– Я служу мистеру Коббу.
Лакей изо всех сил пытался изобразить более подобающую гримасу и спрятать обиду, по крайней мере, пока не выяснит, насколько я важен для его господина. Он провел меня внутрь элегантного городского дома и попросил обождать в гостиной, где было множество кресел и диванов, обитых красным бархатом и украшенных золотым кантом. На стене висело несколько портретов в тяжелых золотых рамах. Между картинами были расставлены высокие зеркала, отчего помещение казалось наполненным светом. На стенах также располагались многочисленные серебряные бра, а на полу лежал огромный турецкий ковер тонкой работы. И дом, и район говорили о том, что мистер Кобб был человеком со средствами, а обстановка гостиной свидетельствовала о том, что он обладал определенным вкусом.
У богатых существовала привычка заставлять людей, занимающих более низкое положение, к которым, безусловно, относился я сам, бесконечно ожидать приема. Я не мог понять, почему тем, кто обладает неограниченной властью в королевстве, необходимо постоянно доказывать свое могущество. И было не ясно, хотели они доказать его мне или самим себе. Кобб не относился к подобным людям и во многом отличался от них, о чем мне вскоре предстояло узнать. Не прошло и четверти часа, как он появился в гостиной. По пятам за ним следовал его сердитый лакей.
– А, Бенджамин Уивер. Очень рад, сэр. Очень рад.
Он поклонился и жестом показал, что я могу сидеть, поскольку я вскочил со своего места, когда он вошел. Я поклонился и сел.
– Эдвард, – сказал он слуге, – принеси мистеру Уиверу стаканчик того восхитительного кларета. – Затем обратился ко мне: – Вы ведь не откажетесь от стаканчика кларета, не так ли?
– Только если он восхитителен, – ответил я.
Он улыбнулся. Мистер Кобб был крепок и улыбчив, лет за сорок, с морщинистым лицом и живыми ярко‑синими глазами. Он производил впечатление веселого человека, но я давно научился относиться к веселым людям с подозрением. Иногда они действительно были такими, какими казались, а иногда за веселостью скрывали жестокость.
Как только Эдвард подал мне вино, которое действительно оказалось восхитительным и содержалось в изысканном хрустальном бокале, украшенном танцующими рыбками, Кобб устроился напротив меня в красном с золотом кресле, отхлебнул из своего бокала и закрыл глаза от удовольствия.
– Я слышал о вас, мистер Уивер, много хорошего. Говорят, вы находите потерянное. Также говорят, вы умеете превосходно маскироваться. Немаловажно для человека, о котором так много пишут газеты.
– Джентльмены могут знать мое имя, не зная меня в лицо, – сказал я. – Только очень внимательный человек может узнать кого‑то в лицо в неожиданном для него месте. Правильно подобранный парик и камзол тоже помогают. Я научился подобным вещам на собственном опыте.
– Ваш опыт в подобных вещах хорошо известен. Так вот, у меня для вас есть задание, которое необходимо выполнить, оставаясь неузнанным. Все дело займет один вечер. Вы отправитесь в игорный дом, будете пить там, щипать шлюх и играть в карты на деньги, которыми я вас снабжу. Плачу пять фунтов. Что вы на это скажете?
– Скажу, что, если бы каждый мог заработать пять фунтов подобным образом, в Лондоне не осталось бы ни одного должника.
Он рассмеялся и начал рассказывать мне о Бейлоре, карточном шулере, который надул Кобба самым чудовищным образом во время игры в качо.
– Я могу смириться с проигрышем, – сказал он, – и даже могу смириться с тем, что, проиграв, выглядел глупо. Но с тем, что проиграл, как мне сказали, мошеннику, – с этим я смириться не могу. Я должен ему отомстить.
Затем Кобб объяснил мне свой замысел и сказал, что Бейлор должен быть у Кингсли на следующий вечер. Кобб уже сговорился с крупье, сдающим карты в качо, поэтому от меня требовалось только привлечь внимание к своей особе и вынудить Бейлора вызвать меня на поединок.
Кобб уже сговорился с крупье, сдающим карты в качо, поэтому от меня требовалось только привлечь внимание к своей особе и вынудить Бейлора вызвать меня на поединок. Узнав о вкусах Бейлора, мы договорились, что мне следует нарядиться шотландцем‑деревенщиной. Кобб был готов расцеловать себя от радости.
– Ловушка захлопнется так легко, – сказал он. – Жаль, я сам этого не увижу. Боюсь, мое присутствие может его насторожить, поэтому придется отказать себе в удовольствии.
Затем я поднял вопрос о денежных средствах, и Кобб сказал, что на этот счет не стоит беспокоиться. Он открыл свой бумажник, лежавший наготове, и достал внушительную пачку банкнот.
– Здесь тысяча двести фунтов, – сказал он, хотя по его виду нельзя было сказать, что он собирается отдать деньги в мое распоряжение. – Вы должны проигрывать понемногу, чтобы соблазнить его, но окончательный удар должен быть в районе тысячи. – Он по‑прежнему не выпускал деньги из рук.
– Вероятно, вас беспокоит сохранность ваших денег?
– Здесь намного больше, чем я вам плачу.
– Даже в самых нелестных отзывах о моей репутации никто никогда не называл меня вором или мошенником. Даю слово чести, что буду распоряжаться вашими деньгами, как вы того желаете.
– Конечно, конечно. – И Кобб позвонил в маленький колокольчик, стоявший рядом на столике.
В комнату снова вошел лакей. На сей раз в сопровождении сурового мужчины приблизительно моего возраста, то есть лет тридцати. Либо у него был слишком узкий лоб, либо парик надвинут слишком низко, хотя первое было более вероятно, так как незнакомец обладал и другими недостатками – слишком большим носом картошкой, впалыми щеками и срезанным подбородком. Одним словом, это был чрезвычайно непривлекательный тип, являвший на пару с лакеем пример самой что ни на есть отталкивающей внешности. Я не считаю себя большим физиономистом, но их физическая непривлекательность подсказывала мне, что внешность может и вправду отражать натуру.
– Мистер Уивер, это мой племянник, мистер Тобиас Хаммонд, преданный слуга его величества в таможне.
Хаммонд нехотя поклонился. Я встал и ответил на поклон.
– Он служит в таможне его величества, – повторил Кобб.
– Понятно.
– Я просто хотел подчеркнуть его связь с таможней, – сказал Кобб.
– Хорошо, дядюшка, – ответил Хаммонд. – Полагаю, он это понял.
Кобб повернулся ко мне:
– Я не слышал ни одного достоверного сомнения в вашей честности, но, надеюсь, вы не будете возражать, если два человека засвидетельствуют, как я вверяю вашему попечению тысячу двести фунтов. Вы вернете мне эту сумму не позднее утра вторника вместе со всеми выигранными деньгами. Так как выигрыш будет получен в результате моего собственного плана, полагаю, вы не станете претендовать на процент от этой суммы.
– Разумеется. Если пожелаете, я могу вернуть деньги тем же вечером. – Мне самому хотелось вернуть их как можно раньше.
– Конечно, если только у вас не возникнет искушения их присвоить, – сказал он и засмеялся.
– Это очень большие деньги, и, естественно, такое искушение может возникнуть, однако я привык справляться со своими искушениями.
– Дядя, вы уверены, что поступаете мудро? – спросил племянник, мистер Хаммонд из таможни.
– Безусловно, – ответил Кобб.
Хаммонд недовольно сморщил свое и без того неприятное лицо.
– Можешь идти, Эдмонд, – сказал он слуге.
«Эдмонд», – подумал я. Кобб называл его Эдвардом. Когда слуга удалился, мистер Хаммонд принялся буравить меня своими злыми карими глазами.
– Как я понимаю, у этого мистера Уивера безупречная репутация, – сказал он, – но здравый человек никому не доверит такую сумму – это больше, чем можно честно заработать за многие годы.