Окинул взглядом холл, но там ее тоже не оказалось. Он бросился на улицу. На тротуаре было не протолкнуться. Пешеходы спешили во всех направлениях, машины, как всегда, застревали в пробках. Поднявшись на цыпочки, Ари попытался разглядеть в толпе черную шевелюру Моны Сафран. Но ее и след простыл.
Громко выругавшись, так что на него обернулось несколько зевак, он пошел к метро, на ходу набирая номер прокурора Руэ.
– Маккензи! Оказывается, вы все же способны сдержать обещание. Мои поздравления.
– Всегда рад поговорить с вами, – съязвил аналитик.
– Я вас слушаю.
Ари выложил прокурору все, что узнал за сегодняшний день. Об этнологе, о появлении в зале Моны Сафран, а главное, о вероятном значении татуировки в виде черного солнца.
– Звучит многообещающе, – признал прокурор. – Я установлю слежку за Альбером Кроном.
– Согласен, лишь бы он ничего не заподозрил, а главное, пока ничего не предпринимайте. Я хочу разработать этот след.
– Само собой. А как быть с Моной Сафран? С тем, что у нас на нее есть, мы могли бы ее задержать..
– Пока не стоит, господин прокурор. Результаты анализов ДНК готовы?
– Мы получим их завтра утром.
– Тогда лучше подождать. Сообщите мне о них как можно скорее.
– Конечно. Держите меня в курсе, Маккензи, и не наделайте глупостей.
– Как можно, господин прокурор, как можно…
Ари отсоединился и спустился в метро. Нечего и думать возвращаться на конференцию. Он и так привлек к себе внимание, к тому же узнал все, что хотел. Этот тип вовсе не безобидный ученый. В лучшем случае он шарлатан-фанатик, в худшем – неонацист, разгуливающий на свободе, приверженец сумбурных теорий о высшей расе.
– Если прежние психи им не подходят и надо изменить общество, чтобы появились новые, нам, старикам, только того и надо.
Ари не ответил. Он лишь крепче сжал отцовскую руку.
На полпути они увидели местную жительницу, которую нередко встречали во время прогулок. Это была консьержка из старого дома, много времени проводившая на улице, постоянно занятая уборкой территории, мусорными контейнерами или болтовней с жильцами и торговцами. Она вежливо им кивнула.
– Скажи-ка, Ари, ты когда-нибудь вспоминаешь мать? – спросил Джек, когда они подошли к дому.
– Конечно, папа.
– Знаешь, Анаид была потрясающей женщиной. Во Францию она приехала еще ребенком. Ее родители бежали из Армении… В Армении им жилось несладко.
– Да, я знаю.
– А я приехал из Канады. Вот почему мы с ней так хорошо ладили. Оба мы чувствовали себя здесь чужаками, понимаешь?
– Да, папа, я все понимаю.
Но ты-то ведь приехал сюда не ребенком…
– Мы были как перекати-поле. Знаешь, вроде арабов. Как месье Аль Хайяль. Мне нравится месье Аль Хайяль. В нашем доме он только один со мной и здоровается. Наверное, знает, что я тоже иммигрант. Рассказывает мне о своих детях. У него их двое. Он ими гордится. Понимаешь, когда дети иммигрантов добиваются успеха, для родителей это все равно что их собственный успех. Твоя мать была учительницей.
– Знаю, папа. Я все помню. По средам она брала меня с собой в школу.
– Хорошо, что ее больше нет.
– Прости?
– Не хотелось бы мне, чтобы она увидела, каким я стал.
Ари закрыл глаза. В минуты просветления отцу случалось изрекать страшные истины, жестокие и ранящие. В таких случаях Ари никогда не знал, как реагировать. По-видимому, Джеку удавалось сформулировать только самые сильные свои чувства, только они и пробивались сквозь царивший в его голове туман.
– Так ты подарил своей девушке орхидеи?
– Да, – вздохнул Ари.
Старик улыбнулся:
– Ей понравилось?
– Кажется, да.
– Скажи, Ари, что у тебя с ней?
– Не знаю, папа. Все так запутано.
– Ты ее любишь?
Ари задумался. В сущности, вопреки тому, что утверждала Ирис, он никогда не задавался этим вопросом. При мысли о Лоле его одолевали совсем другие сомнения.
– Да, – ответил он просто.
Джек Маккензи тут же остановился и обернулся к сыну. Он схватил его за плечи и сжал в объятиях прямо посреди улицы.
– Благодарю присутствующее здесь общество за то, что оно предоставляет мне как психу права, которых нет у других. Еще немного, и я бы расплакался от благодарности.
После этого он не произнес ничего осмысленного. Но Ари не сомневался, что в этот вечер отцу удалось высказать все, что он хотел. Он довел его до дома и направился к Бастилии.
Он вынул из кармана фотографию астролябии – такой, какой она была теперь. Снимок, который наконец помог ему понять. «Прежде всего тебе придется проследить за движением Луны через города Франции и других стран. Так ты узнаешь меру, чтобы выбрать правильный путь». Конечно, зашифрованное послание Виллара из Онкура было сложным, но благодаря фотографии и долгим размышлениям он проник в его суть. Весь день он с нетерпением ждал этой секунды. Когда четыре первых пергамента оказались у него перед глазами, он поверил, что может уже сейчас решить часть загадки Виллара. Он надеялся, что этого будет достаточно, чтобы продолжить поиски.
Дрожащими от волнения пальцами он вынул из кармана свою старую ручку, взял лист бумаги и, применяя систему, которую ему наконец удалось понять, принялся расшифровывать послание, скрытое на страницах Виллара.