– Я лишь подумал, что не бывал в такой жарище, начиная с Вьетнама, – пояснил он.
Она сделала глоток через соломинку.
– Ты не выглядишь таким уж старым.
– Спасибо.
Она подмигнула ему:
– Замели?
– Я добровольцем пошел, – сказал он. – Тогда это казалось делом чести – воевать за свою страну. Многие мои друзья даже и не раздумывали. Мне было восемнадцать, когда я сошел с борта самолета в Дананге, а на американскую землю, тринадцать месяцев спустя, я ступил уже мужчиной средних лет. Последние два дня там были самыми кошмарными в моей жизни. Я был уверен, что мне крышка. До родительского дома в Нью‑Джерси я добирался тридцать восемь часов самолетом, а потом автомобилем, а добравшись, свалился как подкошенный на диван и заснул с сигаретой во рту, отчего чуть не сгорел заживо.
– Как случилось, что ты стал работать на Управление?
Положив руки на стол, он скатывал в шарик обертку от соломинок.
– Даже через два месяца после моего возвращения я ловил на себе косые взгляды – на улице, на набережной. Люди, которых я знал испокон веков, стали глядеть на меня другими глазами, и я стал глядеть на них иначе. Все изменилось, уже не было таким, как прежде, и было ясно, что и дальше уже не будет. Я не вписывался в их жизнь, выделялся – как живое напоминание о том, как тысячи юношей, лучшие из лучших, гибли на чужбине, а они здесь были заняты своими делами и плевать хотели, что кто‑то там воюет. И вот в один прекрасный день на пороге моего дома появились двое парней и спросили меня, не хотелось бы мне поработать на правительство. Я сразу смекнул, что речь идет не об Иностранном легионе. Так как работы у меня не было и в скором времени не предвиделось, я подумал: чем черт не шутит. Я взялся бы за что угодно, лишь бы убраться из дома.
– Так они были вербовщиками?
– И уже собрали обо мне полную информацию.
– Прежде чем ты дал свое согласие? Зачем же так?
– Они очень спешили, и им нужен был человек, свободно говорящий по‑испански и с военной подготовкой, конечно.
Она кивнула.
– Ты говоришь по‑испански?
– Теперь уж не так хорошо.
– И вот почему дело кончилось Мехико.
– Это было первым моим заграничным заданием.
– И там ты встретился с Джо?
– Да, – сказал он, отвернувшись и опять глядя на голосовавшего на дороге – плавившийся асфальт призрачно мерцал, окружая его волнами туманной дымки. – Да, там я встретился с Джо.
Казалось, она секунду обдумывает услышанное. Потом она спросила:
– Но почему Мехико?
– Ирония судьбы. Так отозвались события на Ближнем Востоке. Как раз примерно в это время
Саудовская Аравия стала понимать, что ее нефтяные запасы стоят миллиарды и миллиарды и это можно использовать, чтобы укрепиться на международной политической арене. Королевская семья стала более или менее открыто грозить США тем, что может национализировать нефтяную промышленность своей страны, как это сделали в Мексике, если Штаты не прекратят оказывать поддержку Израилю. Такого рода разговоры начали сильно беспокоить богатых акционеров, а так как президентов назначают и снимают в основном они, то дела и развернулись. Никсон поначалу постарался придерживаться жесткой линии и посоветовал королевской семье заткнуться и молчать в тряпочку. Или в тюрбан – не знаю, что они там носят. Саудовцы ответили соответственно, на семьдесят процентов взвинтив цену за баррель. Когда это не помогло и не уничтожило противостояния, их компаниям было приказано прекратить все поставки нефти американским военным. Учитывая разгар «холодной войны», поддержку палестинцев русскими и их желание увеличить свое влияние в регионе, нам нужны были меры, всю серьезность которых смогли бы оценить саудовцы.
– То есть нужен был козырь, – сказала она, потягивая колу через соломинку.
– Альтернативный источник нефти.
– Именно. Мы подозревали, что, когда ситуация обострится, королевскую семью больше станут заботить миллиарды долларов, чем общеарабская солидарность.
– И как раз примерно в это же время Мексика открыла у себя в плодородной саванне штата Табаско и заливе Кампече обширные запасы углеводородов и натурального газа, – сказала она.
– Что было очень кстати. По предварительным оценкам, запасы эти исчислялись цифрами от шестидесяти миллиардов баррелей и выше и, возможно, доходили до сотни миллиардов.
– Услышаны были молитвы Никсона.
– Как посмотреть. Иными словами, нефть имелась. Вопрос был в технологии, как до нее добраться и разрешит ли Мексика нам заняться разработками. Но изобретательность растет по мере необходимости, и мы полагали, что технология явится сама собой и что дело не в ней.
– А в том, чтобы убедить Мексику вновь открыть свой нефтяной рынок иностранным компаниям.
– А из учебников истории ты, возможно, помнишь, что у Мексики тогда был и своих хлопот полон рот. Студенческие волнения и забастовки рабочих участились, становясь все более ожесточенными. Были свидетельства о проникновении в страну мятежников из коммунистической Кубы и Советского Союза, желавших превращения Мексики во второй Вьетнам. Но одно дело подобная угроза где‑то далеко, в Юго‑Восточной Азии, и совсем другое дело, Алекс, когда мятежники уже ломятся в твои ворота.
– И вы с Джо пытались определить, как велика грозящая опасность, – сказала она, начиная догадываться о том, как все происходило. – Ты и Джо держали под наблюдением все эти группы, выявляя те из них, что были способны спровоцировать в обществе беспорядки, если дело дойдет до серьезных переговоров между США и Мексикой.
– Наша работа заключалась в том, чтобы поддерживать статус‑кво в случае, если саудовцы не отступят.
– История повторяется, – заметила она.
– Как и всегда. – Опершись рукой о сиденье, он откинулся на диванную спинку. – Поэтому мне и надо знать, в чем состояло твое сотрудничество с Джо, Алекс. Мне требуется вникнуть в специфику вашей работы, с тем чтобы я смог сопоставить ее с той работой, что вели мы с Джо.
Набрав в легкие воздуха, она тоже откинулась на спинку и устроилась поудобнее.
– Мы работали в среде мексиканской интеллигенции, выявляя организации радикалов, способные помешать идущим переговорам. Джо попросил меня ему помочь. Он сказал, что после тридцати запустил свой испанский и ему нужен устный переводчик, который помогал бы в беседах и работе с документами.
Дженкинс рассмеялся.
– Джо запустил испанский! Да он никогда и не знал его толком! Скажи мне, пожалуйста, вот что: была ли среди организаций, за которыми вы вели наблюдение, El Frente de Liberacion Mexicano?
Она нахмурилась.
– Что происходит, Чарли?
– За этой организацией Браник тоже поручал тебе следить?
– Да.
– И что ты обнаружила?
– Все это тебе известно: ФОМ, по общему мнению, перестал существовать. Никто о нем не слышал вот уже тридцать лет, то есть с тех пор, как вы с Джо покинули Мексику. – И она вопросительно подняла брови.
– Такие организации могут прекращать свое существование, – сказал Дженкинс, тщательно подбирая слова, – но стоящая за ними философия бессмертна. И вот теперь мы в полной мере хлебаем последствия этого на Ближнем Востоке. Называют подобные организации себя по‑разному, но их философия все та же: их цель – разрушение западной культуры.
Она кивнула.
– Поговаривают, что Национальная партия труда исторически связана с ФОМ.
Знакомство его с мексиканской историей делало такие предположения небеспочвенными. Партия труда была партией Альберто Кастаньеды, и только она одна впервые за восемьдесят лет сумела преодолеть укоренившуюся в мексиканской политике коррупцию и победить на выборах правящую партию.