванное коробкой передач, торчащей из‑под рулевой колонки, было завалено барахлом. Старые мятые газеты, тряпье, несколько банок из‑под пива добавляли свой аромат. Бенни щелкал фотоаппаратом.
– Теперь понятно, куда делся весь мусор, – заметил Макс.
Бенни и Рэй вытянули из карманов пластиковые мешки и, пока остальные ждали, не издав ни звука, очистили автомобиль от хлама, действуя крайне осторожно, как заправские археологи в раскопе. Рэй перешел к другому борту, при этом едва не поскользнулся на крутом откосе, к которому накренилась машина. Он чуть поднапрягся и распахнул пассажирскую дверь, чтобы облегчить доступ к мусору с той стороны.
Пока они работали, Линч стоял в сторонке тихо, легко дыша, но явно напряженный – примерно так вы глядите на «Джека из коробочки», сжавшегося в темноте, пока еще играет музыка. Он блуждал взглядом по группе, но голова оставалась неподвижной, словно не хотел, чтобы мы заметили, как он смотрит. Я проследила за тем, как его взгляд остановился на Зигмунде. Может, он гадал, кто это и что делает здесь. Зигмунд глянул в ответ на Линча, словно на мазок на предметном стекле, и вновь переключил внимание на машину.
Чуть погодя Линч поднял скованные руки к лицу и провел по нему ногтями вверх и подушечками пальцев – вниз. Наверное, это привычка: на лице остались чуть заметные полосы. Он больше не мог молчать.
– Это я набросал мусора на случай, чтобы туристы не увидели, если вдруг забредут сюда и заглянут в машину. – Он говорил осторожно и монотонно, но со сдержанной силой, как человек, охваченный внутренним волнением, но пытающийся выглядеть спокойным.
По мере того как переднее сиденье очищали, я разглядела сначала пару досок. Они вошли в мое сознание как большие длинные заготовки вяленого мяса, а затем трансформировались в голые ноги. Полностью обнаженное коричневое, свернувшееся калачиком тело напоминало зародыш монстра. Бенни взглянул на меня, потом на Макса – тот кивнул. Бенни начал снимать на камеру тело.
Я хотела спросить и не смогла, а Койота голос не подвел:
– Это она?
– Нет. – Линч часто задышал, в отличие от тех из нас, кто задержал дыхание. Он перестал гладить свое лицо. – Я все пытался сказать вам. – Так же монотонно, как он говорил о мусоре. – Это всего лишь «плечевая» шлюшка. Она здесь еще дольше.
Я не собиралась общаться с Линчем иначе как через Коулмен или Хьюза, его адвоката, но, увидев тело другой жертвы, которую преступник представил нам как «плечевую» – проститутку, работающую на трассе и обслуживающую водителей грузовиков, – не сдержалась:
– Хотите сказать, что убили эту женщину и спрятали тело вместо того, чтобы выбросить его?
– Да, первый раз.
– Когда? – спросила я.
Линч помедлил.
– Незадолго до второго раза, – ответил он без видимого сарказма.
– Вы не знали? – Коулмен повернулась ко мне.
Я покачала головой:
– Откуда же?
– Простите, вы правы. Это выяснилось только в ходе следствия. Я должна была сообщить вам по пути сюда.
– Значит, жертв восемь, – сказала я. – Восемь, включая последнюю, в грузовике.
– Вам нужна та, что на заднем сиденье, – кивнул Линч.
Бенни толкнул переднее сиденье вперед.
Бенни толкнул переднее сиденье вперед. Петли, разумеется, пострадали от мельчайшей пыли, проникавшей всюду, даже в закрытую машину. Мы увидели заднее сиденье, так же заваленное хламом, как и переднее. Его тут же расчистили, и, словно по предварительному соглашению, стараясь не выдавать волнение, все чуть отошли назад, чтобы дать мне взглянуть первой.
Острая боль, которая, как я думала, наконец улеглась, обрушилась на меня, заставив согнуться и упереться руками в колени, опустить лицо и подождать, пока кровь не вернется в голову. Я прикидывалась, потому что никто – ни Линч, ни кто‑то другой – не должен видеть моей реакции. Это всего лишь дача показаний, вновь подумала я, делая вид, что согнулась получше разглядеть сумрачный интерьер «доджа».
Ее тело было обнаженным, как и то, что на переднем сиденье. Плоть местами содрана, блестящая на выпуклостях и тусклая во впадинах. Не аккуратно свернувшаяся, наоборот, – ее как будто умышленно небрежно бросили на спину, ноги подняты, чтобы помешать открыть дверь, и верхняя часть туловища согнута под неестественным углом перед другой дверью. Голова почти отделилась от тела из‑за многолетнего отсутствия опоры.
После того как Бенни закончил съемку, я взяла у него вспышку от камеры и осветила лицо трупа. Губы потеряли пухлость, и из чуть приоткрытого рта выдавались вперед зубы. Веки отделились от глаз, которые были такими же серыми, как ткани вокруг, – как у глиняного изваяния. Она едва напоминала Джессику, в ней и человеческого было немного, и все равно я пожалела, что не могу хоть чем‑то накрыть ее тело.
Ее волосы грязно‑желтого цвета были такими длинными, что скрывали отсутствие одного уха. Я осветила вспышкой ее лодыжки и убедилась, что как минимум на одной имелся глубокий порез сзади – на ахиллесовом сухожилии.
– Жертва Шоссе шестьдесят шесть, – произнесла я.
– Вы можете подтвердить, что это Джессика Робертсон? – спросила Коулмен.
– Ну… Да, это Джессика Робертсон, – кивнул Линч.
Все переключили внимание на него, и ему это явно нравилось.
Я снова обратилась напрямую к Линчу:
– Вы знали, что эта женщина была агентом ФБР?
Этот факт мы тоже скрыли от прессы.
– Говорит, что знал, она сказала… – начала было Коулмен.
– Да, она сама твердила, думала, я отпущу ее из‑за этого, – перебил Линч и на мгновение как будто оживился, шаркнул ногой, словно это помогло ему тверже стоять на земле. – За пожизненный срок я и привел вас сюда. Так сказать, квид про кво.
Роял Хьюз, государственный защитник, сжал губы и отвернулся, стараясь не выдать отвращения.
– Пожалуй, было бы лучше, если…
Я подумала об этом упыре, который забрал восемь жизней, тем самым сделав несчастными тех, кто любил их, и единственная забота которого сейчас – избежать наказания за смертный грех.
– Квид про кво… – Язык и губы двигались медленно, будто слова во рту занимали больше места, чем обычно. – Вы сами‑то понимаете, что говорите?
– Это значит, – ответил Линч, – что я показываю вам тела и взамен получаю жизнь.
– А откуда вам известно это выражение? Оно смутно напоминает фразу, услышанную где‑то. – Я щелкнула несколько раз пальцами, будто силясь припомнить. – В каком‑то фильме…
– «Молчание ягнят»? – с готовностью подсказал он.
– Именно! – Мой голос упал до шепота. – Потому что вы говорите в точности, как Ганнибал Лектер в беседе с Кларисой Старлинг. Возомнил себя Энтони Хопкинсом? – Я показала на Коулмен. – Ты что, решил, что перед тобой долбаная Джоди Фостер и мы здесь кино снимаем? – Оглядываясь назад, полагаю, в тот момент мой голос заскрежетал.