Тогда бы у нас были частицы кожи и даже крови убийцы под ногтями скрипачки. Вместо этого убийца использует предплечье, чтобы пережать сонную артерию и яремную вену, не прекращая доступа воздуха, и провоцирует сначала церебральную ишемию, а затем смерть.
– Скажи мне, по мнению врача, можно понять, был убийца левшой или правшой?
– Нет, и нельзя узнать, мужчина это или женщина: чтобы пережать кровоток, не нужно обладать большой силой. Чтобы ты понял, скажу, что при удушении нужно нажать на гортань с силой более пятнадцати килограммов; чтобы блокировать яремную вену, достаточно двух килограммов давления, а чтобы проделать то же самое с сонной артерией, около пяти. Но несомненно, человек, которого ты ищешь, занимался боевыми искусствами и, возможно, уже убивал раньше тем же способом.
Вернувшись к себе в кабинет после визита к криминалистам, Пердомо обнаружил, что его дожидается младший инспектор, Вильянуэва. Сразу же после появления Пердомо в УДЕВ у них состоялась краткая напряженная беседа, и с тех пор они не обменялись ни словом. Вильянуэва был среднего роста, лет сорока пяти, с буйными, совершенно седыми волосами. Он всегда носил кричащие галстуки, словно восполняя этим отсутствие индивидуальности. Пердомо считал его законченным приспособленцем и был убежден, что, пока он пользуется покровительством комиссара Гальдона, Вильянуэва не только не осмелится ставить ему палки в колеса, но еще и попытается сделать вид, что готов служить инспектору верой и правдой.
Во всяком случае, на словах.
Бывший конфидент Сальвадора держал в руке папку с рабочими записями и уликами, которые группа убитого инспектора успела собрать до его трагической гибели.
– На днях я обещал тебе сотрудничество, Пердомо. К тому же меня вызывал Гальдон, – сказал он мелодичным голосом, в котором слышалась покорность.
– Я не просил Гальдона нажимать на тебя. Мне хватит, и даже с избытком, того, что ни ты, никто другой из людей Сальвадора не будете лезть и мешать мне.
Младший инспектор двинулся к дверям, но его задержал голос Пердомо, решительный и звучный, как молоток судьи при вынесении приговора:
– Минутку. Что за чертовщина на этом листе?
Инспектор достал из папки машинописную страницу с десятком фамилий, среди которых одна была женская, причем вписанная от руки.
– Это люди, которые были связаны с этим делом. От следователя до судебного врача и его помощников, включая людей моей группы.
– Ты хочешь сказать, группы Сальвадора? Или ты считаешь себя его преемником?
– Пердомо, черт возьми, давай кончим дело миром, нам еще столько работать вместе.
– Это мы еще посмотрим. Что это за женщина в конце списка? Ты написал только телефон, но непонятно, из какого она отдела.
– Милагрос Ордоньес, ясновидящая, – ответил Вильянуэва, поглаживая свой галстук фисташкового цвета, который не остался бы незамеченным даже в сельве Амазонки.
– Ты что, меня разыгрываешь? Сальвадор использовал экстрасенсов при расследовании?
– Я хочу, чтобы ты знал, что я играю с тобой честно. Я не обязан был тебе говорить, даже Гальдон об этом не знает.
Пердомо недоверчиво покрутил головой, не отводя взгляда от написанной фамилии.
– Этого только не хватало! Мало того что эти фрики, как чума, заполонили все средства коммуникации, теперь они еще пролезают к нам в полицию.
– Ордоньес нельзя отнести к фрикам, – возразил Вильянуэва. – Она не всегда может сообщить нужную информацию, но в тех случаях, когда она говорила, что у нее есть данные, они всегда оказывались надежными.
– Не морочь мне голову, Вильянуэва, я на таких вещах собаку съел!
– Я‑то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.
– Не морочь мне голову, Вильянуэва, я на таких вещах собаку съел!
– Я‑то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.
– Ты хочешь сказать, что эта сеньора была вовлечена еще в какие‑то расследования? В какие же?
– Не могу тебе сказать, Сальвадор не распространялся по поводу своих отношений с ней. Он никогда не позволял никому из сотрудников УДЕВ присутствовать на своих встречах с этой сеньорой.
– Тогда откуда ты знаешь, что он обращался к ней в связи с делом Ларрасабаль?
– Потому что три дня назад у него сломалась машина, и он попросил меня отвезти его к дому ясновидящей. Но не дал мне ее увидеть. Оставил меня дожидаться его на улице, и это длилось около часа.
– У него не было с ней любовной связи?
– Не думаю. Он любил расфрантиться, когда собирался покорять кого‑нибудь, а тут был небрит и в рубашке, на которую смотреть страшно.
Пердомо заглянул в папку, которую отдал ему Вильянуэва, и вытащил еще один документ: разорванную надвое и склеенную скотчем партитуру, вложенную в пластиковый файл, чтобы не повредить отпечатков. На ней были написаны от руки следующие ноты:
– А это что?
– Это обнаружили в артистической скрипачки, когда мы туда пришли.
– Где?
– В корзине для бумаг.
– Криминалисты видели?
– Да. Там нет отпечатков жертвы, ноты написаны пастой биковской авторучки, бумага обычная.
– А ноты? Из какой вещи?
– Откуда я знаю? Мне никто об этом не говорил. Я могу идти?
– Нет. Что ты выяснил относительно смерти Сальвадора?
– До сих пор явного подозреваемого нет, хотя случай не вызывает сомнений: если скрипачку убила какая‑то исламистская группа, а тип из мастерской, подложивший бомбу Сальвадору, араб, то понятно, что с ним расправились, чтобы он не занимался расследованием.
– Эти два убийства не связаны. Я разговаривал с криминалистами, и они мне сказали, что исламский след в деле Ларрасабаль – фальшивка. Этого я тоже не обязан был тебе говорить.
– Спасибо за информацию, мы квиты. Могу идти?
– Да. Но меня беспокоит эта ясновидящая. Обычно эти шарлатаны просят, чтобы полиция предоставила им какую‑то вещь, принадлежавшую жертве. Если Сальвадор консультировался с ней по делу Ларрасабаль, боюсь, как бы у нее не осталась какая‑то улика.
– Знаешь, это довольно просто узнать. Почему бы тебе не позвонить ей?
Через минуту после того, как младший инспектор Вильянуэва вышел из кабинета, Пердомо набрал номер ясновидящей и попал на автоответчик. Он оставил сообщение, назвав свою фамилию, должность и номер телефона. Через полчаса женщина перезвонила, и они договорились встретиться у нее дома в два часа.
Милагрос Ордоньес жила в домике в пригороде Мадрида, Посуэло‑де‑Аларкон, там же она принимала посетителей. Когда открылась дверь, он увидел женщину совсем иного типа, чем ожидал, – возможно, потому что представлял себе гадалку на картах Таро, каких обычно показывают по телевизору. Ни накрашенных губ, ни цыганских серег, ни цветастой шали на плечах. Женщина была невысокого роста, лет пятидесяти, с коротко стриженными седыми волосами, подчеркивавшими тонкие черты. Завитки на висках, как у подростка, обрамляли лицо. У нее были глаза цвета меда, умело подчеркнутые макияжем. Пердомо тут же отнес ее к разряду «зрелых красавиц».
– Добрый вечер, инспектор, – сказала она с едва заметной улыбкой, которая не сходила с ее губ в течение всего разговора.