– Журналисты, да?
Гаишник мгновенно опустил покрывало.
– Нет, нет! – испуганно залопотал он. – Что вы! Тут одна женщина утверждает, что погибший – ее муж.
– Которая? – еще сильней обозлился мужчина.
– Вон та, – ткнул пальцем в Алису патрульный.
– С ума сойти! – зашипел мужик. – Гони ее в шею! Да обыщи проныру, небось она из «Желтухи», знаем мы их, прохиндеев‑журналистов, наврать могут с три короба. Обязательно осмотри бабу на предмет обнаружения фотоаппарата с диктофоном.
Гаишник с сомнением покосился на говорившего.
– Права такого не имею, – вдруг сказал он сурово. – Ничего плохого гражданка не совершила, плакала сильно, вот я и подумал…
– Тебя тут не думать поставили! – завизжал «серый костюм». – Ишь, разговорился… Делай, что ведено: в сумочку ее загляни, наверное, там аппаратура и лежит!
– Вы мне не начальник, – хмыкнул гаишник, – на своих слюной брызгайте.
– А ну живо назовись! – покраснел мужик. – Представься по всей форме!
– Николаев Евгений, – заученно ответил патрульный, – сержант.
– Все, теперь безработный, уж я позабочусь о твоем увольнении, – злобно пообещал незнакомец.
– Смотри не лопни от важности! – заржал уже в открытую патрульный. – А то я тут прямо весь перепугался, пойду памперс надену…
Продолжая смеяться, Николаев исчез в толпе, а дядька в сером шагнул к Алисе. Я моментально загородила собой безумную.
– Не трогайте ее!
– Отвали, убогая, – презрительно прищурился хам.
Но я схватила безучастно взиравшую на нас Алису за руку и рявкнула:
– Сам отвали! Бедная женщина не в себе, ей плохо, у нее с головой беда… Если тронете ее хотя бы пальцем, мигом получите в нос!
Нахал неожиданно улыбнулся.
– Уж не ты ли со мной драться надумала? Комар в джинсах…
Я стиснула зубы, а грубиян спокойно продолжил:
– Уводи свою психопатку. Зачем ты ее на улицу вытащила? Таким дома сидеть следует, за запертой дверью.
И тут Алиса тихонечко сообщила:
– Там, на земле, мой муж.
– Пошли скорей, – велела я.
– Нет, правда, здесь, под одеялом, лежит мой муж Алексей Петрович Кононов.
– Ох, беда, – вздохнул мужчина. – Чего только психам на ум не взбредет… Паспорт при нем совсем на другое имя.
Я дернула Алису за рукав:
– Хочешь кофе?
Дурацкий вопрос, но отчего‑то именно он пришел мне сейчас на язык.
Неожиданно Кононова кивнула:
– Да.
– Видишь, вон там дом?
– Да.
– Пойдем, выпьем горяченького, у меня в кабинете поговорим.
– Здесь мой муж, – упрямо пробормотала Алиса, но с места стронулась.
– Конечно, конечно, – закивала я, подталкивая уже не сопротивляющуюся Алису к бело‑красной ленте, – мы просто подождем в спокойном месте, пока закончится суета. Эй, Николаев Евгений!
Стоявший в оцеплении знакомый сержант повернул голову.
– Чего тебе?
В этот момент в мою спину уперлась крепкая рука, я ощутила тычок и услышала сердитый голос:
– Просто прут и прут! А то не видно, что тут ходить запрещено? Ну, бабы!
– Эй, не толкай ее! – рассердился Николаев. – Она ж тебе не мешает!
Я тоже хотела вслух возмутиться, но в тот момент болтавшаяся у меня на плече сумочка упала на тротуар. Во все стороны веером разлетелись мелочи: губная помада, пудреница, носовой платок, ключи от машины.
– Вот, блин, урод! – в сердцах воскликнул, подходя к нам, Евгений, кивнул мне:
– Давай собирай свой хабар, пока не затоптали. Я твою убогую придержу.
– Это мой муж, – упорно повторяла между тем Алиса.
– Точно, – кивнул сердобольный сержант.
– Алеша.
– Стопудово.
– Он умер.
– Угу.
– А теперь погиб.
– И это правильно, – с готовностью вновь согласился Евгений Николаев. – А что, обычное дело, со всяким случиться может. Сначала раз тапки откинул, потом второй, влегкую…
Слушая их идиотский диалог, я быстро собирала выпавшие вещи, думая при этом: так, сейчас приведу Алису в агентство, налью ей кофейку, а потом найду повод и пороюсь в ее матерчатой торбе, сестре‑близняшке моей сумки, которую несчастная сумасшедшая сжимает в руке. Наверное, там найдется паспорт, или сотовый, или хоть что‑нибудь с адресом, с номером телефона ее родственников. И кому только пришло в голову отпустить больную женщину в одиночестве бродить по Москве?!
И впрямь рехнуться можно. Ладно, завари кофе.
И не надо меня сопровождать, сама великолепно все найду.
Пока Алиса приводила себя в порядок, я, наступив на горло своему хорошему воспитанию, порылась‑таки в ее ридикюле, но не обнаружила там ничего, способного навести на родственников женщины. Внутри матерчатого мешка не нашлось ни паспорта, ни мобильного, ни ежедневника, лишь кошелек, расческа и растрепанная книжка под бодрым названием «Стань счастливой вопреки обстоятельствам».
Не знаю, какие эмоции испытывают люди, проводящие обыск, комфортно ли они себя чувствуют, вываливая на пол содержимое чужих шкафов и ящиков, но я после копания в сумочке Алисы ощутила огромную вину перед женщиной и, увидав Кононову на пороге, бойко воскликнула:
– Кофеек готов! Но извини, он растворимый.
– Я только его пью, – кивнула Алиса. – У тебя какой? О‑о‑о! Дорогой! А я беру самый простой, экономлю.
– Печенье хочешь?
– Спасибо, вон то, – кругленькое.