– Вредное животное… – содрогнулась я. – И кличка у него с претензией – Виконт. От еды «аристократ» отказывался, пришлось чуть ли не на коленях стоять и упрашивать капризника слопать ложечку за общее здоровье.
– А еще тетя Лена приволокла тогда чемодан псовой одежды, – заговорщицки шептал Кирик. – Виконт на ночь надевал пижаму, днем рассекал по дому в спортивном костюме, на прогулку натягивал пальто. Размерчик мерзостного пса, как у этого Буратино. Ну, делай выводы!
Я кивнула.
– Идея украсить, как ты выразился, Буратино вещами из обширного гардероба Виконта могла бы быть удачной, но – маленькая незадача: Лена увезла шмотки.
– Крэкс, фэкс, пэкс! – запрыгал Кирюша. – Опля! Вы ответили на все вопросы, получите миллион. Смотри во все гляделки…
Перед моим носом закачалась крохотная шубка устрашающей красоты. Некогда мех принадлежал кролику, очевидно, белому, потому что неведомый скорняк окрасил шкурку в истошно‑розовый цвет, приклепал к ней изумрудно‑зеленый бархатный воротник, усеянный стразами, пришил атласные завязки и две пуговицы, уверенно изображающие брильянты.
– Жесть страхолюдская, – бурно радовался Кирилл, натягивая образчик собачьего «от кутюр» на Буратино. – Воскобойников в восторг придет! Он бы сам такую шубенку напялил, да маловата, однако. Ну, зацени результат?
Я восхищенно зацокала языком.
– Сидит как влитая.
– Суперская кукла! Пошли, покажем Лизавете! – приказал Кирюша.
Мне пришлось остудить его пыл:
– Небольшая деталь – у красотки нет лица.
– Ерунда, – походя решил и эту проблему Кирюша, – мама отлично рисует, утром дадим ей фломастеры, мигом справится.
– Она лысая! – не успокаивалась я.
Кирик ахнул.
– Мама? Почему?
– Не Катя! Кукла, – уточнила я.
– На свете нет нерешаемых проблем, – проявил безудержный оптимизм Кирик. – Если волос нет, их надо приклеить.
Я кивнула.
– Согласна. Где взять парик?
Следующие тридцать минут мы выдвигали и отбрасывали прочь разные идеи. Сначала нам показалась замечательной мысль отрезать у кого‑то из домашних несколько прядей и забыть о проблеме. Но потом мы сообразили: у членов семьи короткие стрижки. Соорудить прическу из мохеровых нитей не получилось, идея Кирюши отварить макароны, а затем прилепить их к лысому черепу Буратино звучала креативно, но осуществить ее на практике мы не решились.
– Нюра! – вдруг выпучил глаза мальчик. – Я снова продемонстрировал свою гениальность!
– Нюра? – в замешательстве повторила я. – Кто это такая?
– Лампа, очнись, – дернул меня за кофту Кирюшка. – Нюра Лазарева. У нее волос море, можно немного отчекрыжить, хозяева не заметят.
Я вскочила.
– Точно!
Не следует думать, что мы с Кирюшей задумали напасть на одну из жительниц поселка Мопсино, дабы ее обрить. Нюра – это собака Лазаревых неизвестной породы, размером с небольшого теленка. Несмотря на внушительные габариты, Нюра смирная, виляет хвостом при виде любого человека, никогда не злится и не выказывает агрессивности. А еще у псины роскошная шуба, шелковистые пряди свисают почти до земли.
– Бери ножницы и айда! – скомандовал Кирюша.
Я показала пальцем на будильник.
– Сейчас два часа ночи.
– И что? Самое лучшее время, – не дрогнул Кирюша.
Я снова села в кресло.
– Представляю свою реакцию, если к нам в предрассветных сумерках заявятся соседи и ласково попросят: «Разрешите у вашей собачки немного шерсти отрезать…» Ты бы не вызвал в этом случае психиатра?
– Мы же не больные, – развеселился Кирик, – ни у кого ничего клянчить не станем, чик‑чик и утопаем.
– Предлагаешь без ведома Лазаревых постричь Нюру? – укоризненно прищурилась я.
Кирюша сдвинул брови.
– Лампа, не вредничай! Постричь – сильно сказано. Оттяпаем совсем чуток.
– Но это воровство! – возмутилась я.
– Нет, – уверенно возразил Кирик. – Белье с веревки унести или всю собаку, целиком, со двора сманить – нехорошо. А если ненужное отрезать, то даже похвально: скоро жара настанет, псина в шубе запарится. Пошли, Лампа, сейчас самый подходящий момент – темно, люди дрыхнут.
Но я продолжала колебаться. Кирюша понял мои сомнения.
– Ладно, один займусь, раз ты трусишь, – решительно произнес он и двинулся к холодильнику.
Мне стало обидно:
– Кто трусит?
– Ты, – преспокойно уточнил подросток.
– Я?
– Ты, – закивал Кирюша. – Хоть сто раз спроси, ответ не изменится.
Глубочайшее возмущение заставило меня встать с кресла.
– Я ничего не боюсь!
– Ага, – хихикнул Кирик, – оно и видно.
Продолжая противно усмехаться, он открыл холодильник, взял с полки батон докторской колбасы и оглянулся.
– Ну? Как?
– Иду! – ответила я. – Только ножницы прихвачу.
– Они нам понадобятся? – задал глупый вопрос Кирюшка.
– Не зубами же шерсть отгрызать! – развеселилась я. – Экий ты недальновидный.
Послышалось сопение, здоровенное лохматое существо медленно выползло на дорожку. Глядя, как Нюра лениво елозит лапами по садовой плитке, а потом, словно в замедленной киносъемке, начинает потягиваться, я вдруг вспомнила рассказ своего отца. Профессор Романов работал на оборону, носил генеральские погоны и часто выезжал на полигоны, где испытывали ракеты. Прошу извинения у военных, если употребила слово «полигон» неправильно. Мне, маленькой девочке, папа никогда ничего не рассказывал о своей службе, а вот с мамой делился секретами. Я обожала подслушивать родительские беседы, сидя по ночам в туалете, который прилегал к кухне, где взрослые пили чай. И как‑то раз до моих ушей долетел рассказ папы об ушлых солдатах.
Служивые решили украсть у местного населения барана и пожарить шашлык. Они сели в «уазик», поехали в степь, нашли там отару, загнали машину в центр стада, запихнули внутрь самое крупное животное и, не обращая внимания на отчаянную ругань чабана, дали деру.
Но далеко воры не уехали. «Уазик» неожиданно затормозил, из него вывалились солдаты и со всех ног кинулись прочь от машины. Последним выпрыгнул баран. Чабан чуть не скончался от смеха, увидав его. Оказывается, солдатики, спеша заграбастать еще живой шашлык и умчаться неузнанными, маленечко ошиблись – забросили в автомобиль не жирного барашка, а здоровенного пастушечьего пса, который охранял отару.
Так вот, если та собака хоть отдаленно напоминала Нюру, мне понятен ужас служивых.