– Р‑р‑р, – ожила стаффиха.
– Ой, ой! Все, лежу тихо! – перепугался Миша. – Она мне сейчас голову откусит!
Я почувствовала неожиданную усталость, а Рейчел мирно гудела:
– Р‑р‑р‑р.
– И что? – не переставал болтать Миша. – Теперь мне так на всю жизнь оставаться? Говоришь, она часто к тебе на спину залезает?
– Да, – подтвердила я.
– Но ведь ты же как‑то вытуриваешь ее?
– Рейчел можно приманить глазированным сырком, – растерянно сообщила я.
– Так чего тут стоишь? Живо тащи его! – велел Миша.
Я кинулась к тропинке.
– Эй, стой! – велел Миша. – Забери пучеглазых, а то уставились на меня, прямо стыдно. А ну, пошли вон, кино им тут показывают, купили билеты в VIP‑ложу!
Моя голова машинально повернулась, и глаза увидели всех мопсов. Муля, Ада, Феня и Капа с разинутыми пастями, откуда вывалились розовые языки, сидели справа от скамейки. Я очень хорошо понимала, отчего на лицах мопсих написана радость и по какой причине их свернутые бубликами жирные хвостики ходят из стороны в сторону. Сейчас в собачьих мозгах билась лишь одна мысль: Рейчел лежит на спине у человека, следовательно, незамедлительно принесут мягкий, нежный, сладкий, великолепный, суперский, строго запрещенный ветеринаром сырок. Неаккуратная стаффиха непременно уронит кусочек глазури, а еще какой‑то из мопсих повезет, она первой выхватит из рук Лампы обертку и оближет ее.
– Чего они зырятся? – нервничал Миша.
– Ну, из любопытства…
– Небось та, что на спине, рвет человека на части, а эти поджидают, – дрожащим голосом вдруг заявил Миша. – Я читал в газете, что собаки‑убийцы так и поступают. Живут стаями, вожак У них – охотник‑киллер, ловит добычу, а остальные доедают остатки.
Не успел он докончить фразу, как Рейчел, решившая, что ей слишком долго не несут сырок, вновь заворчала:
– Р‑р‑р.
Мопсихи, предвкушавшие свою дозу лакомства, засуетились и стали подбираться поближе к незадачливому пьянчужке, давно протрезвевшему от страха.
– Мама… – прошептал Миша и замолк.
– Идиот! – затопала я ногами, испытывая огромное желание треснуть Мишу по башке. – Моим собакам в голову не придет есть сырое мясо, им дают лишь курицу!
– Утешающая информация, – неожиданно развеселился Миша, – если хочешь, мы поговорим на эту тему, но позже. А сейчас, сделай милость, принеси сырок!
Глава 10
С криком «Девочки, домой!» я ринулась к подъезду.
Мопсихи бойко затрусили за хозяйкой, Рейчел же перспектива остаться в кустах совершенно не испугала. Наглая стаффиха великолепно знала: сейчас я вернусь и принесу угощенье.
Забыв вытереть собакам лапы, я внеслась на кухню, распахнула холодильник и застонала. Сырков не было! Очевидно, их съел Костин, он очень любит схомякать штук пять на завтрак. В ту же секунду в голову пришла мысль: у меня в комнате, в тумбочке, должен быть запас.
Долго не раздумывая, я пролетела по коридору, распахнула дверь и чуть не упала от ужаса.
На полу, ногами к двери, лицом к батарее, неподвижно лежал Кирюша. Мне стало плохо. Господи, бедный ребенок на самом деле болен! Я заподозрила его в симулянтстве, собралась выпихнуть на дополнительные занятия, мстительно‑злобно пообещала лично проконтролировать процесс измерения температуры, а несчастный мальчик потерял сознание!
– Кирюшенька, – кинулась я к распростертому телу, – любимый, милый, очнись! Что случилось, отвечай скорей?
Школьник бодро сел. Его лицо было красным, а взгляд смущенным.
Его лицо было красным, а взгляд смущенным.
– Уже вернулась? – спросил он.
– Да! – выкрикнула я. – Тебе плохо?
– Ну.., температура.
– Господи, ты упал в обморок! – заквохтала я. – Не двигайся, сейчас звоню Кате, она пришлет из своей больницы «Скорую»…
– Не надо, – начал сопротивляться Кирюша, – лучше пощупай мой лоб и освободи от английского.
– Нет никакой необходимости его щупать, лицо все красное. Ой, беда! Несусь звонить Кате!
– Лампа, стой, не активничай!
– Как это? Обморок – очень серьезная вещь.
Естественно, ни на какие занятия ты не пойдешь.
Но и дома оставаться нельзя. Нужно немедленно сообщить о произошедшем Катюше.
– Э.., э, – замямлил Кирюша, – кхм.., ну… того.., э.., э…
– Только не спорь, а то еще опять, не дай бог, тебе станет плохо. Сумеешь сам до кровати дойти? – суетилась я. – Ляжешь в темноте. Никакого телика и компа, сосудам надо дать отдых, книги тоже читать не следует. До прибытия «Скорой» надо лежать, не шевелясь, в полудреме.
– Лампудель, – тихо сообщил Кирик, – я не лишался чувств.
– Но ведь, когда я внезапно вошла в комнату, ты лежал лицом в батарею.
– Ну.., да. Понимаешь, я.., э.., уронил.., э… дневник. Верно, именно его. Решил, несмотря на высокую температуру и плохое состояние, поучить английский, – зачастил Кирюша, – раз уж к репетитору не идти, так хоть самостоятельно поработать…
В моей душе зашевелилось легкое недоверие.
Кирюша собрался заняться иностранным языком?
Безо всякого понукания и при полном отсутствии кого‑либо из членов семьи школьник надумал овладевать иностранными глаголами и существительными? Ох, что‑то тут не так.
– А почему ты в моей спальне? – вдруг еще больше удивилась я.
– Э.., э.., в детской перегорела люстра, – мигом нашелся Кирюша, – дай, думаю, у Лампы устроюсь…
Слишком честные глаза Кирюши не мигая уставились в потолок, но меня уже вовсю терзали сомнения.
– Говоришь, дневник уронил?
– Ага.
– И полез за ним?
– Точно.
– Хорошо, тогда где же он?
– Кто?
– Дневничок.
Лицо Кирюши вытянулось, а я безжалостно докончила:
– На полу дневника нет, в твоей руке он тоже отсутствует. Так куда же подевался, а? Только не надо говорить, что он распался на атомы и просочился через пол к соседям.
Кирюша начал кашлять, я уставилась на его бледное лицо. Удивилась, куда подевалась лихорадочная краснота, и в ту же секунду поняла смысл произошедшего.
– Кирилл! – вырвался изо рта гневный вскрик. – Ты не падал в обморок!
– А я и не говорил ничего такого, – принялся отбиваться мальчик. – Про то, что я лишился чувств, ты сама придумала.
– Ты лег у батареи, чтобы нагреть лоб! – безжалостно закончила я свою мысль.
– Я?
– Ты!
– Я???
– Ты!!! Очень хорошо знаю теперь, отчего ты оказался именно в моей спальне: в остальных‑то батареи загораживает мебель, даже если изогнешься крючком, и то не прикоснешься к ним, а здесь очень удобно – никаких тебе столов, трюмо или этажерок с ерундой.
– Как ты могла обо мне такое подумать! – горестно воскликнул Кирик.
Я подбоченилась.
– Элементарно. Ты мазал горчицей подмышки, впрочем, солью их тоже натирал, градусник запихивал под горячую воду, грел его шерстяным пледом, прикладывал к электролампочке, прятал в рукаве второй, заранее нагретый, с ртутным столбиком, упирающимся в цифру сорок… Дальше перечислять? А теперь – батарея.