Но поскольку в нашей стране фанатиками‑исламистами совершается все больше преступлений, мы, сотрудники отдела убийств, познакомились с Кораном.
– Скажите же нам, что там написано! – нетерпеливо воскликнул Льедо.
– Собственное имя Иблис, это одно из имен, которыми мусульмане называют дьявола.
Агостини тут же вспомнил встревоживший его разговор с Ане Ларрасабаль перед концертом и пересказал его инспектору.
– Существует множество имен дьявола, – ответил инспектор. – Ваал, голову которого вы видели на скрипке, ханаанского происхождения. Греки пользовались словом diabolos,из него получился «дьявол», арабы употребляли слово iblis,происходящее от слова balasa,«безнадежный». В соответствии с Кораном, Аллах, создав Адама, приказал всем ангелам преклониться перед новым творением. Иблис отказался, поскольку был создан из огня, а не из глины, как человек, и считал себя выше. Тогда Аллах прогнал его, именно поэтому Иблис – Безнадежный, ведь он отвергнут Богом и винит человека в своем несчастье.
– Не знал, что мусульманский дьявол так похож на нашего, – заметил Агостини.
– Да, похож, вы верно сказали. Но не совсем такой же. Это не ангел, как Люцифер, а джинн, злой дух, созданный из огня. И он не пребывает в аду, как наш Сатана, потому что Аллах послал ему испытание, разрешив бродить по свету. Иблис воспользовался великодушием Аллаха, чтобы искушать людей греховными мыслями и фантасмагорическими иллюзиями. Хотя мусульмане верят, что в конце концов он неминуемо окажется в аду.
– Вы считаете, что преступление может быть связано с исламскими фундаменталистами? – испуганно спросил Агостини.
– Сейчас слишком рано выносить какое‑либо суждение, – ответил полицейский.
– Но разве это убийство не может быть началом другой стратегии? – продолжил свою мысль итальянец. – До сих пор исламские террористы стремились убить как можно больше людей. Но поскольку благодаря принятым мерам безопасности им все труднее совершать новые теракты, возможно, теперь они пытаются привлечь к себе внимание путем выборочных убийств. Ане Ларрасабаль известна во всем мире, о ее убийстве будет сообщено в газетах и теленовостях всего мира.
– Могу вас заверить, что, как только прибудут мои коллеги из отдела убийств, мы обсудим с ними эту возможность.
– Скрипка всегда была связана с дьяволом, – вдруг сказал Льедо, который некоторое время не участвовал в разговоре. – Уже древние греки полагали, что каждое божество связано с каким‑то инструментом. Например, примитивные флейты ассоциировались с Дионисом (в римской мифологии Бахус), Аристотель считал их безнравственными, потому что они приводили в возбуждение. Лира и кифара связаны с Аполлоном, богом солнца, поэтому им приписывалось целебное действие.
– А скрипка?
– Скрипка, инспектор, была изобретена только в шестнадцатом веке. Но она ведет свое происхождение от гораздо более древнего струнного инструмента, изобретенного арабами, rabalo,предшественника нашего рабеля.
– Похоже, вы знаете об этом инструменте все, – заметил Пердомо с нескрываемым восхищением.
– Да, я дирижер оркестра, но по профессии я скрипач, – объяснил Льедо, выпятив грудь. – В шестнадцатом веке крестьяне начали использовать скрипку во время танцев, которые деятели Контрреформации считали безнравственными и непристойными; с тех пор ее связывают с дьяволом. И истории об удивительном могуществе некоторых скрипачей начали распространяться задолго до Паганини.
– Например?
– Например, Томас Бальцар, немецкий виртуоз семнадцатого века. Говорят, что после какого‑то особенно эффектного его выступления один учитель музыки из числа зрителей наклонился, чтобы потрогать ноги скрипача и убедиться, что у него нет копыт, как у дьявола, поскольку был не в состоянии поверить, что человек способен извлекать из инструмента такие звуки.
Говорят, что после какого‑то особенно эффектного его выступления один учитель музыки из числа зрителей наклонился, чтобы потрогать ноги скрипача и убедиться, что у него нет копыт, как у дьявола, поскольку был не в состоянии поверить, что человек способен извлекать из инструмента такие звуки.
Маэстро Агостини почувствовал, что тоже должен внести в разговор определенный вклад, и стал рассказывать о своем соотечественнике Джузеппе Тартини.
– Это был скрипач восемнадцатого века, написавший сонату «Дьявольская трель», вещь невероятно сложную. Некоторые полагали, что Тартини может сыграть ее единственно потому, что у него на левой руке шесть пальцев.
В этот момент их беседа была прервана появлением полицейских из группы убийств УДЕВ – отдела по расследованию особо опасных преступлений, – элитного подразделения судебной полиции, занимавшегося самыми сложными случаями, которые, предположительно, могли иметь широкий общественный резонанс. Детективов, прибывших практически одновременно с патрульной машиной Национальной полиции, возглавлял инспектор Мануэль Сальвадор, который не так давно стал работать в группе убийств, перейдя из подразделения по борьбе с наркотиками, и уже имел стычку с Пердомо из‑за своего задиристого поведения и властных манер.
Прибывшие немедленно выставили вокруг полицейское ограждение и дали знать о случившемся судебной комиссии, в которую входили следственный судья, судебный секретарь и судебный врач. Сальвадор, как обычно, в пиджаке, накинутом на плечи, подошел к Пердомо и спросил, как будто дирижеров здесь не было:
– Что эти люди тут делают?
Пердомо объяснил, кто эти музыканты, и рассказал, что присутствие на концерте позволило ему оказаться раньше всех на месте преступления, на что коллега ответил:
– Какого черта ты разрешил, чтобы на месте преступления оказались люди, оставляющие здесь следы?
– Никто ничего не трогал, уверяю тебя, – ответил Пердомо.
Инспектор Сальвадор в первый раз соизволил взглянуть на дирижеров и сухо и резко объявил:
– Сеньоры, я вынужден попросить вас немедленно покинуть зал. Мой помощник проводит вас и запишет ваши данные на случай, если нам понадобится побеседовать с вами позже.
Затем, повернувшись к своему коллеге, сказал:
– Я веду это расследование, Пердомо, и, если тебе нечего больше мне сказать, ты можешь закрыть дверь с той стороны и больше не мешать мне работать.
Пердомо решил не поддаваться на провокацию и направился к выходу. Но, выходя из зала, обернулся и спросил Сальвадора:
– Не хочешь узнать, что значит слово, написанное у нее на груди?
Сальвадор, в отличие от Пердомо не соприкасавшийся с арабской культурой, прежде чем ответить, сбросил пиджак, пошарил по карманам, вытащил пачку жвачки и бросил пастилку в рот.
– Знаю, знаю, что оно значит, Пердомо, – шлюха, которая путается с мусульманами, что, не так?
Дойдя до артистических, Пердомо увидел, что уборная Ане Ларрасабаль опечатана и ее охраняет полицейский в форме, так что никто не может проникнуть внутрь. В одной из уборных, предназначенных для солистов, Пердомо обнаружил Георгия Роскоффа, Элену Кальдерон и собственного сына, который горько плакал.
– Что случилось? – спросил Пердомо, подозрительно глядя на русского, словно считал Роскоффа виновным в том, что мальчик плачет.
Грегорио хотел ответить отцу, но сквозь рыдания не мог выговорить ни слова.
Элена обняла мальчика и объяснила за него:
– Он узнал, что Ане убили, и очень огорчился.
– Понятно, – ответил Пердомо, тут же почувствовав себя виноватым в том, что повел сына на концерт и таким образом втянул в эту начальную фазу расследования.
– Лучше всего, – предложила Элена, – уйти отсюда как можно скорее.