Конечно, ему это не понравится, но мы должны больше о нем разузнать.
– Можешь говорить спокойно. – Тойер покосился на Ильдирим. – Прокуратура тоже участвует в нашем расследовании. Наконец‑то.
Не успела прокурор открыть рот, чтобы отразить атаку, как вмешался Хафнер. С остекленевшим взглядом он спросил:
– Вы трахаетесь, да? Вы друг с другом?
Побагровевшему от стыда шефу ничего не оставалось, как углубиться – в который раз? – в изучение страниц «Свинцовых времен», на этот раз он открыл иллюстративную часть в конце книги.
Это оказалось так просто – он узнал его почти без усилий. Конрад Пильц, тогда он еще мог грозно размахивать своим революционным кулаком, впоследствии утраченным.
– «Члены Социалистического коллектива пациентов и сочувствующие лица, среди них будущие террористы второго поколения», – почти пропел он подпись под снимком. Не так‑то просто сбить его с курса.
Хафнер прищелкнул языком.
Тут Ильдирим вспомнила, что ей еще нужно успеть в магазин за продуктами. Тойер по ошибке чуть не поцеловал на прощанье стоявшего рядом с ней Лейдига. Праздничная агония наконец‑то прекратилась.
Методы допроса, применявшиеся коллегой Хафнером, балансировали на грани между гениальной лаконичностью и демагогией. Дан и Пильц сидели, присмирев, на двух стульях в центре кабинета; полицейские расположились вокруг, на стульях, на письменных столах, лишь Хафнер семенил вокруг постаревших революционеров мелкими шажками и только что не пританцовывал по‑боксерски.
– Вы негодяи! – ревел он. – Тунеядцы, прохвосты. Известно ли вам, что на самом деле представлял собой СКП? Удар кинжалом в спину немецкой социал‑демократии. Той самой партии, чьи члены при Адольфе Гитлере рисковали жизнью, собственной шкурой, и это надо понимать буквально, ведь мерзавцы нацисты делали из нас абажуры! И вам это должно быть известно!
– Насколько мне известно, меня на этой фотографии нет, – раздраженно буркнул Дан.
– На этой нет! – подтвердил Хафнер тоном яростного протеста. – Но это далеко не единственное наше доказательство.
Это прозвучало настолько убедительно, что даже Тойер на мгновение поверил.
– Все так, – заговорил Пильц. – Я ушел на нелегальное положение. Верно. И я поплатился за это. Во многих отношениях… – Он поднял кверху свои руки‑протезы, придававшие ему сходство с роботом. – Но к Роне это не имеет ни малейшего отношения.
– Вы оказали нам любезность, – напыщенно вмешался Лейдиг, – и пришли на нашу маленькую субботнюю вечеринку. Но и мы не сидели весь день сложа руки. Пункт первый, господин Пильц: не существовало человека с вашим именем, который сделался нелегалом, в коллективе пациентов тоже не было Пильца, да и в Гейдельберге Конрад Пильц не учился в те годы. Поэтому нам интересно узнать, кто вы такой на самом деле.
– Во вторых, – Штерн встретился взглядом с Даном, и тот выдержал зрительный контакт без явных проблем, – мы пообщались с вашим компаньоном. Верно, в среду вы находились до какого‑то часа в вашей конторе. Но он ушел в десять. После этого у вас нет никакого алиби, господин Дан. Точное время смерти Рони нам пока не известно, но мы его скоро узнаем.
– Да это просто смешно! – Дан впервые повысил голос. – По‑вашему, я убил свою дочь? С какой стати? Нелепость какая!
– Не только убили! – закричал Хафнер. – Вдобавок еще и надругались над трупом!
Тойер внимательно следил, какой будет реакция Дана. Он никак не отреагировал и ничего не спросил.
– Поищите фамилию Шустер – это я. – Пильц говорил усталым голосом.
– Поищите фамилию Шустер – это я. – Пильц говорил усталым голосом. – Пильцем я стал после женитьбы.
– Как поживает ваша супруга? – поинтересовался Тойер.
– Мы развелись, давно уже, еще до того, как меня арестовали в тонущей ГДР. Но фамилию жены я сохранил, это ведь не запрещено законом.
– Но эта фамилия лишь одна из многих, – вмешался Тойер. – Давайте разберемся по порядку. Значит, от рождения вы были Шустером, теперь вы Пильц… А в промежутке у вас найдутся и другие фамилии?
– Да, – кивнул Пильц. – Я был еще Мюллером.
– Как оригинально! – с издевкой отозвался Хафнер.
– Ну а вы? – Тойер снова повернулся к Дану. – Не странно ли? Вы с большей охотой готовы приютить у себя в доме бывшего террориста, чем родную дочь, и при этом изображаете из себя невинного и кроткого ягненка.
Дан покачал головой и уставился себе под ноги. Наконец он сказал:
– Я юрист. Меня вы не проймете своим напором. Мы явились к вам добровольно. У вас нет права нас задерживать. Теперь я хочу уйти. Мы уходим.
Тойер кивнул.
– Сразу видно, кто из вас главный, – заметил он. – Может, господин Пильц еще немного задержится?
Пильц отказался, однако, как показалось гаупт‑комиссару, без особой решимости. Тойер подумал, что при первой благоприятной возможности поговорит один на один с бывшим террористом.
Когда комиссары, наконец, снова остались одни, Тойер с удивлением обнаружил, что не все парни разделяют его позицию. Только Хафнер, забыв свою прежнюю версию о женщине‑убийце, настаивал теперь на том, что преступление совершил Пильц.
– Во‑первых, – кричал грубиян следователь, – у него нет алиби! Во‑вторых, он был террористом, а значит, у него нет совести! В‑третьих…
– …У него нет обеих рук, – простонал Лейдиг. – Шеф, честно говоря, мне кажется, мы идем не той дорогой. Факты не складываются в четкую картину и, более того, ситуация попахивает фарсом.
– Пильц уже получил по заслугам, – добавил Штерн. – И вообще, с какой стати ему было убивать девчонку?
Возражений у Тойера не нашлось. По‑видимому, ребята были правы, но гаупткомиссар все‑таки чуточку обиделся.
– Встречаемся завтра, – объявил он, и его дружелюбный тон прозвучал натянуто. – Хватит с нас праздников.
– В понедельник будет еще один, – проскулил Штерн. – Мои родители экономят на всем, но именно этот проклятый праздник Богоявления всегда отмечают. Ох, меня ждут кофе, домашний пирог и обязательные советы отца, куда вложить деньги на постройку дома.
– Скажи спасибо, что ты сам из полиции, – рассмеялся Хафнер. – Какой‑нибудь говнюк уже давно такого бы наколбасил, что разбираться пришлось бы нам.
В последующие дни его шеф не раз вспоминал это пророчество – тем более что непросыхающий служитель закона на один день выбыл из игры.
Тойер занимался любовью с Ильдирим, медленно, самозабвенно и при этом все же не без спортивного азарта. Он становился все лучше, рафинированней и, самое главное, выносливей – для этого он считал в уме до ста одного.
На этот раз прокурор отпустила его раньше времени.
– Семьдесят три, – разочарованно проговорил он.
– Прости, – она выпрямилась, ее левая грудь мягко ударила его в висок. – Просто я не в силах переварить тот факт, что Бабетта уже занималась этим же самым. Как можно так опрометчиво, так рискованно… С ума сойти! – Она покачала головой.
Старший гаупткомиссар выслушал ее рассказ без особого удивления.