– У меня глаза есть.
– Ты кого‑нибудь из них раньше видел? – попробовала я внести ясность.
– Нет, – он поморщился, – и так понятно.
– Может, тебе и понятно, – начала я и замолчала: чего я хочу от ребенка? К тому же мальчишка скорее всего прав: они столько времени болтаются по улицам и столько всего повидать успели, что их чутью можно верить. – Тебя как зовут? – спросила я.
– Вовка.
– Вова, они что, приехали, подошли к вам и стали расспрашивать о Денисе?
– Ага. Мы сидели во дворе, подваливают эти двое, ну и стали выпытывать. Мы сразу смекнули и принялись заливать. Потом один фотку твою достает: говорит, случайно здесь не видели? Нет, говорим. Потом к Денькиной матери пошли выяснять, где он и что… Но она не открыла. Они убрались, а потом опять приезжали, их тачку Костик засек, самих, правда, не видел.
Я протянула одну из фотографий и спросила:
– Здесь их нет? – Вовка отрицательно покачал головой, потом взял фото из моих рук и, внимательно рассмотрев, заявил:
– А вот этого я знаю. Он у нас тачку мыл. Денис, помнишь? – Имя Дениса он произносил на английский манер с ударением на первый слог.
– Помню, – кивнул тот.
– Значит, не эти? – бог знает чему огорчилась я. – Ладно. Что дальше было, рассказывайте…
– Так ничего не было. Никто не появлялся.
– А милиция?
– Не было никакой милиции, – ответил Вовка. – Мы б знали…
– Я сама по радио слышала: нас ищут…
– Ну… Только здесь никто не появлялся.
– Она думает, мамка в ментовку заявила, – пояснил Денис.
Вовка презрительно фыркнул.
– Да она который день не просыхает, до ментовки ей не дойти.
– Но кто‑то ведь заявил, – пожала я плечами. Это повергло ребят в размышления.
– Ладно, оставим эту загадку на потом, – сказала я. – Нам надо увидеться с его мамой. Это может быть опасным: в историю мы влипли неприятную, поэтому осторожность не помешает. Поможете?
– Чего делать? – спросил Вовка.
– Проверить прилегающие к дому дворы. Нет ли там подозрительных машин, а также не сидят ли где незнакомые типы. Кому‑нибудь придется сходить к маме Дениса, чтоб узнать, одна она в квартире или у нее гости. Сможете?
– Само собой.
– Мы здесь подождем, – сказала я.
Через полчаса меня заверили, что ничего мало‑мальски подозрительного в округе не наблюдается. Вовка догадался поставить мальчишек на всех углах по пути к дому, так что, если вдруг ситуация изменится, мы быстро будем извещены об этом. Матери Дениса дома не оказалось, Вовка лично ходил к ней, долго звонил, но дверь так и не открыли.
– У тебя ключ есть? – спросила я Дениса.
– Есть. Только чего домой идти, если мамки все равно нет?
– Одежду взять и записку оставить, чтобы она не волновалась.
– Да она не волнуется, небось посуду сдавать пошла или денег стрельнуть…
– Прекрати, – нахмурилась я. – Мы идем к тебе домой, и ты оставишь маме записку. Понял?
– Понял, – нехотя кивнул он, и мы пошли. Вовка отправился с нами, он посвистывал, и время от времени откуда‑то доносились ответные трели, но ни одного из разведчиков мне обнаружить не удалось.
Таким образом мы добрались до квартиры, и я на всякий случай позвонила в дверь. Никто не открыл. Денис извлек ключ из кармана, замок щелкнул, и мальчишка вошел в темноту прихожей.
Впоследствии я очень сожалела, что позволила ему сделать это. Он шагнул, обо что‑то споткнулся и упал, но не закричал, а вдруг как‑то странно пискнул и сразу затих. В этот момент Вовка, который в чужой квартире ориентировался намного лучше меня, нашел выключатель. Вспыхнул свет, а я увидела картину, которую не забуду до конца жизни. Поперек прихожей лежала женщина в одном белье, руки и ноги раскинуты в стороны, взгляд устремлен в потолк, я не сразу сообразила, что голова ее буквально расколота… Денис лежал на груди матери: в темноте споткнувшись о ее тело, он не устоял на ногах. Рука угодила в лужу крови. Он, приподняв голову, смотрел матери в лицо и трясся мелкой дрожью. Вовка попятился, потом, точно опомнившись, захлопнул дверь и замер, вытаращив глаза, а я бросилась к Денису. Подняла его и, схватив за руку, лихорадочно терла детскую ладошку носовым платком, точно самое главное сейчас было очистить ее от крови; если рука вдруг станет чистой, весь этот кошмар сам по себе исчезнет и ребенок не будет стоять вот так, сотрясаясь всем телом.
Мне очень хотелось закричать: громко, пронзительно, чтоб виски заломило, вместо этого я стиснула зубы, сунула платок в карман и легонько встряхнула мальчишку за плечи. Он открыл рот, пожевал губами и позвал:
– Мама… мамочка…
Если бы он заплакал или начал биться в истерике, было бы легче пережить все это, но он стоял, бессмысленно тараща глаза и повторяя: «Мама… мамочка…», а я хотела умереть сиюминутно и на том самом месте, где стою, чтобы только не видеть и не слышать всего этого. Вдруг Вовка, издав странный писк, распахнул дверь и бросился вон. Это сработало как сигнал. С трудом понимая, что делаю, я схватила Дениса за руку и бросилась следом. Я бежала, ничего не видя и не слыша вокруг, и тащила за собой мальчишку, точно собачонку на поводке. Уже в машине заперла двери и, обняв Дениса за плечи, с силой прижала к себе. Слов я не находила, да и не смогла бы произнести их в тот момент. Денис все еще дрожал и не плакал, это пугало меня больше всего. Потом высвободился из моих рук, посмотрел почти спокойно и сказал:
– Они и нас убьют.
– Нет, – ответила я, втайне удивляясь своей решительности. – Никто нас не убьет. Денис обреченно покачал головой.
– Убьют. Они убили Андрея и убили маму. И нас убьют. И ничего им за это не будет. Они никого не боятся.
– Еще как боятся, – заверила я. – Они люди, только очень плохие. И нас с тобой они тоже боятся: тебя и меня.
– Нет, – сказал он и покачал головой. – Они убили маму и нас убьют…
Я взяла его за плечи и встряхнула довольно грубо.
– Ну‑ка, посмотри на меня, – попросила я, нахмурившись. – И послушай: никто нас не убьет. Твоя мама не знала, что происходит, и они застали ее врасплох. А мы знаем. Мы будем очень осторожными и не дадим себя поймать.
Я смотрела в его глаза и молила Бога, чтобы мальчишка заплакал. Но глаза его были отчаянно сухими, и я, известная плакса и нытик, не могла выжать из себя ни единой слезинки. Что‑то странное происходило со мной в те минуты: может, спятила я раньше, но это как‑то не бросалось в глаза, а в этот момент что‑то в мозгу лопнуло или порвалось, и я перестала быть нормальным человеком, способным рассуждать здраво, все сместилось, и мир приобрел иную окраску: в нем преобладали кроваво‑красные тона. В общем, я нисколько не удивилась тому, что произошло впоследствии. А произошло вот что: Денис высвободился из моих рук, уставился в окно и произнес с горечью:
– Они убили мою маму, а всем все равно.
– Прекрати, – сказала я. – Это не правда. Тебе не все равно и мне тоже.
– А что мы можем против них? – хмыкнул Денис и даже покачал головой. Тогда я развернула его к себе и, глядя в глаза, заявила:
– Слушай меня.