Если бы тебе удалось доказать, что дом поджег кто‑то другой, тогда дело опять открыли бы. Тогда у полиции снова появится головная боль – преступник, которого, по нынешней версии, быть не должно. Ты еще тут?
– Да. Я слушал тебя и кивал, как ребенок, не понимающий пока, что такое телефон.
– Еще научишься понимать. Ладно, Тойер, мне пора делать ингаляцию, да и голод меня уже донимает, как обычно. Ведь я ничего не ел в течение всего разговора…
Тойер услышал, как его друг захрустел чипсами, но ничего не сказал.
– Ты хотя бы побывал на месте пожара? Осмотрел его?
Сразу за мостом Тойер свернул налево. Он расплющит нос первому же туристу, который пристанет к нему на Главной улице с вопросами. Сейчас ему действительно не хотелось петлять по лабиринту переулков, он стремился поскорее дойти до Старого моста, пару шагов даже пробежал. Почему он так злился? Ведь Фабри прав: он должен был поглядеть на сгоревший дом, получить собственное впечатление. Вот только сегодня ему каждый что‑то объяснял, каждый вроде бы понимал ситуацию лучше, чем он. Возможно, так оно и было, но мысль об этом нервировала.
Как всегда, он ошибся и очутился не там, где рассчитывал, но тут же сориентировался в сутолоке, вышел к «Круассану», чтобы затем затопать по Нижней улице по направлению к церкви Святого Духа.
Нет, он свернул слишком рано, балда, ведь это старинный цейхгауз, Маршталль, надо было пройти до следующего переулка. Чуть выше, на Главной улице, бурлили людские потоки. Неужели ему в самом деле хотелось идти туда, в тот квартал? И зачем те молодые павианы, которые теперь – наконец‑то он счел это поистине неслыханным бесстыдством – скакали вокруг его почти что приемной дочери, зачем они вырядились в какие‑то небесно‑голубые младенческие цвета…
Небесно‑голубые младенческие цвета?
Небесно‑голубые младенческие цвета.
Небесно‑голубые младенческие цвета!
Мангеймский поджигатель, вероятно, не принадлежал к числу больших хитрецов, но предчувствие того, что его сейчас возьмут за жабры, сработало. Их взгляды встретились буквально на мгновение, и парень уже помчался прочь, в сторону Бисмаркплац.
Тойер быстро сообразил, что на быстроту собственных ног ему рассчитывать не приходится. В эпоху, когда даже пенсионеры с трансплантированным сердцем могли участвовать в триатлоне местного значения, он причислял себя к самой нерасторопной части человечества.
Он в отчаянии огляделся, отыскивая взглядом какие‑нибудь подручные средства передвижения, а небесно‑голубой парень улепетывал во всю прыть. Конфисковать, на худой конец, больничное кресло? Ага, вот что ему нужно: из переулка вырулил на современном скутере молодой человек – сыщик не без гордости вспомнил, что в былые годы он был чемпионом по езде на самокате. Лет в восемь. Ну держись!
– Я тебя знаю! – усмехнулся студент – парень определенно был таковым. – Ты из группы, распутавшей дело со скрытой камерой! – Он попытался увернуться. Тойер, радуясь такой возможности, грубо ударил его кулаком по тощему плечу и ухватился за руль. Прохиндей потерял равновесие и грохнулся на мостовую.
Лишившийся твердой опоры гаупткомиссар лихорадочно размышлял, почему он так решительно записал парня в студенты. Ведь тот выглядел как любой другой молодой человек. Может, дело было в приличной круглой шапочке, стильном пирсинге на нижней губе, коротком ежике волос? Чем он отличался от какого‑нибудь начинающего механика с бритой головой? И стоит ли обдумывать такой сложный вопрос, если ты мчишься на самокате впервые после полувекового перерыва, позади тебя гудит возмущенная толпа, жаждущая наказать дерзкого похитителя, а впереди мелькает поджигатель в небесно‑голубых шмотках?
Полицейский стремительно мчался вперед, ловко балансируя. Если бы у парня хватило ума, он бы теперь нырнул в Дармштадтский торговый комплекс и был таков.
Если бы у парня хватило ума, он бы теперь нырнул в Дармштадтский торговый комплекс и был таков. Но парень сделал нечто более выгодное для сыщика. Он оглянулся на своего преследователя, причем как раз в тот момент, когда ему надо было вильнуть, чтобы избежать столкновения с уличным фонарем. Последовал удар, и небесно‑голубой беглец рухнул как мешок.
К сожалению, ситуацию это не упростило. Шильдкнехт лично перечислила важнейшие пункты.
Да, господин Тойер арестовал объявленного в розыск поджигателя. Однако в тот день он сам назначил себе отгул. А поскольку изобретательность следовало проявлять на работе, а не в отлынивании от нее, его подвиг не заслуживает особой похвалы.
Он использовал для преследования скутер, которым завладел крайне грубыми методами. Владелец транспортного средства решил подать жалобу. Наконец, владелец не был студентом.
– Молодой человек радиожурналист, сейчас он намерен раздуть большой скандал.
– Как будто это имеет какое‑то значение, – фыркнул Тойер, оказавшись в родном кабинете. – Раньше паршивец наверняка учился.
На сей раз гаупткомиссар по всей форме подал заявление на отпуск и получил его без всяких бюрократических проволочек. Возле пасторского дома он пока не побывал, и теперь хотел всерьез отнестись к совету начальницы и там не показываться. Ребята с ним почти не разговаривали.
– Ладно, через денек‑другой я снова вернусь, – пробормотал он, передвинув пару бумаг.
– Отдохните, – буркнул Хафнер. – От нас.
– Я вам тогда наговорил… Зря, я жалею об этом. Как мы теперь поступим с квартирой? – Он неуверенно посмотрел на Лейдига. – Наш уговор остается в силе?
Тот кивнул, не глядя ему в глаза.
– Ну, я пойду.
Четверг – свободный день. Что ж, поглядим…
Он разругался по телефону с Ильдирим. Потом направился в плавучий ресторан и по ошибке заказал себе блюдо из потрохов. После чего, твердо решив напиться и мучаясь жирной отрыжкой, он протащился по шикарным кабакам Нойенгейма. Оказалось, что кое‑какие свои решения ему удается выполнить. Он споткнулся на лестнице, добрался до постели, украшенный зловещим кровоподтеком, и впал в забытье под пульсирующую в ноге боль, которую, как это ни смешно, казалось, слышал.
– Господин комиссар?
На Дане были белые летние брюки. Неужели этот проходимец был бесчувствен ко всему, даже к холоду?
– Я вовсе не к вам. Мне нужен Пильц, Шустер, тот, безрукий…
Дан вежливо шагнул в сторону, освобождая проход:
– Конрад ушел.
Тойеру пришлось проглотить это известие. Ему хотелось еще раз потрясти бывшего террориста. Он смутно представлял себе, как что‑то докажет всем, даже умному Фабри. И сейчас…
– Кто‑то ему позвонил, понятия не имею, кто именно… И вообще, откуда мог звонивший знать, кто он такой. Но, кажется, Конрад страшно испугался. Выпьете кофе?
Тойер с благодарностью принял предложение.
Дан глядел на сад, небрежно развалившись на софе. Готовить кофе он умел, Тойер был вынужден это признать.
– Прекрасный день, правда?
Таковым этот день полицейский не воспринимал. Впрочем, Дан был прав – тонкий, еще чистый снежный покров, неяркое январское солнце.
– Вы не поверите, но я все время прикидывал, не позвонить ли вам. Конрад в самом деле был вне себя… Я предполагаю, что это кто‑то из его бывших соратников и что он упрекал его в предательстве…
– Предательстве?
– Когда его взяли, он прихватил с собой еще несколько человек. Разве об этом не написано в ваших материалах?
Тойер покачал головой:
– Министерство скупо делится с нами такой информацией.