– А Пьер Карден шил платья для Плисецкой, – протянула Аня, – он с ней дружит.
– Вот вторую линию купить можно, – затараторил Миша. – Тоже бессовестно дорого, но шмотки – пропуск в мир богатых и знаменитых. Явишься на тусню, мигом вычислят, че на тебе почем!
– Самая доступная третья линия, – фыркнула Аня, – она в мире копейки стоит, а у нас ею часто как первой торгуют. Народ пока тупой, видит лейбл «D&G» и млеет: ах, это Дольче с Габбаной! Невдомек дуракам, что на перволинейных шмотках вообще ничего не пишут, а на вторых приводятся полностью фамилии. Когда значок «D&G» стоит, значит, третья линия, самая дешевая. Ее, кстати, и подделывают. Такие умельцы есть, очуметь!
Миша захихикал:
– Тут Кельвин Кляйн в Москву приезжал, наши ему ради хохмы паленые джинсы подарили, с рынка. Так он штаны схватил и ну языком цокать – все восхищался, как отлично пираты сработали.
– Наш народ рукастый, – согласилась Аня, – в метро полно фальшивого Луи Вюиттона. У каждой второй мадам его сумочка!
– Фу, – скривился Миша, – сразу видно, что дерьмо. Фурнитура не та, и ручки неправильно прострочены.
– Это ты знаешь, как надо, – не уступила Аня, – а другим невдомек. А часики от Шанель, белые, с брюликами? Их штампуют просто тысячами! Издали почти хорошо смотрятся.
– Давайте вернемся к Галине, – остудила я пыл собеседников.
И тут в кармане у Миши тренькнул мобильный. Парень вытащил его и глянул на дисплей.
– Вау! – воскликнул стилист и быстро заговорил в трубку: – Слава, здесь связь плохая, я сейчас в другое место перейду…
Держа кокетливый, оклеенный стразами аппарат возле уха, Миша выскользнул в коридор.
– Ага, – ответила на мой невысказанный вопрос Аня, – точно. В нашем бизнесе таких много. С другой стороны, куда им идти? Сталь варить? Или в космос летать? Мишка милый. Да все они приятные, лучше натуралов. Еще по чайку?
– Вернемся к Галине, – повторила я через пару‑тройку минут, закончив чаепитие. – Она потом подставила Шульгину?
– Угу, – кивнула Аня.
– И как? – спросила я, но ответа на свой вопрос не дождалась.
Из коридора раздался вопль:
– Помогите!
Меня затошнило, из головы вымело все мысли. Следовало взять себя в руки, вызвать «Скорую», милицию, но отчего‑то язык прилип к небу, а ноги отказывались двигаться.
– Мама… – безостановочно повторяла Аня, – ой, мама, мама…
– Это не я! – вдруг произнес чей‑то тоненький голосок. – Не я! Вошла в кабинет, а она здесь… здесь… здесь…
Мои глаза обратились в ту сторону, откуда раздавалось судорожное бормотание, и я увидела, что в кабинете находится Мадлен.
Старшая продавщица непостижимым образом ухитрилась втиснуться между двумя серыми стеллажами. Пространства, разделявшего полки, было настолько мало, что там, наверное, поместился бы цветочный горшок с фиалками, но Гостева сумела забиться в щель.
Меня заколотило в ознобе. Мадлен походила на участницу киносъемок триллера типа «Техасская резня бензопилой». Красивый костюм старшей продавщицы был залит кровью, алые брызги попали не только на пиджак и юбку, но и окропили колготки вместе с туфлями. Но самым страшным казался скальпель, который Мадлен сжимала в правой руке. Лезвие было не длинным, наоборот странно коротким, но, несмотря на маловнушительные размеры, смотрелось орудие убийства устрашающе.
– Мама! – взвизгнула Аня, тоже приметившая Гостеву. – Она ее заколола! Довыдрючивалась Галка!
– Нет, нет, нет, – завела Мадлен, – просто вошла, а она тут…
– А ножик? – тихо напомнила Аня. – Он же у тебя в руке!
Мадлен с ужасом уставилась на свои руки.
– Нет, нет, нет!
– Как же «нет»? – гаркнула Аня. – Всем известно, она…
– Мы поругались, верно, – зашептала Мадлен, – но, поверьте: я вошла, а она тут лежит, и в горле нож. Галя хрипела, хотела что‑то сказать… я испугалась прямо до безумия, а потом решила ей помочь… ну, вытащить лезвие… Ведь плохо, когда у человека нож торчит! Это плохо‑плохо‑плохо‑плохо…
Я пыталась совладать с эмоциями и разобраться в бормотании Гостевой. Она решила облегчить страдания Реутовой и выдернула скальпель? Она что, книжек не читала, фильмов не смотрела? Если когда‑нибудь вдруг найдете человека с ножом в теле, не пытайтесь ничего предпринять, только живо вызывайте врача. Иногда лезвие, хоть вам это и покажется странным, может спасти жизнь жертве – оно не дает вытекать крови. Никогда не следует бросаться помогать несчастному, если вы не медицинский работник. В ситуациях, когда речь идет о жизни и смерти, решение обязаны принимать специалисты. А то находятся сердобольные, которые из лучших побуждений начинают тормошить жертву аварии, пытаются усадить человека со сломанным позвоночником или напоить того, кто повредил пищевод с желудком.
Но Мадлен вытащила нож и мгновенно была буквально облита фонтаном крови, который вылетел из горла несчастной Гали. Если у Реутовой и имелся теоретический шанс остаться в живых, то теперь он был потерян.
– Не я, не я, не я… – повторяла Мадлен, глядя на меня полубезумным взором, – не я, не я, не я…
– А кто? – вдруг заорала Аня. – Тут же больше никого нет! И нож у тебя в руке!
Внезапно старшая продавщица сделала резкое движение, выбралась из узкой щели, одним шагом добралась до окна, швырнула туда орудие убийства и завизжала, глядя вниз:
– Не бы‑ло! Не бы‑ло! Не бы‑ло!
Мы с Аней бросились к ней. Когда я отвернулась от окна, увидела невесть откуда взявшегося Мишу.
– И че… – начал юноша, потом он завизжал, зажал рот рукой, закатил глаза и рухнул на пол, потеряв сознание.
Жизнь в бутике наладилась не сразу.
Тело Реутовой увезли в морг.
– Эк она ее… – покачал головой врач непонятно кем вызванной «Скорой». – Прямехонько в артерию угодила одним ударом. Профессионально сработано.
– Гостева не подрабатывает киллерством, – подала с дивана голос Аня.
– Иногда любители круче профессионалов, – мирно продолжил увлекательную беседу доктор. – Так ловко убьют, что диву даешься. Вот вчера вызов был! Одна баба…
– Только не надо нам лишних подробностей! – нервно вскрикнула Аня.