- Мы работаем по утвержденной программе, сэр, и с каждым разом механизм действия стимулятора роста становится все более понятным.
- Я знаю, мистер Баннерман, знаю, и все же… Не все могут ждать вечно.
- Понятно, мистер Рэндо.
Глава "Икор корпорейшн" раздраженно хрюкнул и, круто повернувшись на каблуках, стремительно вышел. Его свита последовала за ним, словно группа статистов в какой-то театральной постановке.
- Что он имел в виду, когда сказал "не все могут ждать вечно"? - спросила Персис, когда они остались одни.
- У Рэндо больное сердце, - ответил Гарт рассеянно.
От удивления ее красиво очерченные брови подскочили на целый дюйм:
- Вот как?
- Да. В компании об этом знают очень немногие… я в том числе.
- Но ведь это не страшно, я полагаю?
- Как сказать. - Гарт покачал головой. - У Джона был врожденный порок сердца в очень тяжелой форме, но врачам удалось его спасти. Впоследствии он одним из первых на планете получил искусственное сердце - чуть ли не опытный образец, который, увы, тоже проработал не слишком долго. Тогда ему пересадили свиное сердце первого поколения. По моим подсчетам, сейчас мистер Рэндо "донашивает" уже восьмое по счету сердце.
- Не может быть! Еще немного, Гарт, и я начну его жалеть!
- То, что он до сих пор жив, - настоящее чудо. Чудо, которое сотворила современная наука, потому что, если бы Джона с самого начала предоставили его судьбе, он, безусловно, умер бы еще в раннем детстве. Так что господин президент Соединенных Штатов не единственный, кто возлагает на нашу работу большие надежды.
- К сожалению, мы не можем работать быстрее, как бы нам этого ни хотелось, - вздохнула Персис.
- Я знаю, - грустно согласился Гарт.
15
Вскоре после полудня на посадочную площадку перед зданием Центра репродуцирования донорских органов спикировал еще один воздушный экипаж. В нем прилетел доктор Тим Боут - один из лучших нейрохирургов Западного побережья, специализировавшийся на травматических повреждениях спинного мозга и позвоночника. Его пригласили специально, чтобы он выполнил черновую работу по соединению главного нервного столба. Гарт был знаком с Тимом еще по учебе в колледже; они даже жили в одной комнате, и теперь, едва увидев старого друга, он заключил его в такие крепкие объятия, что бедняга едва не задохнулся.
Потом оба прошли в дезинфекционную камеру, где они тщательно вымылись, обработали кожу тальком и переоделись в легкие противовирусные костюмы, которые были обязательной одеждой для всех, кто работал непосредственно с трупами.
К этому времени Голову уже извлекли из аквариума и поместили в небольшую емкость с изотоническим раствором. Рядом, в цистерне большего размера, плавало обезглавленное донорское тело. Вокруг цистерны было смонтировано несколько легких платформ, поднявшись на которые врачи могли, опустив руки в защитных перчатках в жидкий хладагент, совместить тело и голову.
- Когда, ты говоришь, заморозили этого парня? - спросил Тим. Его рот был закрыт кислородной маской, и голос звучал глухо.
- В 2006-м, - ответил Гарт.
Тим взял с подноса длинный хирургический пинцет и начал ковыряться в обрубке шеи Головы.
- Хорошо, что они оставили в целости гортань и первый и второй шейные позвонки. Именно это я и называю предвидением, интуицией.
- Ну, в начале XXI века в хирургии уже появилось кое-что кроме спирта и ножовки, - пошутил Гарт. - Как я уже тебе сообщал, наш парень в относительно хорошей форме, но если включить интраскан, становится видно, что мозговой ствол поврежден. Нам придется использовать мозговой ствол донора.
- Я прекрасно об этом помню, - отозвался Тим чуть ворчливым тоном. - И должен сказать по совести, Гарт, - по моему мнению, то, что ты затеял, может закончиться лишь тем, что вы напрасно потеряете прекрасную голову.
- Ты так думаешь?
- А что тут особенно думать? Эта Голова - прекрасный опытный образец, и на твоем месте я бы приберег ее до тех времен, когда вы будете лучше знать, что делаете.
- Но я не могу отменить эту операцию, - сказал Гарт, несколько обескураженный откровенностью старого друга.
- Почему?
- Потому что слишком много важных людей заинтересованы в ее результатах.
- Но если ты удалишь мозговой ствол, у Головы не останется никаких шансов.
- А какие шансы у нее вообще есть? Нет, Тим, я хочу сделать по-своему. У последних трех образцов ретикулярная формация была так серьезно повреждена, что ни о какой связи с интраламинарными ядрами таламуса не могло быть и речи. Я уж не говорю о центростремительных импульсах ростральных отделов спинного мозга…
- Это верно, но…
- В моем варианте продолговатый мозг уже соединен со спинным мозгом и вестибулярным центром, следовательно, моему ускорителю роста будет меньше работы. Откровенно говоря, я почти уверен, что в будущем подобная методика будет самой распространенной, так как в данном случае вероятность успеха существенно повышается.
Оба ненадолго замолчали, задумчиво глядя на Голову, на растрепанные обрывки серой кожи вокруг обрубленной шеи.
- Как ты собираешься совмещать подсознательные рефлексы одного индивида и сознание другого? - спросил наконец Тим.
- Постом и молитвой, - ответил Гарт, и Томми рассмеялся.
- Ох уж мне эти ученые! Вы так привыкли разглядывать мир под микроскопом, что уже не в состоянии увидеть общую картину.
- Я хочу, чтобы рибосомы нивелировали темпы роста, а наноботы инициировали хоть какое-то сращивание. Если мне удастся этого добиться, я могу праздновать успех, - сказал Гарт. - Правда, Персис привезла из Нью-Йорка новый стимулятор семафорного типа. Она считает, нам следует как можно скорее убедиться в преимуществах темперированной регуляции, но я не в особенном восторге от этой перспективы.
Тим хлопнул в ладоши:
- О'кей, за работу.
Они сдвинули большую и малую цистерны, удалили стыковочные стенки и осторожно переместили Голову, так что она оказалась на своем природой определенном месте непосредственно над телом. Тим сидел за пультом чуть в стороне и сжимал рукоятки манипуляторов. По его команде четыре механические руки разом опустились в охлаждающую жидкость и начали осторожно расслаивать ткани на шейных срезах. Удалив сохранившиеся шейные позвонки Головы, они вырезали поврежденный мозговой ствол и в освободившуюся полость поместили мозговой ствол донорского тела. Очистив стыкуемые поверхности, роботы соединили донорский позвоночник с основанием черепа при помощи плавких оргволоконных фиксаторов. Процесс напоминал сварку в миниатюре - жидкость в цистернах то и дело озарялась изнутри холодными голубыми вспышками, похожими на свечение вольтовой дуги.
- Похоже, я действительно кое-что умею!.. - проговорил Тим, ненадолго отвлекшись от экрана своего трехмерного интравизора. - Жаль только, что из нашей с тобой затеи все равно ничего не выйдет. - Он подмигнул, но его маска запотела изнутри, и Гарт не сумел разобрать выражение его лица. Впрочем, он знал, что в минуты наивысшего напряжения Тим частенько начинает отпускать шуточки.
Тем временем механические руки с нечеловеческой осторожностью удалили трубки, подававшие заменитель плазмы в сонные артерии Головы, и сшили их с артериями донорского тела. Снова и снова Тим вводил одну и ту же команду, и роботы проворно соединяли сосуды тела с соответствующими сосудами Головы. Это трудная, изматывающая работа, требующая высокой концентрации внимания, поэтому к тому времени, когда все сосуды, мышцы и сухожилия оказались сшиты и можно было приступать к последнему, завершающему этапу, Тим чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку. Но вот, наконец, роботы натянули и зашили кожу на шее. Разглядывая простой, грубый шов, Гарт впервые заметил, насколько сильно отличается по цвету кожа Головы и кожа донора. Первая была матовой, коричневато-серой, вторая - землисто-желтой, но он надеялся, что со временем, когда будет восстановлено кровообращение, кожа станет более однородной.
- Ну, теперь твоя очередь! - выдохнул Тим, с трудом выпрямляясь после двенадцатичасовой напряженной и кропотливой работы. Два друга быстро обнялись, потом Гарт занял место Тима. Температура тела успела подняться чуть выше точки замерзания, и он скомандовал роботам удалить тампоны-затычки из рассеченной грудины. Потом в разрез в сердечной мышце вставили трубку и начали закачивать в сосуды специальный энзим, содержавший миллионы "ремонтных" наноботов для восстановления поврежденных клеточных структур. Прошло всего несколько секунд, и вот уже миниатюрные компьютеры размером не больше одного микрона каждый распространились по всему телу.
Когда операция была закончена, Гарт повернулся к экрану рентгеноскопа - уникального прибора, одного из самых больших и мощных в мире. Легко коснувшись экрана кончиками пальцев, он увеличил изображение средней части шеи пациента. На картинке легко можно было различить наноботы, которые курсировали по венам и артериям, без труда проникая сквозь клеточные мембраны. Глядя на их суматошное мельтешение, которое еще больше усиливалось, когда "умные" машины обнаруживали поврежденную клетку и приступали к лечению, Гарт невольно подумал, что точно так же ведут себя вирусы, прорывающиеся сквозь клеточную оболочку и атакующие ядро. Только в случае с наномашинами результат должен быть прямо противоположным.
Пока нанокомпьютеры определяли, где находятся основные пораженные участки, роботы-манипуляторы повернули тело на сорок пять градусов вокруг продольной оси и начали внедрять в позвоночник сотни полых стальных иголок, по которым - в строгой последовательности - стволовые клетки должны закачиваться непосредственно внутрь нейронов.
Эта операция заняла несколько минут, по истечении которых Гарт увидел на экране, как стволовые клетки движутся к Голове. Они необходимы для того, чтобы вырастить новые нейронные связи между Головой и донорским телом - не без помощи того самого стимулятора роста, над которым Гарт работал на протяжении всей своей научной карьеры. Сам стимулятор представлял собой так называемую грузовую, или транспортную, рибосому, которая несла в себе специальный генетический код, обеспечивающий ускоренный рост клеток.
В более ранних экспериментах транспортная рибосома успешно активировалась; подвели протеины, задача которых заключалась в том, чтобы препятствовать неконтролируемому размножению клеток. Результатом этого были многочисленные бластомы и другие новообразования. Процесс их появления можно сравнить с ситуацией, когда на клавиатуре компьютера "залипает" одна из клавиш и экран в считаные секунды заполняется строками, состоящими из одной и той же буквы.
Вспоминая об этих неудачах, Гарт невольно поморщился. Огромные, твердые, зобообразные опухоли росли буквально на глазах, натягивая эпидермис до такой степени, что казалось, он вот-вот разорвется. И если бы кто-то из пациентов пришел в этот момент в себя, он бы, скорее всего, тут же скончался от ужасной боли. Худшие образчики Гарт до сих пор хранил в замороженном состоянии, упрятав подальше от чужих глаз, потому что, если бы кто-нибудь посторонний увидел эти покрытые причудливыми наростами тела, репутация вивисектора была бы ему обеспечена.
Пытаясь предотвратить появление бластом, Гарт разработал теорию сорок седьмой хромосомы, способной передавать новым клеткам огромное количество дополнительной генетической информации. В отличие от лишней сорок седьмой хромосомы, которая имеется у больных синдромом Дауна, созданная доктором Гартом хромосома могла мирно сосуществовать с остальными сорока шестью, выполняя при этом функции охранника, который в нужный момент блокировал рибосому. Кроме того, благодаря богатому набору генетической информации сорок седьмая хромосома способна свести к минимуму несоответствия между Головой и донорским телом, обеспечивая их максимальную совместимость. Единственная проблема заключалась в переносчике. Чаще всего в качестве доставочного средства использовался аденовирус, который, однако, далеко не всегда способен преодолеть защитные системы организма. Поэтому для внедрения добавочной хромосомы в нейронные структуры Гарт в конце концов выбрал покрытый специальной тефлоновой оболочкой вирус герпеса, который достаточно мал, чтобы просочиться через гематоэнцефалический барьер.
Это, впрочем, тоже не оптимальный вариант. Гарт знал, что понадобится еще много экспериментов с различными доставочными системами, прежде чем будет найдено лучшее решение; пока же до цели еще очень и очень далеко. Именно поэтому он не ждал чуда, однако, глядя, как стволовые клетки движутся вдоль оборванных отростков нейроцитов и, найдя подходящее место, присоединяются к нему и начинают размножаться, он не мог не испытать приступа самого настоящего восторга. Гарт даже повернулся и поглядел на лица коллег, которые, как зачарованные, уставились на экраны следящих приборов. В такие моменты, подумалось ему, трудно не верить в Божественное провидение.
16
- Ну, как дела? Что там происходит?
Монти и Персис наблюдали за движением погружных наноэлементов, которыми была насыщена ткань мозга. Они работали без перерыва уже почти двадцать часов, но от волнения почти не чувствовали усталости.
- Эта новая программа просто чудо! - пробормотала Персис.
- Объясни мне в двух словах, что она делает, - попросил Монти. Это была не его область, но с помощью Персис, одного из ведущих нейротехнологов страны, он надеялся овладеть ею довольно скоро. Благо что Персис любила отвечать на вопросы.
- В данный момент, - сказала она, - наши наноботы составляют что-то вроде подробной карты мозга мистера Шихэйна и мозгового ствола Уильямса, уточняют границы поврежденных участков и определяют местонахождение подлежащих восстановлению связей. Эту информацию они передают в общую базу данных, на основе которых начнется тщательная, нейрон за нейроном, реконструкция нервных сетей.
- Потрясающе! - сказал Монти совершенно искренне.
- Да. Другого слова, пожалуй, и не подберешь, - согласилась Персис, вызывая на экран увеличенное изображение участка мозга. На экране возникло что-то вроде морской звезды, один из лучей которой был намного длиннее остальных.
- Вот, смотри, какой красавец. Это целая, неповрежденная нервная клетка, или нейрон.
- Да, эта штука действительно кажется… гм-м… здоровой, - сказал Монти. Он уже примерно знал, как должны выглядеть подобные клетки.
- Так и есть, - подтвердила Персис. - Этот нейрон разморожен… - Она сверилась с метадатой на экране, - …четыре часа назад. Полное восстановление, никаких остаточных повреждений, что само по себе считается выдающимся результатом. Еще удивительнее то, что этот нейрон уже начал "разговаривать" со своими соседями. Видишь вон тот длинный отросток? Он называется аксон…
- Да, вижу.
- Аксон уже присоединился к воспринимающей части, или дендриту, другого нейрона, но никаких нервных импульсов мы пока не наблюдаем.
- Когда же нейрон начнет функционировать?
Персис рассмеялась:
- Кто знает?! Может быть - никогда. Считается, что запрограммированные по новому способу наноботы способны сами возбуждать триггерную зону нейрона, но я поверю в это, лишь когда увижу результат своими собственными глазами. В других тканях человеческого тела это довольно просто, но еще никому не удавалось произвольно "запустить" нейроны в коре головного мозга человека. Только у животных…
- Может быть, мы станем первыми, - заметил Монти.
- Это гениально. Просто гениально!.. - воскликнула Персис, продолжая следить за миниатюрными компьютерами.
- Что? Что именно?
- Они имитируют формирование нервных связей у зародыша. При обычных условиях, когда у зародыша начинает развиваться нервная сеть, мозг подает специальные сигналы, которые направляют конус роста аксона одной нервной клетки к соответствующему приемнику-дендриту другой. Эти сигналы мозга зародыша называются семафорными. Новая программа подает в точности такие же направляющие сигналы. Вот смотри, я покажу… - Персис вызвала на экран изображение другого нейрона, который разворачивался, распускался у них на глазах, словно бутон. Один из его "лепестков" быстро удлинялся, стремясь куда-то в сторону.
- …Аксон реагирует на химический градиент и растет в том направлении, где находится соответствующий дендрит.
Аксон продолжал расти, потом вдруг свернул почти под прямым углом, словно проволока, изогнутая невидимой рукой.
- Великолепно! - с благоговением прошептала Персис. - В предыдущие разы у нас ничего подобного не происходило.
- В какой части мозга мы сейчас находимся? - спросил Монти, глядя на экран.
- В речевом центре левого полушария. К сожалению, - если верить информации, поступающей от наномашин, - в этом отделе мозга поврежденных нейронов - миллиарды.
- И их… можно восстановить?
- Понятия не имею. - Персис мимолетно улыбнулась. - Вот самый простой и самый честный ответ на твой вопрос.
- Ох!.. - Монти разочарованно вздохнул. - Чего я не понимаю, так это почему мы не размораживаем тела, у которых никто никогда не отрезал голову. Ведь в этом случае можно было бы избежать фазы восстановления мозга, которая не только занимает много времени, но и довольно сложна… настолько сложна, что не всегда бывает успешной.
- Любой мозг, который мы размораживаем, содержит поврежденные нейроны, так что без "капитального ремонта" все равно не обойтись, - возразила Персис. - Ну а пока технология еще не отработана, мы стараемся использовать только самые старые головы. Во-первых, нам нужно решить проблему темпоральной синхронизации, а во-вторых, научиться как можно лучше управлять Гартовой рибосомой, чтобы в случае надобности ускорять или, наоборот, замедлять процесс роста клеток по нашему желанию. Что касается более свежих донорских тел, то мы бережем их до тех времен, когда нам будет понятнее, какое влияние оказывают друг на друга различные биохимические процессы.
При этих ее словах в глубине души Монти шевельнулся какой-то неосознанный протест. Ему не очень нравилось, чтобы людей, у которых была своя жизнь, были родственники и прошлое, использовали просто как экспериментальный материал. Определенно, в характере Персис присутствовал некий профессиональный цинизм, который ему совсем не нравился. Не мог понять он и того ликования, которое светилось во взгляде его коллеги.
- …Одна из задач нашего нынешнего опыта состоит также в том, - продолжила Персис, - чтобы вырастить несколько миллиардов дополнительных нейронов, а потом удалить все лишнее, как выметают из парка опавшую листву.
- Ну и в чем проблема?
- Проблема в том, что я не совсем хорошо представляю, что делаю, - улыбнулась Персис. - Нам пришлось использовать мозговой ствол донора, поэтому теперь нам необходимо восстановить надежную связь между головным мозгом Шихэйна и спинным мозгом Уильямса. Иначе наш пациент останется парализованным инвалидом - и это в лучшем случае. Если представить каждую часть мозга, каждый участок коры в качестве музыкального инструмента, исполняющего свою партию в многоголосной, полиритмической симфонии, то сетевидная формация мозгового ствола - дирижер, который заставляет все инструменты звучать в полном согласии. Он задает темп, ведет счет, определяет тональность звучания отдельных участков мозга. Без подобной регулировки их сигналы сольются в дикой какофонии. Это будет настоящий хаос, в котором невозможно разобраться.
- А что это будет означать для доктора Шихэйна?