И мне жалко.
Потом, помолчав, уточнила:
– Ладу жалко, собаку, а не этого ханурика. И ведь не доведу его до дома.
Ничего не сказав, я дошла до «Пежо» и села на водительское место. Поеду по дороге в деревню, авось найду кого‑нибудь, кто знал Наталью Филимонову. В зеркальце мне было хорошо видно, как несчастная тетка пытается справиться с алкоголиком. В конце концов ей удалось поставить его на ноги. Мужик сделал шаг и вновь кулем рухнул в снег. Баба заплакала и присела возле муженька. Неожиданно мне стало жаль ее.
Мой третий супруг, Генка, был запойным алкоголиком, и именно по этой причине мы прожили с ним совсем мало. Я быстро поняла, что не способна каждый вечер с бьющимся от волнения сердцем поджидать любимого, гадая, в каком состоянии он явится домой. Еще мне категорически не нравилось, что Геннадий валился спать прямо на ковре, не сняв ни пальто, ни ботинок, и уж совсем не пришлось по вкусу, когда он заявил:
– Да, пью, но почему? Это ты виновата! Дома меня не уважают, унижают, постоянно спорят, вот и заливаю горе. Если бы у меня была любящая жена, я бы не срывался!
Как все жены алкоголиков, я прошла несколько стадий. От приподнято‑эйфорической, когда считала, что с пьянством можно и нужно бороться, до тоскливо‑безнадежной, когда поняла: Генку переделать нельзя. По счастью, этот путь занял у меня не полжизни, а всего лишь год, и через двенадцать месяцев я сложила чемодан и вернула супруга его маме. Поэтому очень хорошо понимала бедную тетку.
Вздохнув, я высунулась в окно:
– Далеко живете?
– На другом конце, – сообщила тетка, – у клуба.
– Давайте подвезу.
– Господи, – запричитала баба, – дай вам бог здоровья, радости и денег побольше.
Я вышла наружу и взяла мужика за ноги, тетка схватила его за руки. Кое‑как мы дотянули пьяницу до «Пежо» и положили возле колес.
– В салон его нельзя класть, – сказала баба, – грязный очень и сблевать запросто может.
– Давай в багажник, – предложила я.
– Точно, – обрадовалась жена.
Еле‑еле подняв каменно‑тяжелое тело, мы впихнули его в багажник, предназначенный для перевозки грузов. Собака, настороженно подняв уши, следила за нашими действиями. Наконец погрузка завершилась. Я отодвинула переднее сиденье и велела псине:
– Давай!
Дворняга мигом вскочила в салон и уселась на кожаные подушки с таким видом, словно всю жизнь раскатывала в новеньких иномарках.
Тетка устроилась рядом со мной и со вздохом сообщила:
– Дети у меня получились хуже некуда, все в папеньку. Пить, гулять и веселиться, тут они мастера! А чтобы учиться или работать, это фиг.
Я, ничего не сказав, поехала вперед. Интересно, на что она рассчитывала, беременея от алкоголика? На то, что у нее получится Эйнштейн или Майя Плисецкая? Странно, однако, что завести ребенка может любой человек, насколько я знаю, воспроизводить себе подобных разрешено в нашей стране даже психически неполноценным людям. Хотя, если вдуматься, это очень глупо. Для того чтобы рулить по городу на авто, следует получить права, а для того чтобы стать родителями, не надо проходить никаких проверок.
Может, поэтому в нашей стране так много брошенных младенцев. Нет, следовало обставить дело по‑другому. Хочешь плодиться, замечательно, но сначала сдай экзамен на получение материнских или отцовских прав. Желаешь завести второго отпрыска, представь справку о доходах, позволяющих прокормить, одеть и выучить еще одного ребенка. А как же права человека, мигом закричит хор недовольных голосов. А как же права ребенка, мигом отвечу я.
Когда мы еще жили в Медведкове, в нашем дворе обитала многодетная семья.
Восемь голодных, оборванных ребятишек, вечно замороченная мама с сумками и отец, никогда не бывавший дома. Все свое время мужик тратил на работу, чтобы хоть кое‑как накормить ораву чадушек. У бедных детишек не было игрушек, книжек и сладостей. А теперь скажите, не лучше ли в такой ситуации остановиться на одном сыне или дочери?
– А собака эта, – продолжала как ни в чем не бывало баба, – умнее моих придурков, а уж характером и не сравнить. Дети – гады, а Лада ласковая, меня жалеет.
Я опять промолчала. То, что собаки лучше людей, я поняла давно.
– Стой, – велела тетка.
Я послушно притормозила возле покосившейся избенки. Потом мы выкатили мужика из багажника и бросили в сенях.
– Проходи, не стесняйся, – сказала тетка, – чайку попей, варенье есть, свое, некупленное, проходи в залу.
Я вошла в большую комнату. Из каждого угла тут кричала нищета. Из мебели были стол, четыре стула, буфет и диван. Все старое, потертое, обветшавшее, палас на полу протерся до дыр, а на окнах висели застиранные занавески, больше похожие на серые половые тряпки.
– Все пропил, ирод, – пояснила хозяйка, втаскивая огромный эмалированный чайник.
Грохнув его на круглую железную подставку, она сказала:
– Зина я, а тебя как звать?
– Даша.
– Ну и познакомились, – повеселела тетка, – вишь, пусто у меня. Утянул Петька из дома все, телик имелся, радио, ложки серебряные от мамы, ничегошеньки не осталось, все на водку сменял, сволочь. А ты к нам зачем? Вроде не знаю тебя, если дачу на лето ищешь, то лучше тут и не приценивайся, место гнилое, комарья полно, да и со стороны Капотни ветер иногда такой запах гонит!
– Вы не знаете, где дом Натальи Филимоновой?
– А‑а‑а, – протянула женщина, – значит, вас Надежда прислала, дом посмотреть, правильно?
– Точно, – на всякий случай кивнула я.
– Чего же сразу не сказали: «Зина, веди дом показывать», или Надя не сообщила, у кого ключи? – хитро прищурилась тетка.
– Так я же не знала, что вы Зинаида, мы ведь только сейчас познакомились!
– Точно, – рассмеялась она, – вот какая я подозрительная, вы мне дело хорошее сделали, а я бог знает чего всегда думаю! Ну, пошли, тут один шаг.
Мы вышли в прихожую, перешагнули через храпящего мужика, миновали крохотный садик, и я увидела огромный трехэтажный дом из красного кирпича.
Зина вытащила из кармана связку ключей, потыкала в замочную скважину, распахнула калитку и перекрестилась.
– Царствие небесное Наталье Сергеевне, благодетельнице моей.
– Ты ее знала?
– А как же! Сколько лет тут углы мыла, каждую трещинку в полу выучила, а уж когда она умирать собралась, то всех вон повыгоняла: повариху, горничную, секретаршу, только меня оставила.
– От чего она скончалась?
Зина снова перекрестилась.
– Слово забыла, болячка у нее была, в легких, красиво так называется эле… эми, не, не помню.
– Эмфизема?
– Вот! Точно, ты, часом, не доктор?
– Нет, – ответила я, – но моя лучшая подруга хирургом служит, от нее слышала.
– Страшная штука, доложу тебе, – вздыхала Зина, не слишком ловко открывая замок, – то вроде здоровая, веселая, улыбается. Потом, бац, начинает хрипеть, задыхается. Ну, а последние два месяца совсем не вставала, судно я из‑под нее таскала. Но обиды на Наталью Сергеевну у меня никакой, она мне денег много оставила, только я их не трачу, в сбербанк снесла. Ой, – прикусила она язык, – ты уж сделай милость, про средства иродам не рассказывай, мигом вытребуют и пропьют.