– Цвет не мой, – горестно заявила Аня, открыв футлярчик, – светлая больно, мне лиловая к лицу.
Я тактично промолчала. Лиловая так лиловая, не стану сейчас читать ей лекцию о правильном макияже.
– А это чего за ложечка? – задала очередной вопрос любопытная девица.
Я всмотрелась в небольшой предмет, лежащий не на слишком чистой ладошке. Совочек для сахара, ручка украшена орнаментом из листочков. Моментально перед глазами возникла столовая в коттедже Андрея и Вика, разливающая чай.
«Классный сервиз, – восторгалась она, – и масленка, и молочник, и сахарница. Эх, жаль, совочка нет, потерялся!»
«Может, его и не было, – предположил Андрей, – не расстраивайся, котик».
«Нет, видишь, вот тут в сахарнице выемка, – не успокаивалась Вика, – как раз для ложечки».
«Ладно, кисик, – обнял жену муж, – купишь совочек, вот уж это, думаю, не проблема».
Глава 12
Домой я приехала, сжимая в кармане ложечку. Значит, сервиз все‑таки был у бабы Раи, а когда Вика принялась упаковывать свое новое приобретение, совочек и выпал, он совсем крохотный, угодил на домотканую дорожку, поэтому не зазвенел. Теперь остается уточнить две вещи. Первая – являлся ли сервиз семейной реликвией, и вторая – от него ли ложечка? Вдруг она существовала в единичном варианте и не имела никакого отношения к чайному набору. Значит, завтра поеду на эту Ясную улицу и попытаюсь отыскать Наташу, если, конечно, она все еще живет по этому адресу. Хотя, почему бы и нет! Многие мои подруги за всю свою жизнь ни разу не сменили место жительства, как получили квартиры, так и обитают в них!
– Мусик, иди ужинать, – позвала Маня.
Я опрометью кинулась в ванную комнату и наклонилась над унитазом. Рао‑вао‑сао‑мао! Как мне плохо!
– Мусик, ты заболела? – испуганно спросила Маня, глядя, как я корчусь над «фарфоровым другом».
– Нет, – простонала я, – просто, когда вблизи появляется еда или кто‑нибудь о ней упоминает, меня начинает нечеловечески тошнить.
– Ляг в кровать, – предложила дочь.
– Вы где? – влетела в ванную Зайка. – Кролик на столе! Остынет!
Меня снова скрючило, а Машка стала объяснять Ольге, в чем дело.
– Интересно, – протянула та, – и джинсы с тебя совсем сваливаются.
Я подхватила штаны, неудержимо съезжавшие с бедер.
– Велики стали.
Зайка убежала, потом вернулась, неся розовые брючки.
– На, переоденься!
Я вылезла из своих «левисов», не расстегивая их, напялила розовые слаксы и сообщила:
– Тоже велики.
– А мне они малы, – протянула Ольга, – очень интересно!
Я окинула взором слишком тощие бедра Зайки и пришла в ужас: это что же получается, я исхудала хуже Ольги? Просто катастрофа.
– Встань на весы, – предложила Маня.
Я покорно взвесилась.
– Сорок два кило! – воскликнула Ольга и заорала: – Кеша, сюда, скорей!
Спустя пару минут домашние сгрудились у весов.
– Немедленно в постель, – велел Аркадий, – это дистрофия, принесите ей пирожных с кремом, пусть ест.
Меня снова кинуло к унитазу.
– Зовите Оксану, – приказал Дегтярев, – с капельницей.
Поднялся дым коромыслом, все забегали, засуетились, вмиг, словно по мановению волшебной палочки, появилась Оксана со стетоскопом, меня начали допрашивать, осматривать, щупать, выяснять детали проведенных дней, и наконец Ксюта заявилась.
– Вам покажется странным мое заявление, но у Даши…
– Ой, – взвизгнула Зайка, – только ничего не говори! Так, на глазок диагноз не ставят, надо анализы сдать, биопсию, может, еще и нет ничего в желудке.
– В желудке у нее точно ничего нет, – вздохнула Ксюта, – скукожился, бедняга, от голода. Только не смейтесь, ладно?
– Какие тут хиханьки! – взревела Зайка.
– Это результат зомбирования.
– Чего? – разинула рот Машка.
– Ну Даша же рассказала, что водила Марго кодироваться от ожирения, к профессору.
– Рароэнтологу, диетологу, гипнотизеру и академику, – пропищала я, – Попову Федору Евгеньевичу, замечательный специалист.
– Только Марго это не помогло, – протянул Аркадий, – она на моих глазах, не далее как полчаса назад, взяла целый батон, разрезала, потом схватила непочатую пачку масла, намазала – и привет!
– Вовсе он не целый был, – возмутилась Маргоша, – кто‑то до меня успел горбушку отрезать!
Меня потащило к унитазу.
– Да замолчите вы! – разозлилась Оксана. – Человеку при одном упоминании о еде делается плохо!
– А делать чего? – засуетился Дегтярев. – Она же не хотела сама кодироваться, или я не понял ситуацию?
– Совсем не хотела, – простонала я, чувствуя, как несчастный желудок, словно лифт, ездит в моем организме вверх‑вниз, – случайно получилось, не понимаю как!
– С тобой вечно ерунда приключается, – налетела на меня Ольга, – женщина‑катастрофа.
– А ну отцепись от нее, – сухо сказала Оксана, – видишь, плохо человеку.
– Прямо жуть, – подтвердила я, – о‑о, Дегтярев, отойди, от тебя свининой пахнет!
– На ужин был кролик, – уточнила Ольга.
– Значит, он сам по себе свиньей воняет, – простонала я, – жирной отбивной. Ой, пустите к туалету.
– Сама ты свиная вырезка, – оскорбился Дегтярев.
– Мать скорей похожа на миногу, – констатировал Кеша, – Оксана, что делать?
– Раскодироваться, – рявкнула подруга, – ехать к гипнотизеру!
– Я его сейчас сюда за шкирку приволоку, – пообещал Аркадий, поворачиваясь к двери, – моментом сгоняю!
– Так вечер уже, академия закрыта, – пролепетала я.
Кеша дернул полковника за рукав:
– А ты на что? Чего стоишь? Видишь, человек от голода умирает! Звони быстро по своим каналам, узнавай, где этот хренов академик, Попов Федор Евгеньевич, проживает!
– Ага, – заторопился Александр Михайлович, – точно, бегу!
– А вы, – не успокаивался Кеша, – спускайтесь вниз, ступайте ужи… то есть идите в столовую, оставьте мать в покое.
Все покорно вышли в коридор.
– Ты, – повернулся ко мне злой Кеша, – лежи смирно, читай детективы, сейчас привезем гипнотизера, блин!
Я забилась в самый угол кровати и прижала к себе сопящего Хуча. Слава богу, от него пахло не едой, а шампунем.
Дверь в спальню тихонько скрипнула, вошла Зайка. Она села ко мне на кровать и заискивающим голоском осведомилась:
– Дашунчик, совсем‑совсем есть неохота?
– Нет.
– Тошнит от всего?
– Угу.
– А какую фразу надо повторять?
– Рао‑вао‑сао‑мао, – сообщила я, сглатывая слюну.
– Рао‑вао‑сао‑мао, – мечтательно протянула Ольга, поглаживая себя по бокам, – а за сколько времени до трапезы?
– Не знаю.